Светлость вполне воодушевилась и отправилась смотреть, что и как. А Лиля обернулась на знакомый голос.

– Ваше сиятельство – это восторг.

– Барон, – обрадовалась Лиля. – Надеюсь, вы сегодня с супругой?

Авермаля она была рада видеть всегда. Он был памятью о тех днях, когда женщина только оказавшись в этом мире, училась выживать. И он, пусть даже слегка против воли, оказал ей поддержку.

– О да, графиня. Она отправилась смотреть на ваши чудеса из стекла.

– Разве это можно назвать чудесами? Вы нам льстите, барон!

Чудесами Лиля считала не витые цветы и животных, нет. Не роскошные бокалы и громадные зеркала. Чудесами были линзы, – и они позволяли получить микроскопы и телескопы. Пока еще эта наука оставалась в ведомстве альдона, но так оно и лучше будет.

Лиля уже не рвалась прогрессорствовать напролом. Этот мир был более терпимым к новшествам, а церковная и светская власти здесь старались сотрудничать. Поэтому пусть новые знания будут пока под рукой альдона. Кроме медицины.

Но все остальное – только в церковь. Техническое развитие не должно опережать морально-этическое. Уж простите – от изобретения микроскопа не так далеко идти до вопроса о бактериях, а потом и до биологического оружия какая-нибудь тварь додумается. Пока на земле есть войны – будут и подобные… умники.

Поэтому все согласились – пусть будет ограничение знаний. А спустя сколько-то лет, возможно…

– Графиня, возможно, вы разрешите приехать к вам завтра, поговорить о делах…

– Разумеется, барон.

Официальный траур еще продолжался. Но Эдоард королевской милостью разрешил ей принимать гостей, хотя и не всех, далеко не всех. Лиля не настаивала. Меньше народа – больше кислорода.

Да и ей не хотелось никого видеть.

Работа, работа, опять работа – кто сказал, что от депрессии помогают пилюли? Лучше двадцатичасового рабочего дня средств еще не придумали! Когда падаешь, выматываешься так, что голову поднять сил нет – и забываешь обо всем.

И призраки тебя не беспокоят. А их много в жизни простой ативернской графини.

Джерисон Иртон.

Иногда Лиля размышляла, как бы сложилась ее жизнь, будь Джес другим. Если бы любил, заботился, ценил жену, а она все равно оказалась бы в этом теле. Тогда не было бы ничего. Не надо ехать на ярмарку и нанимать вирман, не надо спасать, помогать, работать, – надо просто вживаться и не показывать своих знаний. Не было бы ни мастерских, ни конвейерного производства, ни противовеса гильдиям – заводских школ. Пока таковая была только одна, в Тарале, но с перспективой на будущее. Лиля просто жила бы и ни о чем не заботилась. Могла бы и влюбиться, и детей родить…

По-своему Джерисон был не так уж и плох. Единственное, что его губило всю жизнь – отрицание женского разума. Бабы – дуры. Бабы – телки. Что тут еще скажешь? На этом он погорел с леди Вельс, на этом он погорел с принцессой. Да и с самой Лилиан…

Теперь уже что случилось – то случилось. От Джерисона на земле осталась Миранда. И девочка вырастет замечательным человеком. Выйдет она замуж в Ханганат – или нет, это еще бабушка надвое сказала. Да и в гареме судьба может сложиться по-разному. Были безвестные девушки, которые не оставили следа. Но была же и Роксолана?^{21} И еще несколько других… имена Лиля не помнила, но ведь бабы правили государством, пусть и из-за спины супруга.

Так что… ее дело – вырастить Миранду умной и сильной женщиной. А что она выберет для себя в итоге – ей виднее.

Пока девочка была без ума от Амира. Принц недавно отправился в Ханганат и, видимо, дал указания посольству. Девочку каждое утро одаривали цветами и сладостями. Может, все у них еще и будет хорошо?

Любовь…

Вот Фалион говорил, что любит ее. И – Ганц не стал таить протоколы допросов – Александр и правда ее любил. Насколько мог.

И именно поэтому сорвался. Решил, если не ему – то никому. Любовь?

Да любовь ли это? Или вы перепутали желание загрести все себе – и побольше, побольше? Любовь самоотверженна и готова отдать все. А вот такое чувство захапать, застолбить свое место – пусть им занимаются поэты. Лиля точно знала, что к любви оно не относится.

Отсюда и разговор тогда, в королевском кабинете. Ганц был уверен, что Лиля не пострадает, поскольку сам спровоцировал Фалиона. И маркизу хотелось получить Лилиан Иртон в свою власть, чтобы поиздеваться. Да если и не получить – она была выгодна. А кто убивает курочку, которая может принести золотые яйца?

Глупо, уж простите.

Вот Эдоарда и Ричарда – да, убили бы, но после подписания отречения. Надо же сделать хорошую мину при плохой игре. А Лилиан оставили бы в живых. Возможно, побили бы, изнасиловали, но убивать не стали бы. А такое точно не проделаешь в королевском кабинете. Не до пощечин обманщице, когда на кону и жизнь и королевство. Разве что так – словесно пнуть, понаслаждаться ужасом… что и произошло. А проводить экзекуцию – некогда.

Лиля только головой покачала. Ганц разыграл ее втемную. Жестоко и не особенно добродушно. Но…

Простить?

Она не простила и не забыла. И доверять мужчине она сможет только до определенного предела. А разве раньше было иначе?

Никогда не появится человека, которому она расскажет о другом мире, никогда не появится того, кто поймет до конца, – и это неудивительно.

Она не лучше или хуже, она другая. Как зеленый человек среди белых – всю жизнь обречен быть забавной диковинкой. А что у него внутри? Что в душе?

Это останется при ней. А детям и внукам она когда-нибудь расскажет сказки про другой мир. Просто сказки на ночь…

И возможно, эти дети будут от Ганца.

– Графиня…

– Барон…

Легок на помине, сто лет жить будет. Ганц поклонился. Присутствующие дворяне посмотрели с разными выражениями, но равнодушных – не было.

Уже не лэйр, уже барон. Получив титул за раздавленный заговор, Ганц не остановился на этом. А Лиля на свою голову рассказала ему о криминалистике, об отпечатках пальцев, специальном угольном порошке, о запахах, об их сохранении, ну а истории про Шерлока Холмса он слушал вместе с Мирандой – и с таким же вниманием.

В результате Ганца назначили главой тайной милиции короля. Да-да, именно так.

И дали задание – создать службу практически с нуля. Справится – получит графа. Нет?

Тогда не получит. И вообще может скоропостижно умереть от чахотки. Или несварения железа в желудке. Одним словом – даешь Скотланд-Ярд?[13]

Есть ведь здесь и отравления, и убийства… ладно, самым близким аналогом службе Ганца, наверное, была полиция Людовика XXIV под руководством де ла Рейни.^{22} Да, сразу не объять необъятного. Но начинать с чего-то надо?

Надо.

И если бы в свое время дело принца Эдмона расследовали честь по чести, и Амалия убедилась бы, что ее отец отравил ее мужа – разве стала бы она мстить? Разве завертелась бы эта кровавая карусель?

Теперь уже не узнаешь. Поэтому Ганц работал день и ночь, подбирал сотрудников, налаживал сеть осведомителей, создавал почти с нуля то, что невозможно создать за один год – в принципе. Но начинать надо.

Так что Ганца не любили – факт. Но боялись и уважали.

А самому мужчине все было безразлично. У него было все, что нужно для… скажем так, для выращивания счастья.

Любимое дело, у истоков которого он стоит, может быть, через тысячу лет его вспомнят именно за это.

Титул и положение в обществе. Он уже не просто королевский доверенный без земель и титула, он – барон. А справится – станет графом, а там можно и о герцоге помечтать, если уж очень захочется.

Любимая женщина.

Любимая?

Сложный вопрос. Ганц и про себя не мог сказать, что он безумно любит Лилиан Иртон. До страстного мычания и звезд в глазах. Такого не было.

Было желание погреться у огня, найти тепло, найти семью, была привязанность к Роману и Джейкобу, к Миранде… или чувство вины?