Весь Джибути состоял из двух улиц европейских домов, площади на которой было присутственное здание с гордой надписью "Gouvernement" с развевающимся французским флагом на высоком флагштоке. В этом же здании располагались почта с телеграфом и были торговые лавки, что то вроде гостиного двора в уездном российском городке. Дальше на площади была гостиница под вывеской "Hotel de Paris", дома зажиточных французских комиссионеров, как правило, служащих компании "Мессаджери", строящих железную дорогу вдоль побережья. Консул пояснил, что строительство только начинается, а будущем здесь будет большой порт, а значит, вырастет и город. Сейчас, конечно, европейского населения немного, столица края была вообще в Обоке, откуда и идет строительство железной дороги, но, поскольку море здесь глубже, будут строить большой мол, к которому могут швартоваться крупные суда и тогда жизнь здесь закипит. Консул говорил это, видя моё скептическое выражение лица по поводу дыры, куда нас занесло, где даже лошадей придется доставать из трюма краном и грузить на ржавые понтоны, а уж что говорить про местных грузчиков и "армию" босоногих сенегальцев… С другой стороны, лучше такие соседи, чем, если бы я увидел здесь каменную крепость с современной артиллерией и двумя полками вымуштрованных солдат, по крайней мере, агрессия отсюда пока не угрожает. Франция, конечно, может прислать канонерки, ну пусть постреляют немного по пустой территории, а потом высаженный десант будет сброшен в море и война закончена, на время, естественно, ссорится с "великими державами" пока в мои планы не входило.
С этими мыслями доехали до места. Выгрузившись, консул с гордостью показал на пригорке большой дом из сырцового кирпича, окруженный таким же забором, объяснив, что это — будущая его резиденция. Сейчас в доме идут отделочные работы, а вокруг высаживают привезенные саженцы. В планах — озеленить и главные улицы города. Лагерь мы можем разбить сразу же у забора, который тоже даст тень, а лошадей устроить у чахлой акациевой рощицы невдалеке. Замыкали пейзаж огромные склады компании "Мессаджери", которая строит дорогу и порт.
Дальше дорога ведет на Хараре, это уже Абиссиния, — консул показал на утоптанную дорожку шириной метра два, не больше, — но до нее двести километров пустыни, потом почти столько же степь, где уже есть источники воды, корм лошадям и мулам.
Я сказал, что в наших планах было задержаться в Джибути не более двух дней, поскольку я рассчитывал нанять здесь погонщиков с мулами. Так как мулов нет (а нам их обещало правительство Франции через наш МИД), то задерживаться на два-три месяца не имею возможности, из-за того, что фуража у нас осталось на три недели максимум, а взять здесь сена, насколько я понимаю, неоткуда. Поэтому миссия под угрозой, могу ли я воспользоваться телеграфом для срочной депеши?
Консул ответил, что, конечно, можно, хотя телеграфные тарифы здесь довольно высокие. Но только обмен депешами ни к чему не приведет — ведь не отправят же вам мулов из Петербурга? Он рекомендует воспользоваться верблюдами, так как у него есть знакомства среди местных абанов (караванщиков). В случае моего согласия он пошлет за ними сегодня же, и через два-три дня они могут прибыть сюда с верблюдами. Естественно, я согласился: верблюды так верблюды. Консул кивнул головой в знак согласия и сказал, что офицерам и мне выделены номера в гостинице, а солдаты могут жить в лагере. В Джибути безопасно, окружающие город деревни — мирные, но вот дальше кочуют племена, промышляющие исключительно грабежом, две недели назад вырезали караван французского купца, направлявшегося в Хараре, несмотря на то, что караван хорошо охранялся. Сомалийцы убили всех, не тронули только погонщиков верблюдов и, естественно, абана, и угнали семьдесят верблюдов с дорогим товаром. Я попросил обеспечить нас достаточным количеством воды, на что консул ответил, что воды в колодцах мало и они все в частном владении, так что напоить полторы сотни лошадей и сотню человек, да еще предоставить воду для мытья в городе практически невозможно. Нужно договариваться с компанией (той же "Мессаджери") которая имеет паровичок и цистерну — за плату они доставят воду из источника в двадцати километрах от города. В планах градоначальника, который одновременно и был консулом — провести оттуда в город акведук, но вот на это метрополия денег пока не дает.
Спросил, где представительство компании, оказалось, что на складах в пятидесяти метрах от нас, но там выяснилось, что чертов паровозик уже укатил с грузом шпал, вернется завтра утром и после обеда доставит воду: 300 талеров за все удовольствие. По поводу дров — мы можем рубить акациевые заросли в километре от города, это бесплатно.
Возвратились в порт, консул с почетным караулом отправились восвояси, а я понаблюдал, как выгружают лошадей, два десятка их уже стояли на берегу, казаки привязывали к вьючным лошадям парусину, брусья, плотницкий инструмент и бурдюки с водой. Часть казаков охраняла груз, который таскали чернокожие грузчики. Конечно, за ящик, который выгружали два казака, они брались вчетвером, но все же довольно бодро шевелили ногами и грузили ящики на тележку узкоколейки. Увидев нашего интенданта в пробковом шлеме, спросил, как идет разгрузка. Он ответил, что на корабле командует суперкарго под присмотром Нечипоренко и Павлова. Пока они не трогали оружейку, выгружают только малоценный груз, но именно он и понадобится в первую очередь: вода, продовольствие, корм для лошадей и мулов. После этого на порожней лодке поехал на "Орел".
На палубе под тентом был почти весь личный состав артиллеристов во главе с бароном, чуть в стороне — Букин с добровольцами. Объяснил, где будет наш лагерь и после выгрузки лошадей казаков настанет очередь их тягловой силы и мулов. Спросил, как чувствуют себя люди, нет ли больных, потом перешли к состоянию лошадей, здесь было хуже. Три лошади все же еле держались на ногах, но старший фейерверкер Михалыч, ведавший всем артиллерийским хозяйством, сказал, что на берегу им должно стать лучше. Предупредил, что вода у нас будет только завтра, поэтому всем заполнить водой все имеющиеся емкости. Мулов я передал на попечение добровольцам и сказал, что их, мулов, выгрузят сразу после лошадей, поэтому вести их в лагерь и смотреть, чтобы не разбежались. Всем, не занятым охраной груза и с животными, отправляться в лагерь ставить палатки.
Потом пошел к себе в каюту, переоделся, спрашивается, чего ради я вырядился в мундир в этой дыре, перед кем франтил — перед толстеньким консулом в потертом мундиришке с десятком босоногих солдат? Настроение было — гаже некуда: мулов нет, воды — нет, тени приличной — и то нет, а через пару часов начнется настоящее пекло. А еще с Машей надо было объясниться… Иван Ефремович принес ведро воды, таз, и помог мне помыться, поливая на спину из кружки. Узнав о том, что больше мне дипломатическая одежда здесь не нужна, разве что абанам представляться (шутка, конечно), сказал, что почистит фрак и упакует его с другими вещами. Я надел белый летний мундир с дипломатическими петлицами, на ноги — белые парусиновые туфли, так-то полегче будет.
Постучал в дверь Машиной каюты, она ответила, что через пять минут выйдет. Действительно, через пять минут Маша появилась, улыбнулась мне и спросила, почему я так озабочен. Я сказал, что не все в порядке на берегу, я не ожидал встретить такого приема, но не это главное, главная моя печаль в том, что мы расстаемся: я сойду здесь, а ты поплывешь на пароходе дальше, к отцу.
— А зачем мне плыть дальше, — ответила Маша, лукаво посмотрев на меня, — ты ведь спас меня от чудовищ и теперь, как рыцарь, должен на мне жениться. И она рассмеялась, — нет же, я шучу, может быть, тебя ждет жена или невеста, ты же мне ничего не говорил про свою семью. Просто во всех балладах, что я читала, доблестный рыцарь, в таком случае, предлагает руку и сердце.
— Маша, мое сердце принадлежит только тебе, и если бы это было возможно, я ни минуты не медля попросил твоей руки. Но ведь твой отец служит в Индии или в другой британской колонии?
