Он достал кулон. На какую-то минуту Ипполит Исаевич отключился от тревожных дум и с хищным восторгом и упоением наблюдал за сверкающим блеском бриллианта. Этот холодный блеск на какое-то мгновение осветил взбаламученную неожиданной неудачей душу Пришельца, осветил и тут же погас. А на смену горькой радости явилась печальная мысль: «Этот камешек может накликать, если уже не накликал, беду. Может, в нем самом, как в легендарном Лунном камне, таится рок». Ему вспомнилась вся семья Норкиных, и он живо представил себе, что творится сейчас на их даче.

В Абрамцеве после первого переполоха, после того, как Илья Маркович возвратился из Загорска от начальника милиции, которому сообщил об отравленной собаке и открытом окне, шла острая дискуссия по поводу странного ограбления. Забравшийся в дом вор ничего из ценных вещей не взял, кроме бриллиантового кулона. Дискуссия, впрочем, больше походила на семейную ссору. Илья Маркович утверждал с абсолютной уверенностью, что это дело рук Анатоля, жулика и проходимца, неизвестно откуда и как появившегося в их доме. От природы подозрительный и недоверчивый, он зятя невзлюбил с первого дня, как тот вошел в их дом.

— Папа, ты говоришь глупость, потому что ты не любишь Анатоля! — кричала Белла. — Анатоль не мог, не мог никак, даже если бы и хотел. Мы вместе с ним выезжали с дачи. Потом он спешил в аэропорт.

— А если он не поехал в аэропорт, а вернулся на дачу? — парировал Илья Маркович.

— Все равно не успел бы. Мы же следом за ним выехали. Вспомни: ты пришел с работы через четверть часа после того, как Анатоль уехал, и мы сразу же выехали на дачу. Не мог он, не мог, — истерично взвизгивала Белла.

— Через четверть часа, какая точность, — иронизировал Илья Маркович. — Ты даже время засекла, на всякий случай. Так? Да? — упорствовал Илья Маркович.

— Ты не справедлив, Ильюша, и в самом деле, ты пришел с работы через полчаса после отъезда Анатоля, — пыталась примирить две крайности мадам Норкина — женщина спокойная, рассудительная, относящаяся к зятю более терпимо, чем ее супруг.

— Ага, уже полчаса. Расхождение в два раза, — ехидничал Илья Маркович. — Больную мать придумал, сочинил. Может, у него никакой матери вообще нет, откуда мы знаем? Может, он подкидыш, детдомовец? А? Почему его мать на свадьбу не приехала? — Попытки дочери защитить мужа, доказать его невинность приводили Норкина в бешенство.

— Господи, да это же кошмар какой-то! — причитала Белла. — Больная женщина, мать. Я сама читала телеграмму…

— Правда, Ильюша, и я читала телеграмму. Нет, кто угодно, но только не Анатоль… Почему же он ничего другого не взял. Там и серьги и сберкнижки на предъявителя были. Все цело. Странно, очень странно. Совсем непонятно. Никакой логики. Сплошная мистика. Да, да, очень похоже. Какой-то рок. Кто-то охотился за кулоном. Я нахожу связь между засадой в Дядине и сегодняшним. Разве не так, Илья? Ты только подумай.

Илья Маркович думал, по крайней мере, он соглашался с женой хотя бы в том, что в поступках вора нет логики. И это обстоятельство поколебало его, и он уже готов был признаться — пока что самому себе — в том, что, возможно, погорячился и возвел на зятя напраслину. Но не мог Чон принять пищу от чужого! А если мог? «В порядке исключения»… Павлов, конечно, мошенник, предприимчивый, изворотливый, но все же мошенник, н в этом никто не сможет разубедить Илью Марковича, который, впрочем, и себя не считал непогрешимым.

Вскоре вспышка отчаяния сменилась ощущением несостоятельности своих доводов против Павлова. Связь между засадой на квартире ювелира — приятеля Пришельца — Бертулина и сегодняшним хищением кулона, после того, как о ней напомнила жена, теперь и ему, Илье Марковичу, показалась вполне возможной. Нет, в мистику он не верил, но тот факт, что кто-то охотится за кулоном, теперь для него был бесспорным. А если логически продолжать эту мысль, то получается, что «охотник» знает кулон, видел его. «Пришелец! — мелькнуло в сознании, — только он мог быть таким „охотником“. И раньше, как только обнаружили часы у Конькова, червячок подозрения на Пришельца зашевелился в голове Ильи Марковича. Он усилился после беседы с Добросклонцевым. Юрий Иванович произвел тогда на Норкина положительное впечатление. С ним можно иметь дело и быть до каких-то границ откровенным. Вот почему он, явившись в Загорский отдел милиции, спросил о Добросклонцеве. Только ему он мог признаться, что в тот раз сказал неправду, признаться и раскаяться. Кулон тогда на квартире Бертулина не был взят грабителями. До сегодняшнего дня эта семейная реликвия хранилась у своих законных хозяев. Конечно, пришлось бы выдержать унизительные минуты стыда, ссылаться на проявление слабости, что-то сочинять. Но делать нечего: Добросклонцев в отъезде, о кулоне и на этот раз он умолчал. Кулон исчез и, как считал Норкин, навсегда.

Коньков не объявлялся, исчез бесследно. Впрочем, почему бесследно, такого в природе не бывает, это вам скажет любой юрист, следователь. Но не все можно обнаружить. Тут многое зависит от профессионального искусства, того, кто ищет след, и изворотливости того, кто этот след прячет. В народе говорят: напакостил — и концы в воду. Мол, таких концов уже и днем с огнем не отыщешь. С Коньковым его бывшие «подельники» так и поступили, опустив труп в воды Черного моря. И все же Антонина Миронова не теряла надежды. Она доверяла своей интуиции, которая подсказывала ей, что Анатолий Павлов владеет разгадкой этой тайны. В то же время она знала, что юристы отрицают само понятие «интуиция» как не вещественное, которое к делу не подошьешь. Как бы то ни было, а дело с кулоном застопорилось, и сдвинуть его с места не удавалось. Впрочем, были в нем и маленькие удачи. Такой удачей Тоня считала «выход» на банщиков Алексея Соколова и Григория Хоменко, которых она «раскопала», изучая знакомства и связи Павлова. Собственно, ничего определенного, конкретного банщики не сказали. Да, среди их многочисленных клиентов бывал солидный (определение Соколова), респектабельный (определение Хоменко) Ипполит Исаевич со своим водителем. Кто такой Ипполит Исаевич? Надо полагать, ответственный товарищ, из руководящих, персона важная. Широкая, щедрая натура. Любит сервис и понимает в нем толк. На чаевые не скупится. А как Анатолий? Да никак — обыкновенный адъютант, услужливый, разбитной парень, веселый, остроумный. Не пьет, поскольку за рулем. Часто ли посещали сие заведение? Да как сказать — по погоде: зимой чаще, летом реже. Да вот с мая не появлялись.

— А их что?.. — Это сорвалось у Соколова, само собой, помимо его воли; он даже смутился, не закончил фразу. Но всем троим, в том числе и Тоне, было понятно, что он хотел сказать. Мысленно Тоня ответила: «Пока еще нет», — но смолчала, пытливо посматривая на друзей-приятелей. И оба совершенно по-разному вели себя под ее испытующим взглядом — Тоня это отметила. В глазах Соколова она прочитала смущение, тревогу и страх, лицо Хоменко выражало вопросительное удивление. Выдержав паузу, Тоня сказала:

— Мне б не хотелось, чтоб о нашей с вами сегодняшней беседе стало известно Ипполиту Исаевичу и Анатолию.

— Простите за нескромность, Антонина Николаевна, а что из себя представляет Ипполит Исаевич? Он очень большой начальник? — нерешительно спросил Хоменко.

— Он вообще не начальник, совсем не тот, за кого вы его принимаете.

— Понятно, — раздумчиво произнес Хоменко. Соколов промолчал, и молчание его Тоня сочла небезосновательным, потому и добавила на прощанье:

— Если у вас появится необходимость и желание продолжить наш сегодняшний разговор об интересующих меня лицах, пожалуйста — вот вам мой телефон, звоните.

Лицо Соколова потемнело. На этом они и расстались. Ох как хотелось Тоне знать, о чем говорили между собой банщики после ее ухода. Если Хоменко перед ее уходом был в возбужденном недоумении, то Соколов имел подавленный, растерянный вид.

Действительно, Хоменко подозревал, что его напарник оказывал какие-то услуги Ипполиту Исаевичу, но какие именно, раньше он не знал, да и не хотел знать, Теперь же в нем зародился червь любопытства.