– Я забираю ребенка, – произнес Кори, отведя глаза от картины, вызывавшей у него глубочайшее отвращение. Грудь женщин, по крайней мере, у некоторых из них, так прекрасна, что ей можно найти куда лучшее применение, чем кормление детей. Он всегда находил подобное зрелище невыносимым и знал, что не допустит, чтобы обнаженной груди Китти касались чьи-либо губы, кроме его собственных.

– Он еще не наелся, – запротестовала кормилица.

– Ты слышала, что сказал мистер Макрей, – одернул ее Хьюго, и негритянка немедленно убрала грудь и передала младенца слуге.

Все знали, что после мистера Макрея Хьюго был наиболее влиятельным человеком на плантации: имел право выгнать вон любого из них по собственному усмотрению или же приказать подвергнуть виновного наказанию, если он или она предпочитали его увольнению.

Малыш несколько раз чмокнул губами, поджав их так, что казалось, он вот-вот заплачет. Но вместо этого, взмахнув ресницами, он закрыл глаза и погрузился в сон. У Хьюго вырвался вздох облегчения. Он знал, какое большое значение имел для его хозяина тот миг, когда он в первый раз принесет новорожденного в комнату мисс Райт, чтобы она могла им полюбоваться. Вовсе ни к чему, чтобы дитя кричало от голода. Хьюго протянул ему ребенка.

Кори смотрел на новорожденного сверху вниз, глаза его блестели от досады. Дитя другого, уже вкусившего наслаждения, которые ему только предстоит испытать. Придется все время быть настороже, чтобы не выдать отвращения к младенцу.

– Забери поднос у Дульси, – обратился он к Хьюго, следуя через коридор. – Принеси через десять минут. Я сам отнесу ребенка. Открой мне дверь.

Повернув ручку, Хьюго развернулся на пятках и поспешил прочь. Кори зашел в спальню, улыбнувшись при виде юного прелестного создания, спавшего на огромной под балдахином кровати. До сих пор еще никто не занимал эту комнату. Вероятно, он все это время подсознательно предназначал ее именно для Китти. Бело-желтые обои, мебель из полированного орехового дерева, на полу мягкий ковер бледно-голубого цвета. Покрывало и балдахин были тоже голубыми, но более густого оттенка, как и занавеси на окнах из лучшего привозного атласа и бархата.

Склонившись над Китти, он залюбовался ее красотой.

– Китти, проснитесь, моя дорогая. Китти… – прошептал он.

Длинные ресницы дрогнули, она чуть пошевелилась. Он снова назвал ее по имени, и на этот раз женщина открыла глаза. Удивленная и испуганная, она молча смотрела на него, пытаясь вспомнить, где она и как она тут оказалась. Затем взгляд ее обратился к свертку, который держал в руках Кори.

– Мой малыш! – воскликнула она, протянув к нему руки. – Мой маленький… О Боже, с ним все в порядке?

– Да, да, он отлично чувствует себя, – улыбнулся Кори.

Он передал ей младенца, и она перевернулась на бок, приоткрыла одеяльце и стала осматривать пальчики на ногах и руках ребенка.

– Мальчик, – произнес Кори, стараясь, чтобы голос его звучал гордо, и сам гордясь собой в этот момент. – Здоровый, красивый мальчик. Доктор сказал, что в нем, по крайней мере, семь фунтов. И все пальчики у него на месте. Я сам их сосчитал.

Китти в изумлении подняла на него глаза:

– Вот как? Вы присутствовали при его рождении?

– Ну, разумеется, меня не было в комнате, – засмеялся он – Но я вызвал к вам доктора. Когда ребенок появился на свет, я находился за дверью, расхаживая из стороны в сторону, и как только его обмыли, то сразу же передали мне. Я счел своим долгом осмотреть его и лично удостовериться, что с ним все в порядке. Он само совершенство, Китти, и к тому же очень красив.

Он сам удивился тому, как ловко лжет. На самом деле все время родов он провел внизу в своей гостиной, потягивая бренди и надеясь, что ребенок не выживет. Ему было ровным счетом все равно, даже если бы у новорожденного было по шесть пальцев на каждой ноге. Однако Китти смотрела на него с одобрением.

– Мой сын, – прошептала она в восхищении, целуя младенца в лобик. – О, мне самой не верится, Кори! Не верится, что я держу его на руках!

– И все же это так. – Он пододвинул кресло и сел, скрестив ноги и глядя на счастливую молодую мать, ласкавшую новорожденного.

– Вам не кажется, что он просит есть? Все время чмокает губками. Пожалуй, я попробую покормить его…

– О нет, – отозвался он, пожалуй, слишком быстро. Она озадаченно взглянула на него, и Кори в замешательстве кашлянул. – Доктор говорит, что вы еще не вполне оправились, Китти. Роды были тяжелыми, и, по его мнению, вам не следует кормить младенца, потому что это может повредить и ему, и вам. Я уже подыскал для него кормилицу.

– Но я хочу сама кормить его, – возразила она. – Я его мать.

– Тогда тем более должны желать ему блага. Неужели вы не хотите поскорее поправиться, чтобы заботиться о нем?

– Наверное, вы правы, – вздохнула она. – Но меня это огорчает.

Она закрыла глаза, и все подробности той ужасной ночи снова всплыли в памяти. Гедеона застрелили. Ее дом и амбар сожгли, цыплят и прочую живность перебили. За что? Слеза стекла вниз по щеке, и Кори, заметив это, протянул руку и смахнул ее.

– Я знаю, вы вспоминаете о том, что произошло, Китти, – прошептал он, – но вам лучше забыть об этом. Теперь уже все позади. Жаль только, что я не подоспел раньше. Джекоб явился сюда, зная, что это гораздо ближе, чем добираться до города. Я бросился вам на выручку сразу же, как только собрал своих людей. Я опасался чего-либо подобного, ведь до меня доходили слухи, что Гедеон тайком пробирался туда, чтобы повидаться со своей матерью.

– Ноли! – Китти широко раскрыла глаза. – Что сталось с Ноли?

Она умоляюще взглянула на него, увидела правду на его лице и горестно покачала головой, дав волю слезам.

– Мне очень жаль. Она скончалась там же. Я приказал привезти ее сюда, и доктор, осмотрев ее, пришел к заключению, что причиной смерти, очевидно, стал сердечный приступ. Для нее оказалось страшным ударом то, что сына подстрелили у нее на глазах. Джекоб очень тяжело пережил случившееся. Я поместил его в одной из хижин для слуг, и сейчас он отдыхает. Кроме того, я приказал Дульси заняться похоронами. Она держится молодцом.

– За что? – прошептала Китти с горечью. – За что нам все эти муки? Почему они сожгли мой дом? Теперь у меня не осталось ничего, совсем ничего. О, если бы только Тревис поскорее вернулся! Я во что бы то ни стало найду его, даже если мне придется самой явиться к генералу Шерману. Тревис должен знать, что у него родился сын…

Кори стиснул зубы, сделав над собой усилие, чтобы не выдать себя. Протянув руку, он похлопал ее по плечу:

– Китти, все будет хорошо. Я позабочусь о вас и о ребенке. Не беспокойтесь. Думайте только о том, чтобы вернуть себе силы, потому что ваш сын нуждается в вас. Я не позволю вам страдать снова.

Ее фиалковые глаза вспыхнули.

– Почему вы помогаете мне, Кори? Я всегда недолюбливала вас, и вы знаете это. Вы за моей спиной увели у меня работников, подсылая к ним одного из ваших людей, чтобы их переманить, пока рядом со мной не осталось никого, кроме Джекоба и Ноли. Вы пытались меня уничтожить. Зачем же теперь делаете вид, будто хотите мне помочь?

Он подался вперед, пытаясь изобразить на лице искренность и сочувствие:

– Я сожалею о том, что наши отношения сложились так, а не иначе, Китти. Я был не прав и признаю это. Когда я увидел, что натворили эти… эти звери в человеческом облике, уничтожившие все, что досталось вам таким тяжким трудом, во мне словно что-то оборвалось. Я хотел заполучить вашу землю и готов был пойти ради этого на все, но теперь горько раскаиваюсь в том, что не оставил вас в покое. Если бы я не переманил у вас прислугу, то, возможно, эти люди не затеяли бы свой набег. Тогда у вас была бы защита. Я от души прошу у вас прощения и надеюсь, вы мне в нем не откажете. Умоляю, Китти, дать мне возможность загладить вину, заботясь о вас и о вашем сыне.

Усилием воли он заставил себя коснуться пушка на голове ребенка движением, которое, как он надеялся, со стороны выглядело нежным и полным обожания.