– Они похожи на твоих бабочек, – сказала она.

– Разве все бабочки мои?

– Они всегда в моих мыслях связаны с тобой.

– Надо выбрать день и пойти в Хис с сачками. Мы очень давно не ловили их.

– Да, не ловили. Я думала, ты потерял интерес к ним.

– Нет, нисколечко. Я каждый день смотрю на свои коллекции. Ты знаешь, путешествие на Мадейру может дать нам прекрасные новые экземпляры. Почему бы нам не отправиться туда?

– Ох… я бы с большим удовольствием, но разве это возможно? Дети…

– Возьмем их с собой.

Восторг Беатрис тут же увял, убил предшествующее чувство.

– Уильям, ты ужасно непрактичный человек. Подумай о багаже. Придется взять с собой Нэнни Блэр, а возможно, и Лиззи. Эдвин еще слишком маленький и хрупкий для путешествий.

Его лицо побледнело, брови нахмурились, всегда теплый взгляд карих глаз изменился, и он грозно взглянул на нее.

– Если я ужасно непрактичный человек, то ты, безусловно, более чем практична, Беа! – Он убрал руки с ее талии и подошел к окну, загородив вид на летающих голубков. Его профиль внезапно показался тревожно-меланхоличным.

– Впрочем, конечно, ведь у тебя магазин «Боннингтон», – сказал он.

– Да, – ответила Беатрис бесстрастным тоном. – Думаю, я не должна за это извиняться.

– Будь честной, Беа. Ты ведь в здравом уме…

Она неохотно согласилась с этим, так как часто после папиной смерти для нее это была самая подходящая возможность не находиться дома.

– Уильям, ты должен смотреть на вещи реально, без магазина…

– Дети умрут от голода, и твой бездельник супруг станет нищим.

– Дорогой, не стоит так преувеличивать. Ведь ты не бездельник. Ты работаешь над своей книгой. А я еще не успела прийти в себя после папиной смерти.

Два дома трудно вести.

… Эти слова, казалось, доминировали в ее голове.

– Я прекрасно понимаю, – тон Уильяма был спокойным, – когда я получу большие деньги за свои книги, мы сможем помахать ручкой «корсетам для леди» и плюнуть на весь этот вздор, и отправиться куда-нибудь в Китай или Тимбукту.

– Конечно.

– И возможно, в какое-то время мы сможем выбраться в Хис. От магазина «Боннингтон» ты сможешь избавиться ради этого?

– Какой день ты предлагаешь? – спросила она стремительно.

– Но я должен вернуться в Италию, закончить свои исследования Боттичелли и Тинторстто. Ты не испытала этого, потому что не знаешь, как притягивают к себе классики. До того, как раскалится солнце…

– Если ты должен… – она отказывалась подозревать его в вымогательстве, в хитрости и надеялась, что он, глядя на нее, не заметит ее отчаяния. Она боялась, что он никогда больше не будет звать ее с собой за границу.

Сейчас, когда в доме дети, Беатрис считала, что совершенно невозможно вырваться из рутинной жизни и ежедневных поездок в половине десятого в магазин. Это означало вставать рано утром, брать экипаж, не беспокоя Уильяма, которому необходим сон из-за его слабого здоровья и нежелания ложиться в постель каждую ночь. Естественно, он был полуночник, а она, напротив, ранняя птичка. Беатрис жила в страхе, ожидая, как однажды он объявит ей, что перебирается в голубую комнату рядом, которую занимал, когда она была беременна последним ребенком. Тогда она только вставала, чтобы открыть ему дверь, и шла через всю комнату, если он хотел соединиться с ней. Она знала, что многие супруги, особенно среди аристократии, вели себя подобным образом, но сама принадлежала к беспардонному низшему сословию, и у нее были иные представления о наслаждении, а не только тепло и удобство для тела ее мужа, который лежит у нее под боком.

И еще она испытывала удовольствие смотреть на лицо спящего мужа, после того как Хокенс будила ее утром и она бесшумно сползала с постели. Иногда ванна, приготовленная Хокенс, успевала остыть, пока она доходила до нее, потому что вставала совсем сонная.

Порой Беатрис купалась и одевалась быстрее, так как уже не оставалось времени. Энни подавала ей завтрак в столовую в четверть восьмого. Она ела яичницу с беконом, жареные почки, пила кофе и быстро просматривала газеты, перед тем как посетить дневную детскую, где сейчас находились дети. За столом сидели Флоренс в хрустящем белом фартучке, она ела поридж (это была очень воспитанная девочка), и Эдвин, который на высоком стуле стучал ложкой и громко кричал.

– У него приступ раздражительности, мадам, – обычно говорила Нэнни Блэр в некотором отчаянии. Эдвин раздражался все чаще, и никто не знал почему. Однако вовсе не потому, что был избалован. Нэнни была совершенно уверена в этом. – Он очень возбужденный, – сказала она, – и к тому же жадный. Ему хочется всего. Он сильно кричит, видя любую вещь, – продолжала она, – но когда он улыбается, то похож на ангела. Мисс Флоренс всегда выглядит как ангел, потому что она такая и едва замечает всякую мелочь.

После утреннего визита в детскую Беатрис могла оставить детей и без угрызений совести спускалась вниз, в кухню, поговорить с поваром о меню на этот день. Она выдавала продукты из кладовой, распределяла обязанности среди домашней прислуги, следила, чтобы Том, садовник, и маленький бледнолицый Тэд, поваренок, всегда приходили вовремя, и затем возвращалась наверх, зная, что в доме будет спокойно, пока она отсутствует. Она сопротивлялась намерению взять мажордома и хотела быть единственной хозяйкой для слуг, а не той высокомерной и явно ленивой барыней, которая никогда не спустится по лестнице вниз, а просто сидит в гостиной и звонит в звонок по поводу всякой мелочи, как, например, чтобы прибавили побольше угля в камин.

Кроме того, она любила свой дом и охотно сама полировала мебель и лестничные перила. Она молилась, чтобы никогда не случилось так, что ей нечем будет заняться. У нее обычно не оставалось времени на чтение книг из библиотеки или на скучный визит. Такого рода жизнь заранее приводила ее в отчаяние благодаря хорошим качествам, которые она приобрела, приходя в магазин «Боннингтон».

Об этом она думала каждый раз, когда Уильям предлагал поездку в Италию в начале лета, убеждая ее, что она утомится, проводя много часов в магазине. Но она могла с пользой проводить там по десять часов в день, однако успевала еще не так много сделать, как намеревалась. Утра всегда было недостаточно.

Потрясающий успех имела их витрина, где были выставлены муляжи английских солдат в исторических красочных костюмах с саблями и зулусских воинов, размахивающих копьями после матабельского восстания в Африке.[5] Манекены в униформе были представлены в движении, что привлекало толпы народа в магазин.

Беатрис сказала, что они переплюнули владельца магазина на Регент-стрит, мистера Либерти, его эстетику с движущимися фигурами Уильяма Морриса и Берн-Джонса и всех тех хилых молодых людей и слабых женщин. В магазине «Боннингтон» им надо быть патриотами. Когда же раздались протесты, чтобы национальный флаг был выставлен на витрине, Индийский департамент поддержал Боннингтон и его успех, выразив, однако, недоумение, почему представлена только эта часть Африки. Почему бы не показать золото в Витватерсранд[6] и алмазы в Кимберли? Они помогут снарядить экспедиции в необжитые земли соответственно одетых отважных женщин и сильных мужчин, которые намереваются вести жизнь пионеров и первыми осваивать земли в Капской колонии.[7] В самом деле, почему бы не начать ввозить некоторые из тех кимберлийских алмазов?

Беатрис рассмешило, когда она узнала, что «Боннингтон Эмпориум» стали называть «империей Боннингтона», а ее королевой. Однажды в газетах написали:

«И действительно, в магазине на Бейсвотер-Роуд царствует выдающаяся маленькая женщина – королева Беа».

Беатрис послала вырезку из газеты во Флоренцию Уильяму, и он ответил, что надеется, она откажется от своего трона, поскольку он не желает быть принцем-регентом. Там, в Италии, он предпочитает именоваться титулом английского милорда, и он частый гость на богатейших виллах флорентийцев. «Виллы построены в великолепном стиле, мы не можем равняться с ними. Вино пьют из тяжелых золотых бокалов! Меня принимали принцы и принцессы в их маленьком, но неописуемой красоты дворце из розового мрамора на Тосканском холме. Но я все же отвергаю возможность самому быть регентом!»