Примерно через час или два по моему субъективному времени в палату зашел патриарх. Благословив присутствующих, он подошел к моему трону. Сил вставать у меня не было. Поэтому я просто кивнул на приветствие и прикоснулся губами к поднесенному кресту. Владыка если и удивился такому поведению, то вида не подал, а отошел к матушке. В том же направлении прошла мимо трона и Софья. Но так как двигать головой мне категорически не хотелось, я не стал оборачиваться и смотреть, подошла ли она к матушке для разговора или просто за благословлением патриарха. Краем уха я слышал шепот царицы передающей владыке последние договоренности между обоими лагерями. Через некоторое время я разобрал отчетливо произнесенное "царица Марфа". Тон Иакима стал крайне осуждающим. Видно матушка о чем-то стала просить, так как Софья пару раз перебивала её со словами "невместно" и "зазорно".
Наконец "шубоносные разборки" были завершены и присутствующие обратились ко мне. Я даже не сразу понял это. Выручил Пётр, с моего попустительства, ответивший на вопросы Бориса и Василия Голицыных. Хованский был оправлен с каким-то хитроватого вида дьяком готовить выборных стрельцов, придержанных пока в сенях Грановитой палаты.
Все встали и двинулись сторону большого зала. Царя при этом незаметно отвели к входу в небольшую мыльню. Заботливые руки подхватили меня, сняли одежду, обтерли влажными полотенцами, затем сухими полотенцами, протёрли приторно пахнувшим маслом и вновь обрядили в то же парадное платье. Слава богу, что кто-то пока меня обтирали и умасливали догадался слегка проветрить и царскую одежду. Поэтому повторное облачение не вызвало у меня ожидаемого отвращения. Да, это был не плохой "сервис", позволявший московским самодержцам поддерживать себя в тонусе во время длительных заседаний думы и приемов иностранных послов.
По моему появлению в Грановитой палате присутствующие там поклонились до земли. Вперед выступил князь Хованский.
— Великий Государь Царь и Великий Князь всея Великая, Малая и Белыя Руси, царь Казанский, царь Астраханский… — начал он свою речь с зачитывания моего полного царского титула. — Холопы твои, стрелецких полков служилые людишки, пришли ко двору царскому с изветами об изменах боярский и иных ближних твоих людей. А остались те людишки в Кремле, ожидаючи решения царского да приговора боярского. Челом они бьют на Ивана Кирилова сына Нарышкина, и грозятся быть у дворца твоего, покуда не отведут и не спросят его да иных людей, что в челобитной сказаны, за измены тебе, Великий Государь. Да ещё они бьют челом на бояр Кирилла сына Нарышкина, Григория сына Ромодановского, Михайла сына Лихачева на неправды их и воровство. — Он немного помолчал и тоном ниже добавил. — Бунтовщики зело ярятся, государь. Лучше выдать им Ивана, да самим целым остаться. Просят они тебя, Государь, простить им смуту нонешнюю и сказать быть им надворной стражей в Кремле и дворце царском. А еще говорят они, что невместно младшему брату поперёд старшего царствовать и челом бьют перед тобой государь и Думой, чтобы венчать на царство и Ивана, и править вам вдвоем. Да сестру твою и Ивана, Софью, позвать быть при вас правительницей покуда ростом ты и брат твой малы.
Что тут началось! И бояре, и все остальные думцы позабыли о присутствии царя и все одновременно начали говорить. Постепенно Борис Голицын и князь Данила Черкаской смогли справиться с общим гвалтом и стали давать боярам и дьякам выступать отдельно. В порядке старшинства. Василий Голицын и Милославские часто вмешивались в их приказы, следя, что бы и их сторонники получили голоса. Все эти крикливые шубоносцы обращались исключительно ко мне. Я принужден был слушать каждого. Или делать вид что слушаю.
Через некоторое время в зал вошли царица и не отстававшая от неё Софья. Обе женщины поначалу наблюдали за думой из-за занавесок по левую руку от трона. Теперь же мать, видя, как я устал от этих "прений", решилась меня поддержать. Естественно, что царевна не захотела отступать и тоже "вышла в народ". Царица стала рядом с троном, а Софья подошла к брату Ивану, сидевшему справа от меня на специальном кресле.
— Хватит! — я решил прервать спор, встал и топнул. Мой мальчишеский голос звонко раздался в палате. — Довольно лаяться, бояре! Будет так: на Ивана Кириллова сына Нарышкина налагаю опалу свою и велю быть ему в Верхотурье под надзор воеводы. Кирилла Полуэктова сына Нарышкина повелеваю постричь в монахи в Чудовом монастыре. Брат мой старший Иван Алексеевич, должон быть на царство венчан вместе со мной как это было в Царьграде, а Софью Алексеевну поставить над нами соправительницей до тех пор, покуда мы с братом не станем возрастом для царствия годны. А в годе 7198-м на Покров повелеваю быть собору Земскому, коий и решит, кому далее стол батюшкин занимать след.
Все спорившие затихли и повернули головы к трону. Видно то, что малолетний государь проявил самостоятельность, поразило всех думских. По палате прошел легкий шепоток: "Грозный, грозный государь". В этой тишине я продолжил.
— Повелеваю князю Борису Алексеевичу Голицыну с князьями Даниилом Григорьевичем Черкаским и Петром Шереметьевым Большим вести далее думу без меня. Да думе приговор свой делать, а покуда пойду я в собор Благовещенский помолиться об окончании благополучном сей смуты.
Я встал и вместе со стольниками вышел на Красное крыльцо. Площадь была заполнена стрельцами, которые распределились по ней отдельными кружками вокруг костров. Ни дать не взять войско стоит лагерем в захваченном городе. По переходам я прошел незамеченным, и через западный вход попал в храм. В полумраке и прохладе храма меня встретил его настоятель протоиерей Никита. Батюшка благословил меня и сопроводил к царскому месту. Я сам не думал молиться — не настолько религиозен, чтобы часто тревожить бога своими просьбами. Но Пётр, напротив, посчитал важным "преклонить колени" перед иконами. Пропустив его на первые роли, я постарался сосредоточиться на пережитом.
Получалось что, осознавая себя в этом мире буквально три дня, я уже умудрился повлиять на события, кардинально ускорив их. Я не знал, как в действительности договорились о двуцарствии и первой роли Софьи, но уж наверняка царица не сразу отдала власть. Тот же результат, на который в реалии ушло, наверное, месяца два, я достиг за половину недели. Главное удалось отстоять Ивана Нарышкина. Даже если бы он не был "под вселенцем", такого деятельного соратника грех было отдавать на казнь. Теперь он сможет спокойно в течение пяти — десяти лет развивать на Урале производственную базу. Как с людьми помочь уж потом соображу. Будем решать проблемы по мере поступления. Ещё бы и матушку уговорить в Преображенское перебраться. Подальше от соглядатаев Милославских.
Размышляя так я не заметил как Пётр закончил молиться и стал пробираться обратно в Думу.
Дума продолжалась до вечерни. В сумерках на крыльцо уже не пришлось выходить мне или Софье. Князья Голицыны и Хованский говорили со стрельцами сами. Там же был и патриарх и те выборные, кои были в Думе. Собравшимся на площади сообщили о приговоре думы. Стрельцы восприняли это не вполне дружелюбно. На кровь им не отдали никого. На следующий день должен был состояться постриг моего деда. Стрельцам объявили привилегии надворной пехоты и выплаты 240000 рублей серебром и сукнами. Поставили на Красной площади столб памятный с перечислением заслуг полков стрелецких, участвующих в бунте. Было разрешено им избирать полковников самим и установить в полках круги наподобие казачьих. Главой стрелецкого приказа был назначен князь Хованский. Посольский, самый важный приказ, ожидаемо забрал под себя Василий Голицын. Всех родственников царицы и "сочувствующих" нашей партии от власти отстранили, кроме Фёдора Ромодановского, которому дали Разбойный приказ. Больше никого отстоять не удалось. Софью официально объявили правительницей при нашем с Иваном Алексеевичем царствовании.
