К моменту тридцать второго сигнала система все еще работала гладко, но Майлз начал сдавать.

— Добро пожаловать в ряды старожилов, — сухо сказала Беатрис. — Тебе пора бы начать себя притормаживать, брат Майлз. Если Трис не ошиблась, мы здесь из-за тебя пробудем еще дольше. Надо мне не забыть когда-нибудь поблагодарить тебя по-настоящему.

Она зловеще улыбнулась, и Майлз сразу же вспомнил о каком-то неотложном деле на другой стороне лагеря.

Пришлось признать, что рыжая права. Большинство пленных провели здесь не дни или недели, а месяцы и годы. Сам Майлз превратился в болтливого безумца за срок, который большинство здешних обитателей сочло бы просто мгновением. Он мрачно прикинул, в какую форму отольется его сумасшествие. Будет ли это мания, вдохновленная сверкающим заблуждением, что он… ну, например… покоритель Комарры? Или депрессия, как у Тремонта, так что он замкнется на себе, пока вообще не исчезнет, подобно какой-то живой черной дыре?

История знает немало вождей, которые неправильно рассчитали время Армагеддона и привели своих остриженных овец на вершины — ждать апофеоза, который так и не наступил. Их дальнейшая жизнь обычно характеризовалась забвением и алкоголизмом. А здесь пить нечего. Майлзу хотелось выпить по крайней мере шесть двойных порций виски — прямо сейчас.

Сейчас. Сейчас. Сейчас.

Майлз стал обходить лагерь после каждой раздачи пищи — отчасти для того, чтобы создать иллюзию деятельности, но в основном — чтобы хоть немного растратить накопившуюся в нем нервную энергию. Засыпать ему становилось все труднее и труднее. После того как удалось наладить раздачу пищи, в лагере наступил период затишья, словно их организация явилась кристаллом, брошенным в перенасыщенный раствор. Но в последнее время резко возросло количество драк, которые пришлось разнимать блюстителям порядка. Сами патрульные начали охотнее прибегать к силе, понемногу приобретая нежелательное нахальство. Лунные фазы. Кто может обогнать луну?

— Помедленнее, Майлз, — пожаловался Сьюгар, тащившийся рядом с ним.

— Извини.

Замедлив шаги, Майлз вышел из задумчивости и осмотрелся. Слева от него вздымался сверкающий купол, который, казалось, пульсировал с каким-то неприятным еле слышным гулом. Справа простиралась тишина: люди в основном сидели группами. С первого дня пребывания здесь Майлза видимых изменений практически не произошло. Может, напряженность чуть спала, может, о больных и раненых стали заботиться чуть больше. Лунные фазы. Он постарался отбросить беспокойство и жизнерадостно улыбнулся Сьюгару.

— Твои проповеди теперь проходят успешнее?

— Ну… Никто больше не пытается меня избить, — ответил Сьюгар. — Но я проповедую меньше, чем прежде: занимаюсь раздачей и всем прочим. И потом, теперь ведь есть патрульные. Трудно сказать.

— Будешь пробовать и дальше?

— О да! — Сьюгар помолчал. — Я видел места и похуже этого, понимаете? Когда-то я жил в шахтерском поселке, еще совсем мальчишкой. Там открыли месторождение огненных опалов; почему-то на него не успела наложить лапу ни одна крупная компания — ни государственная, ни частная. Месторождение поделили на сотни крошечных участков, длиной обычно метра по два. Люди работали вручную, пользуясь лишь саперными лопатками и щеточками. Крупные опалы очень хрупкие, знаете ли, и от неосторожного удара легко раскалываются. Рыли землю под обжигающим солнцем, день за днем. На многих одежды было меньше, чем сейчас на нас. Да и питались они похуже, чем мы. Там было больше несчастных случаев, больше болезней, чем здесь. И драк было множество. Но они жили и добровольно терпели совершенно немыслимые вещи ради надежды. Они были одержимыми, и они не отступали. За год своими лопатками они превратили гору в пропасть. Это было форменное безумие, но я ими восхищался. А здесь… — Сьюгар поглядел вокруг, — здесь мне просто страшно. — Он притронулся к своему тряпичному браслету. — Этот лагерь высасывает из тебя будущее, проглатывает тебя. После него смерть покажется пустой формальностью. Город призраков, столица самоубийств. Как только я прекращу проповедовать, он сожрет меня.

— Угу, — согласился Майлз.

Они приближались к самой дальней точке обхода, на противоположной стороне от территории женщин: ее границы стали теперь проницаемыми, и Майлз со Сьюгаром держали там свои циновки.

В эту минуту двое шедших им навстречу мужчин словно бы невзначай объединились с еще одной серой парой. И тут же еще трое встали со своих циновок справа от Майлза. Трудно было определить, не поворачивая головы, что творится сзади, но Майлзу и там почудилось какое-то движение.

Четверка остановилась в нескольких метрах перед ними. Мужчины в сером, все выше Майлза — да и кто не был выше его? Лица нахмурены, в глазах — нетерпение и еле сдерживаемая ярость. Майлз узнал только одного из них, бывшего сурового братца, которого он видел с Питтом. Майлз не стал оглядываться в поисках патрульного. Он был почти уверен, что один из тех, кто стоит сейчас перед ним, как раз и является блюстителем лагерного порядка.

А главное, он сам виноват, что его загнали в тупик, что его действия стали предсказуемыми. Глупая, элементарная ошибка, непростительная даже для начинающего.

Друг Питта шагнул вперед, кусая губу и глядя на Майлза запавшими глазами. Видно было, что он к чему-то готовится. Мужчина держал в руках тщательно сплетенную тряпичную веревку. Да, это будет не просто избиение. На сей раз дело серьезнее — веревка заканчивалась петлей.

— Ты!.. — хрипло проговорил заместитель Питта. — Я сначала не мог тебя раскусить. Не догадался, что ты не из наших. Ты сам подсказал мне. Мутант… Питт не был цетагандийским шпионом. Шпион — ты!

И он бросился вперед.

Майлз увернулся, но сердце у него упало. Проклятие, надо было понять, почему устранение Питта показалось ему такой серьезной ошибкой, несмотря на его эффективность. Ложное обвинение — оружие обоюдоострое, одинаково опасное и для жертвы, и для того, кто им воспользовался.

Возможно, этот парень даже верит тому, что сейчас сказал. Майлз сам начал охоту на ведьм, и будет справедливо, если он станет ее второй жертвой. Неудивительно, что тюремщики не стали вмешиваться. Сейчас они, наверное, покатываются со смеху… Ошибка на ошибке, и все кончится тем, что Майлз так глупо умрет, — погибнет позорной смертью в этой окаянной дыре…

Его схватили. Он дергался, лягался, но не мог вырваться из их сильных рук. Сьюгар кинулся ему на выручку, но отвага не могла возместить нехватку сил и умения драться. Руку проповедника, занесенную для удара, поймали и вывернули. Майлз поморщился, сочувственно ожидая услышать знакомый глухой треск ломающихся костей, но вместо этого один из линчевателей сорвал с запястья Сьюгара тряпичный браслет.

— Эй, Сьюгар! — поддразнил он, отпрыгивая назад. — Смотри, что у меня есть!

Он вытащил смятый, оборванный кусочек бумаги из его тряпичной обложки и помахал им в воздухе. Сьюгар отчаянно вскрикнул и бросился вперед, но был остановлен двумя другими, перегородившими ему дорогу. А дразнивший разорвал бумажку, сложил обрывки, разорвал снова и остановился, словно раздумывая, куда их теперь деть. Неожиданно ухмыльнувшись, он засунул клочки бумаги в рот и начал жевать. Сьюгар закричал.

— Сволочи! — взвизгнул Майлз. — Вам же нужен я! Зачем было… — И он со всей силой двинул кулаком в рожу ближайшего мучителя, который на мгновение отвлекся.

В следующую секунду Майлз почувствовал, как по всему запястью ломаются кости. Ох, как же он устал от своих костей, от все новых и новых переломов…

Сьюгар кричал, рыдал и пытался добраться до обидчика, а тот продолжал жевать и ухмылялся. Майлз увидел, как проповедник рухнул под чьим-то ударом, а потом уже не мог обращать внимание ни на что, кроме змеиных тисков удавки, захлестнувшей его горло. Ему удалось просунуть сломанную руку между веревкой и шеей, но толку от этого было мало. Давление дошло до невыносимого предела, в глазах стало темно. Темно-лиловые и желтые муаровые тени вскипали в голове, как грозовые облака. Майлз успел еще заметить блестящую искру рыжих волос, метнувшуюся перед самыми его глазами…