Паспорт. Справка о благонадежности. Обязательство о неразглашении. Служебное удостоверение с указанием должности «воспитатель персонала К» – это все его. Алеша уже пояснил, что так называются дворцовые кошки общим количеством двенадцать штук. Кстати, за это даже полагалось жалованье – семьдесят пять рублей в месяц. При том, что бесплатная столовая во дворце работала круглосуточно, и даже Фира тоже могла ее посещать на общих правах, а ни за жилье, ни за коммунальные услуги платить не требовалось вовсе.

У Фиры пока были только справка и обязательство.

Два дня старик маялся бездельем, а на третий не выдержал, нашел дежурного по этажу и, сам ошалев от своей наглости, потребовал у него метлу, совок и ведро.

– Да зачем это вам? – изумился дежурный и, кажется, хотел что-то добавить, но старик чувствовал, что его непонятно откуда взявшаяся смелость с минуты на минуту исчезнет, поэтому не дал закончить:

– Вы видите, что здесь написано в графе «должность»? Воспитатель! А воспитывать можно только трудом и личным примером, и мне жаль, если вы до сих пор этого не понимаете.

После чего замер, из последних сил стараясь не вжать голову в плечи. Однако дежурный вдруг сказал «извините, не подумал» и исчез, а через три минуты было принесено все требуемое плюс дворницкий фартук.

И вот почти весь июнь старик со своей кошкой занимались тем, чем и в Сергиевом Посаде летом – утром и вечером подметали участок, а днем Фира бегала по нему и, если видела где бумажку или еще какой мусор, тут же хватала его и тащила в ведро. Впрочем, мусора тут было примерно на два порядка меньше, чем на предыдущем месте службы.

Однако чем дальше, тем чаще его посещали воспоминания из, казалось бы, навсегда забытой прошлой жизни. Уже не раз он ловил себя на том, что обращается к себе как Сергею Арутюняну. Но ведь Сергея же убили, убеждал себя старик, убили те, кого он считал своими друзьями и единомышленниками! И гнал из памяти воспоминание о том, как у него было не меньше минуты, чтобы объяснить убийцам их ошибку, но он не сделал ничего. В результате погиб случайно оказавшийся в Баку его московский знакомый, художник издательства «Наука» Яша Нейман, довольно похожий на Сергея, а избитый Арутюнян, очнувшись на следующий день, узнал, что его жены и сына тоже нет в живых.

Следующие полгода он просто не помнил. Вроде бы кто-то смог доставить его в Москву, причем с Яшиным паспортом, где он долго валялся в больнице. Кажется, после травматологии его хотели перевести в психиатрию, но тут грянул путч, за ним развал Союза, и всем стало не до полупомешанного одинокого инвалида. Может, он так и доживал бы свой никому не нужный век в Яшиной квартире, но на его беду она была хоть и однушкой, но большой, и не в хрущобе где-нибудь на Дмитровском шоссе, а в сталинском доме на Ломоносовском проспекте. Так что одним хоть и не прекрасным, но, к счастью, все же летним вечером к нему явились гости и вежливо попросили расписаться тут, тут и тут, после чего уматывать, и чем дальше от Москвы, тем лучше. Человек, теперь считающий себя Яковом Нейманом, даже немного удивился великодушию своих визитеров, когда ему действительно дали уйти, а не убили прямо в квартире. Впрочем, аналитический ум ученого быстро решил эту нехитрую задачу – ведь тогда пришлось бы возиться с трупом. Кроме того, даже в те лихие времена за убийство можно было при определенном невезении и сесть.

Всю ночь Яков куда-то шел, рассудив, что если всегда идти, не останавливаясь, то в конце концов силы кончатся, он упадет и спокойно умрет. Но почему-то умирать в Москве ему не хотелось. К утру он вышел из города и только порадовался, что вокруг наконец-то не асфальт и бетонные коробки, а хоть и загаженный, но лес, где можно наконец-то упасть, как вдруг услышал какие-то плачущие звуки, а вскоре нашел и их источник – привязанного к дереву и полумертвого от голода котенка. Как радовался Нейман, что он, в последний раз выходя из дома, неизвестно зачем взял с собой пакет с недавно купленными молоком и хлебом!

Вот так и началась их совместная жизнь с кошкой Фирой, продолжавшаяся уже шестнадцатый год.

Но в самом конце июня произошло событие, которое поставило точку на раздвоении личности старика. Он увидел проходящих по коридору дворца троих молодых людей, причем каждый ему кого-то напоминал! Кого именно, про первых двоих он вспомнить так и не смог, но вот третий был вылитым лаборантом Сашей. Нет, помотал головой Сергей Гайкович, этого не может быть. Ему же сейчас должно быть почти пятьдесят, а только что прошедший парень практически такой, каким я его запомнил с конца восьмидесятых. Нет, показалось, это не он.

Но продолжать думать о себе как о Якове Неймане старик больше не мог. Он вернулся в свою комнату, сел на диван и стал ждать Фиру.

Когда кошка вернулась с очередного обхода, она была поражена видом своего друга и хозяина. Ведь вроде все наконец-то стало хорошо, старика никто не заставляет выходить на мороз и сутками напролет разгребать снег, а в столовой просто великолепно кормят. Но почему он выглядит так, будто вернулись те страшные времена? Или он заболел?

– Что мне делать, Фира? – потерянно спросил он свою кошку. – Найденов считает меня Нейманом, но ведь на самом деле я Арутюнян. Или ты думаешь, что он это знает? Да, наверное, ты права. Но ведь всего остального он знать не может! Как быть?

У кошки по этому поводу не было ни малейших сомнений. Раз случилось что-то плохое, надо идти к Хорошему Сильному Человеку. Он помог тогда, когда ни у нее, ни у старика не было никакой надежды, поможет и сейчас. Тем более что Фира уже знала, где его искать в этом огромном доме.

– Наверное, Фира, ты права, – вздохнул старик и подошел к телефону, которым он еще ни разу не пользовался. Некоторое время с сомнением смотрел на аппарат, ища наборный диск, и, не найдя, снял трубку.

– Коммутатор, – услышал он женский голос.

– Девушка, не подскажете, как можно позвонить господину канцлеру? – неуверенно спросил Арутюнян.

– Ждите, соединяю.

После чего в трубке что-то щелкнуло, потом прошли два длинных гудка, и раздался голос Найденова:

– Добрый день, Яков Рудольфович, рад вас слышать. Или у вас что-то случилось?

– Да… то есть нет… то есть все-таки да… могу ли я с вами поговорить не по телефону?

– Разумеется, – тут же ответил канцлер, – я как раз собирался сходить пообедать, а зайти к вам по пути в столовую мне нетрудно. Ждите, буду минут через пять.

Этих пяти минут старику хватило только на то, чтобы придумать первую фразу, которой он и встретил канцлера.

– Господин Найденов, я не Нейман.

– Знаю, – кивнул канцлер, и, сев на диван, начал гладить запрыгнувшую ему на колени Фиру. – Вы Сергей Гайкович Арутюнян.

– Но вы не знаете, что я трус и преступник! – почти выкрикнул старик.

– Нет, Сергей Гайкович, – возразил Найденов, – вы и ни то, ни другое. Вы просто жертва. Двойная – своей наивности и людской подлости. И если со второй справиться довольно просто, то с наивностью – увы. Даже у меня иногда что-то такое проскальзывает, это я вам говорю по секрету.

– Вы считаете, с подлостью бороться легко?

– Ну, «легко» и «просто» – это все-таки несколько разные понятия. А в общем-то да – чего же такого особо сложного в эвтаназии? Прекрасно помогает, между прочим, лично я не слышал ни об одном рецидиве. Хотя, конечно, есть и несколько менее гуманные методы.

– Как… – начал было Арутюнян, но осекся. Ведь он хотел сказать «как же вам легко живется с подобными убеждениями!», но посмотрел на своего собеседника и понял, что говорить такое было бы глупо и несправедливо. Так что старик помолчал и закончил совсем не так, как собирался:

– Как же вам, наверное, тяжело жить!

– А жить вообще тяжело и очень вредно для здоровья, – усмехнулся канцлер, – так что давайте лучше вернемся к вашим проблемам.

– Наверное, вы вышли на нас с Фирой не случайно, – помолчав, начал Сергей Гайкович. – Вы искали в том мире физиков? Если да, то в моем случае вы ошиблись. Я бывший физик. Настолько бывший, что мне уже просто не успеть снова стать настоящим.