— Так на полковника Агеева тоже представление есть, к Владимиру 4 степени с мечами, не успели сразу наградить, когда англичане вздумали взбунтовать князьков в Туркестане, — объяснил Черевину царь подвиг его протеже, — Там форменный бой был на границе — полусотня казаков с Агеевым против тысячи, а то и больше басурман с английскими офицерами во главе, — и ничего, отбились в горах, как в Фермопилах царь Леонид против персов.[142]

— Да, геройский офицер, достоин и Георгия, — сказал Черевин, — что ж не дать, как достоин. Против превосходящих сил врага…

— Нет, Петя, не одобрила это представление Георгиевская дума, там дело секретное, нельзя им было всего знать, — ответил царь озабоченно, — пусть уж я этому офицеру должен буду, хотя и одобрил ему отдел разведочный набрать и полковника за заслуги получить. Он ведь тут еще двух шпионов с их помощниками раскрыл…

— Шпионов? Давненько у нас никого не ловили, все больше бунтовщиков-революционеров, а вот про шпионов не слышал, а что за помощники, не понял я? — захотел уточнить детали генерал, — шпионские или агеевские?

— Да и те и другие были, — усмехнулся царь, вспомнив смешное, — мне тут Николай Николаевич рассказывал, они, шпионы эти, агеевского помощника в плен взяли и предложили секреты им рассказать, бумагу о сотрудничестве с британской разведкой подписать, да еще обещали ему дать денег, титул и дом в Лондоне, а если, мол, не согласишься — в бочке с гавном утопим. Так помощник этот на всех листах им по английскому матерному слову подписал — а вместе самое срамное ругательство у них получилось. Шпион как увидел, аж позеленел — Агеев был в соседней комнате и все через щелку видел и слышал, — царь расхохотался, — Обручев говорил, что сам эти листы видел, так и выведено, как подпись.

— Бравый помощник у Агеева, офицер, в каком чине? — улыбаясь, спросил генерал, — за это тоже наградить надо.

— Нет, статский чиновник, из купцов, — но головастый и храбрый, — вот второе представление на орден, — о товарища фельдцейхмейстера генерала Софиано, — царь взял другую бумагу, — генерал пишет, что во время испытаний изобретенных этим чиновником, Степанов его фамилия, ручных бомб, начиненных им же изобретенной взрывчаткой, по неловкости адъютанта одна из готовых к взрыву бомб выкатилась под ноги генералам Софиано и Демьяненко с их штабом. Сила взрыва была бы такая, что убило бы 3–4 человек, а остальных покалечило. Так этот Степанов ухитрился бросить бомбу в окоп, где бомба взорвалась, никого не задев.

— Вот я и говорю, герой этот Степанов, хоть и из купцов, — все-таки ухитрился глотнуть из фляжки Черевин, — да еще и изобретает…

— А третье представление по изобретению Степанова от начальника Военно-Медицинской Академии, — продолжал царь, и тоже на Анну 3 степени, но не положено же одинаковые награды давать, а если в черед, как положено, так сразу два шейных ордена будет: вторые Станислав и Анна, 3-й Станислав у него уже есть.

— Так он, что, бомбами лечить вздумал, — хохотнул Черевин, как всякому алкоголику со стажем, ему было достаточно глотка, чтобы захмелеть, — кое-кому из этих докторишек тоже бомбу с фитилем надо вставить (куда вставить, генерал не успел уточнить).

— Петя, ты не дослушал, Степанов изобрел препарат, который испытывали в Академии почти полгода и получили отменные результаты при лечении обожженных и раненых, — стал объяснять Черевину царь, — такого лекарства ни у кого в мире нет, будет только у нас в России, привилегии получены еще и во Франции и британцы тоже дали патент, хотя и не сразу. За это лекарство да за новую взрывчатку его немецкий шпион вместе с товарищем и взорвал в их лаборатории, товарищ погиб, а Степанов сильно обгорел, пока его вытаскивать пытался. Это мне генерал Обручев рассказывал. А еще, кроме взрывчатки Степанов для военного ведомства новое снаряжение изобрел, чтобы бомбы его сподручнее было солдатам носить и во время испытаний новой винтовки членов Комиссии сумел помирить и изобретателя — капитана Мосина отстоять.

— Ну, наш пострел везде поспел. Я и говорю — герой, хоть и статский из купцов, — протрезвел Черевин и стукнул кулаком по ручке кресла. — Какие там три Анны, Владимира дать четвертого и с мечами, так как шпионов не побоялся, в огне выжил, товарища спасая и двух полных генералов тебе, государь, для службы сберег. Конечно, только с мечами и Владимира!

— Ну, это ты лишку дал, — размышляя о чем-то, протянул царь, — хотя, может ты и прав, дельный он, этот Степанов, а так теперь потомственным дворянином по кресту станет[143], вот Обручев говорил, что он из семьи купцов-миллионщиков.

— Так для купчишек самая мечта — стать потомственным дворянином, — отчего-то воодушевился Черевин, — ты представь, ваше величество, ведь мог бы Степанов этот на золоте есть — пить и с цыганами день-деньской гулять (странно представляет генерал купеческую жизнь, но простим ему это незнание), — так ведь за государство радеет, в пекло лезет и бомбы руками из-под генералов вытаскивает! Нет, сто раз достоин такой бравый купец Владимира с мечами!

— Ну, так быть по сему — подписал царь представление, исправив Анну на Владимира с мечами, — и правда, геройский асессор, надо будет на него глянуть. Вот только асессора Владимиром награждать как-то не с руки, был бы хотя надворным[144]…

— Так дай ты ему надворного, ваше величество, — заворочался, усаживаясь в кресле поудобнее, Черевин, — геройский же чиновник, многим офицерам фору даст! Казнить так казнить, миловать так миловать, а жаловать так жаловать![145] — генерал опять стукнул кулаком по ручке кресла.

— Погоди, Петя, ты так мне всю мебель поломаешь своим кулачищем, — попенял другу царь, внося фамилию Степанова в список пожалования чинами к Пасхе[146].

— Так что же его начальник Агеев такого геройского совершил и почему Георгиевская дума в награждении ему отказала? — дождавшись, пока Государь впишет фамилию, спросил Черевин. — Уж мне-то можешь сказать?

— Ну ладно, да, гляди, не болтай об этом, — сказал царь. — Агеев с полусотней казаков был по ту сторону границы, чтобы поймать бежавшего главаря бунтовщиков вместе с главным шпионом — английским полковником. Они их схватили, но погоня настигла их еще до нашей границы. Казаки отстреливались до темноты, многие были убиты ответным огнем, а ночью пара пластунов забрались по отвесной скале, сняли вражеский дозор и вытащили веревками оставшихся в живых. Раненых пришлось оставить, они сами вызвались стрельбой отвлекать басурман, показывая, что русские на месте и продолжают драться. До границы шли бегом и на себе тащили пленных, а на переправе через реку англичанин ухитрился освободиться, бросился в воду, но утонул в бурной реке. На наш берег вышли всего восемь человек, Агеев был ранен в руку, но держался. Выживших наградили, семьям погибших дали пенсии. Но Думе[147] ведь это не расскажешь, Начальник Корпуса жандармов (Агеев тогда ему подчинялся) как-то расплывчато написал — "за дела против превосходящих сил неприятеля". А в Думе жандармов не любят (а кто их любит?), за что жандармскому подполковнику Георгия давать, за то, что шайку контрабандистов перестрелял — превосходящие силы, поди?

— Давай-ка, я сам в Георгиевскую Думу съезжу, — попросил Черевин, угрожающе зашевелив кустистыми бровями, — уж я им, старым пердунам, объясню, как боевого офицера обижать!

— Только подробностей, того, что я говорил про английского полковника и то, что было все на чужой земле, ни в коем случае не говори, — предупредил царь расходившегося Петю. — Съезди, ты же сам старый пердун и тоже с Георгием, вот и найдете о чем поговорить.