В воскресенье гулял в Летнем саду. Все бы ничего, но напрягали верховые на красивых лошадях, обычно, — золотая молодежь: вокруг барышни — амазонки[168], вились 3–4 человека в гвардейских мундирах, но встречались и штатские в костюмах для верховой езды, большей частью на английский манер. И вот идешь или сидишь, а мимо тебя пролетает, едва не задевая, эдакая кавалькада, обдавая пылью и мелким гравием, летящим с дорожек из-под конских копыт. И это место для прогулок в Петербурге!? Здесь же с детьми гуляют! Конечно, были господа верхом, неспешно едущие по дорожкам со скоростью пешехода, но и у них лошадки периодически вываливали свои продукты жизнедеятельности под ноги гуляющим, служители сада, конечно за лошадками убирали, но не со скоростью света. Нет, больше я сюда не пойду, лучше буду ездить в платную часть Таврического сада[169]. Там конечно, античных статуй практически нет, но почище будет и нет риска быть сбитым какой-нибудь "амазонкой" или ее кавалером.

Вот так, незаметно прошло воскресенье и наступил день испытаний.

Приехав заранее, встретился с командиром роты обслуживания полигона (он меня сразу не признал в мундире и с орденом), вместе посмотрели позицию и я остался вполне ею доволен, поблагодарив штабс-капитана. Потом стали прибывать экипажи лиц начальствующих, от генеральских погон и орденов ярко отражались солнечные "зайчики", картина была живописная, но, поскольку я стоял поодаль со своим экипажем под брезентом, а лошадки мирно хрустели овсом в торбочках, все это напоминало какую-то ярмарку или цыганский табор на привале. Точно — "ярмарка военного тщеславия", подумал я, потом приметил в генеральской толпе Обручева и постарался тихонько проникнуть к нему поближе.

— А, Александр Павлович собственной персоной, — Обручев все же заметил меня, прячущегося в толпе адъютантов, — идите-ка, голубчик, к нам поближе.

Я подошел к Обручеву, отрапортовал, что все с моей стороны готово к показу, а потом начальник Главного Штаба представил меня Военному Министру генералу Ванновскому:

— Вот, Петр Семенович, наш изобретатель, надворный советник Степанов Александр Павлович, — представил он меня генералу в очках, с приятным умным лицом и Георгием 3 степени (боевой, значит, генерал[170], - подумал я), — надеюсь, Александр Павлович и сегодня нас чем-нибудь удивит.

Пока я представлялся, приехал Захариос с пулеметами, прицепленными к двуколкам. Его помощники стали разворачивать пулеметные лафеты. Как я и ожидал, это были слегка облегченные орудийные полевые лафеты с большими колесами, лошадь с передком, служившим для перевозки патронов, выпрягалась, а лафет разворачивался по направлению стрельбы. Пулеметчик сидел на сиденье, вроде большого велосипедного, по бокам стояла подающая патроны прислуга. Были развернуты два пулемета, видимо, на случай, если один откажет.

Наконец, прибыл Государь и с ним Великий князь Владимир Александрович, младший брат царя, командовавший гвардейскими частями и Петербургским военным округом. Как только я его увидел, меня осенило, — вот кто мог отдать приказ об изъятии боеприпасов с ТНТ у Панпушко и передаче их в Ораниенбаумскую офицерскую стрелковую школу, ведь ему подчиняются все части округа, независимо от рода войск! А я-то ломал голову, думая, кто же мог приказать и артиллеристам полигона, где мы сейчас находимся, и начальнику Ораниенбаумской школы, где обучаются пехотные офицеры ротного звена.

Начался показ, Император со свитой стояли на склоне небольшого пригорка, впереди пулеметов были расставлены ростовые мишени в 100, 200 и 300 саженях.

Перед собравшимися, как шпрехшталмейстер в цирке, господин Захариос пел соловьем об исключительных достоинствах и легкости перемещения новых лафетов с пулеметом, адаптированным под русский трехлинейный патрон. Наконец, царю это надоело и он оборвал мсье Базиля, чаше его здесь называли Василием Васильевичем:

— Господин Захаров, у нас говорят, что лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Начинайте стрельбу.

Захариос махнул рукой и пулеметчик открыл огонь по мишеням, перенося огонь с одного ряда на другой. Судя по всему, стрелял он хорошо, обзаведясь биноклем, я видел, как мишени дергаются при попадании пуль, причем и в третьей шеренге тоже. Пулеметчик прекратил стрельбу и царь спросил, — почему? Захариос ответил, что стволу надо остыть.

— Так враг же не будет ждать, пока ваш пулемет остынет, — и, заметив, что Захариос, уже хотел дать команду на огонь из другого пулемета, царь приказал, — пусть этот стреляет дальше.

А дальше пулеметчерез пять минут стрельбы дал осечку, потом еще и еще.

Обручев приблизился к императору и что-то проговорил, на что царь ответил, — господин Захариос, наш специалист попробует вам помочь.

— Но, Ваше величество, — засуетился Захариос, — я не могу разрешить постороннему копаться в моем пулемете.

— Ваш пулемет не тронут, Василий Васильевич, не волнуйтесь, наш специалист лишь посмотрит на дульное отверстие, — доброжелательно и успокаивающе произнес генерал Обручев, а потом кивнул мне.

Я достал из кармана надульный усилитель отдачи и примерил к стволу, ствол был стандартным и поэтому надульное устройство хорошо на него село, достаточно глубоко, чтобы не перекосило при стрельбе и тем, более, не слетело (лучше бы, конечно, на резьбе, но где ее тут нарезать и время это займет массу). Сверху, для маскировки устройства от любопытных глаз грека, я одел на мой девайс маленький черный гуттаперчевый мячик с прорезями для отвода пороховых газов.

— Можно стрелять, — сказал я Захариосу. И пулемет, как говорится в присказке про коммуниста, "застрочил вновь"[171]. Выпустив ленту без задержек, пулеметчик прекратил огонь, а я снял насадку и вернулся на пригорок.

— Господин изобретатель, куда же вы попрятались? — услышал я голос царя. — Ну-ка, покажите, что там у вас за штучка?

— Ваше величество, эта дульная насадка усиливает отдачу и, тем самым, перезаряжает пулемет. Так как трехлинейный патрон имеет меньшую отдачу по сравнению с 4,2-линейным, то энергии может не хватить и будут задержки при стрельбе, что мы и видели, а перегрев тут ни при чем — кожух пулемета едва теплый.

— А шарик ты зачем одел на свою насадку.

— А чтобы грек не догадался, а то потом на пулеметах Максима меньших калибров будут такие же, а так — привилегия подана, пусть потом у нас покупают.

— Вижу, купец в тебе знатный остался, и за то, что государственный интерес блюдешь — спасибо, — сказал царь, вертя в руках насадку, — надо же, мелкая фитюлька, а какое значение имеет…

— Это не все, Ваше императорское величество, есть еще что показать! Прикажите, чтобы господин Захариос продемонстрировал подвижность лафета, если его руками придется толкать, скажем — вот на ту горочку, чтобы с нее удобнее было по вражеской пехоте огонь вести, — я показал на возвышение метров в двухстах впереди и правее позиции, — предположим, надо фланговый огонь открыть по пехоте.

— Адъютант побежал выполнять распоряжение императора, а люди Захариоса подогнали двуколку и стали разворачивать лафет, чтобы прицепить пулемет.

— Нет, Василий Васильевич, лошадок "убило", пусть твои молодцы на руках их катят.

Засекли время, пока люди Захариоса, пыхтя и обливаясь потом, тащили в гору лафет, разворачивали, устанавливали — прошло полчаса, прежде чем пулемет открыл огонь.

— Поздно, — закричал, развеселившийся царь, — пехота переколола твоих пулеметчиков штыками! Ну, а теперь ты, господин изобретатель.

По моему знаку, два солдата бегом покатили от тарантаса маленький лафет с пулеметом.