Отправкой распоряжался Нечипоренко: подъесаул чувствовал себя в своей тарелке — под началом у него были свои казаки, а не непонятный барон со своими артиллеристами и не гражданские охотники. Ну что с того проведем караван, первый раз, что ли, по пустыне идти. Потом стали выстраиваться, вытягиваясь на дорогу. Первыми ехали проводник-ассасин, Нечипоренко и знающий французский сотник Стрельцов в качестве переводчика. За ними шел авангард из десяти казаков, потом везли главный груз — царские подарки и деньги, а также оружие: пулемет в ящике, с 10 лентами и станком, 200 штук гранат РБСП-1 и ящик с двадцатью винтовками вместе с запасом патронов к ним и пять револьверов. Дальше шли вьючные лошади с запасом воды — в пустыне этот груз как золото. Пять лошадей перевозили палатки, и тент от солнца для лошадей, так чтобы сразу установить его по прибытии на бивак. Ценности и воду охраняли еще десятеро казаков — это было основное наше ядро. Потом ехала бричка со мной и пулеметом, на козлах сидел казак, а его строевая лошадь шла в поводу. Сначала от норовил привязать ее сзади брички, но я ему объяснил, что бричка — не телега, а боевая единица и его задача — вовремя развернуть ее направо или налево по моей команде, обеспечив мне сектор обстрела. Может быть, вообще придется выехать вперед и развернуться — так, чтобы пулемет стрелял вперед при фронтальной атаке противника. Пока выползал на дорогу арьергард, мы даже успели немного потренироваться, выехав на площадку вбок. Десяток лент я рассовал с помощью возницы впереди, так, чтобы нагрузка на оси была более равномерной, туда же положил тюк сена, весит он немного, а место на вьючной лошади занимает. Вторым номером у меня подрядился быть Артамонов, он хоть и не был на стрельбах, но подавать ленту без перекосов — дело нехитрое, он быстро понял, что от него требуется. Сзади моей брички шел Машин караван: девять всадников (два телохранителя, шесть гвардейцев раса и мажордом), пять верблюдов и баран на привязи. Потом шли наши мулы, груженые фуражом, дровами и продовольствием. Завершал всю колонну арьергард из пулеметной брички с двумя унтерами-артиллеристами, имеющими опыт обращения с пулеметом. Ехали они господами, развалившись, нет хотя бы тюк сена себе вперед кинуть — начальник может, а они нет — вздрючу на остановке, сзади сектор обстрела закрывала привязанная к бричке лошадь (ну вот, каждому надо объяснять элементарные вещи по несколько раз и это унтера, а что тогда взять с солдат!). Ленты у них точно есть, сам проследил, чтобы запихнули, а вот знают ли где они? Позади брички замыкал колонну арьергард из 10 казаков во главе с хорунжим Бяковым. Сбоку шло охранение по четыре казака слева и справа. Кроме винтовок и шашек, они имели и дополнительное вооружение — им были выданы разгрузки с четырьмя гранатами и подсумками на 4 обоймы. Пока мы ехали сквозь акациевые заросли, окружавшие город, охранение шло непосредственно с боков колонны, а когда выйдем на открытую местность, они удалятся в стороны. Маша ехала рядом на белой смирной лошадке с глубоким дамским седлом (похоже, что с более глубокой посадкой, чем принято в Европе), сбоку и сзади, так, что мы могли видеть друг друга. При въезде в акациевые заросли ее плотным кольцом окружили телохранители и гвардейцы. Посмотрел, что за винтовки у них в седельных чехлах. У четверых точно были самые современные итальянские магазинки Манлихер-Каркано[273], у других, включая телохранителей — Винчестеры модели 1887[274] с характерным рычажным перезаряжанием (скоба Генри) — ну прямо Дикий Запад. Скоро акациевые заросли кончились и все как-то почувствовали себя свободнее, включая меня: с собой у меня был только Штайр в подмышечной кобуре, револьвер я засунул в медицинскую сумку, а в зарослях пожалел, что он не за поясом. Когда выехали на открытое пространство, Машина охрана тоже рассредоточилась, а казачье охранение ушло вбок, но сохраняло с нами визуальный контакт. Так мы ехали по однообразной местности, кое-где покрытой чахлыми кустиками, дорога была относительно ровной, пока даже не очень-то и трясло, шла немного в гору и мы поднимались все выше и выше на виднеющееся вдали плато. Когда дорога немного повернула, то увидели милях в десяти море и Джибути, сверху вид был довольно живописный — белые европейские домики стояли двумя ровными полосками, был видна площадь с правительственным зданием, чуть дальше — строящийся собор, рядом притулилась ныне действующая церквушка. Мне показалось, что я вижу даже наш лагерь, хотя нет — его закрывали большие пакгаузы железнодорожной компании, поэтому мы и не видели из лагеря дорогу на плато. Ехали довольно быстро — первый час как бы не со скоростью велосипедиста, лениво крутящего педали, потом, в гору, лошади пошли медленнее, со скоростью пешехода, но за два часа, пока не было жарко, мы преодолели верст пятнадцать, то есть половину минимального пути за переход. Проводник сказал, что привал и дневка будет в 40 километрах, если будем идти хорошо. Сегодня нам выгоднее пройти больше, так как следующий день будет тяжелым — там начинается настоящая каменистая пустыня, причем ее самый сложный участок и, чтобы быть в графике, не сильно устать самим и не замотать лошадей, мы, в таком случае, завтра пройдем до первого колодца всего 20 миль. А вот если бы мы сегодня затянули с выходом, да шли с остановками, поджидая отставших, то больше 30 миль не прошли, а завтра то же расстояние пришлось бы пройти в неизмеримо более трудных условиях. Пока идем благоприятно, хотя темп и замедлился. Еще через час пути показалась сомалийская деревня и каменная башня с выцветшим французским флагом наверху, у которой дремал в тени, прислонив винтовку Гра к стене, сенегальский стрелок в бескозырке с желтым околышем. На нас он не обратил ровным счетом никакого внимания. Вокруг нас бежали голые сомалийские ребятишки с криками: "бакшиш, бакшиш". Вот шиш вам, а не бакшиш: если бросить мелкую монетку, то их набежит в три раза больше и они станут в пять раз назойливее. Бакшиш, как и чаевые, дается только за выполненную и хорошо выполненную работу. Давать бакшиш просто так — снискать репутацию глупого европейца, которого можно обирать на каждом шагу. Иногда, конечно, бакшиш является замаскированным рэкетом, тогда лучше откупиться, чем лишиться жизни. Видимо, вопли юных сомалийцев надоели охране Маши и один из гвардейцев несильно вытянул плеткой того, что постарше, все остальные тут же разбежались. А ведь пройдет каких-нибудь 100 лет и потомки этих голозадых, вооружившись ржавыми калашами китайского производства с той же наглостью полезут на борта танкеров и сухогрузов и бакшиш там составит многие миллионы вечнозеленых. Пытались строить им при добром СССР, раздающим бакшиш направо и налево, рыбоконсервные и прочие заводы, но вот развалился СССР и развалились без подпитки не только заводы но и страны черной Африки и на месте одной из них возник пресловутый Сомалиленд, где все против всех и каждый за свое племя, но работать никто все так же не хочет, как и век назад. Отъехав от деревни еще миль на пять, остановились, чтобы подтянуть упряжи и проверить крепление грузов. Воспользовавшись паузой, Маша сошла на землю из своего дамского седла, для чего один из гвардейцев встал на четвереньки в виде ступеньки для госпожи, а его начальник придержал лошадь Маши и помог ей сойти на землю. Она подошла к коляске и сказала, что хочет ехать со мной. Деликатный Артамонов пошел к казакам и попросился на запасную оседланную лошадь, те понимающе разрешили.
Маша села рядом со мной на сиденье, попросила рассказать ей что-нибудь, лучше по-русски. С недавних пор мы стали учить друг друга языкам: я ее — русскому, а она меня — амхарскому, читали стихи, пели песни, кто что знал. Поскольку Маша по-амхарски говорила в детстве, то и песенки у нее были детские, но весьма забавные. Я старался из всех сил, выуживая из памяти все новые строфы, но получалось какое-то попурри, а говоря по-русски, мешанина. Но нам было интересно, мы забавлялись, и я понимал, что Маша — все еще большой ребенок, хотя очень умный и тонко чувствующий, но — ребенок. Все это время, пока мы ворковали, рядом, почти вплотную, ехал телохранитель Саид, тот, что немой, и держал над Машиной головой большой зонт на длинной ручке, так, чтобы тень падала на лицо его госпожи.
