Но мать стояла на своём: ничего не знаю, не лгу тебе, дочка.

Ладно, может, отчим знает?

Но он тоже не знал. Вот что-то, а отчим врать бы не стал. Обрадовался, к слову, что приехала, велел жене пирожков напечь. Моих любимых, с капустой.

Ночью мне не спалось. Марица дремала рядом, чуть посапывала, а я не сводила взгляда с окна, за которым клубилась темнота и изредка подвывала собака.

От нашей деревни до города двадцать вёрст, пока новости дойдут… Мои могут и не знать ничего: дальше околицы носа не кажут. Мать, правда, Марицу из дома забирала, а отчим – староста…

В итоге не выспалась, к завтраку сползла с печи хмурая, молчаливая. И никак из головы не шло, что обманывает матушка, не договаривает чего-то. То взгляд отведёт, то разговор на моё житьё-бытьё в Вышграде переведёт. Или это у меня воображение разыгралось? У страха глаза велики, а у бабьего – так ещё больше.

Сговорилась с соседом, чтобы отвёз в город: путь не близкий, не хотелось пешком идти или удачи на тракте искать. Заодно сплетни местные узнаю.

К счастью, подозрения мои не сбылись: Хендрик действительно в деревне бывал, ничего такого не делал, не говорил. Это уж точно: в деревне у любого забора по дюжине ушей, а у женской половины населения они и вовсе мышиный писк уловят. Чтобы былые соперницы не судачили по поводу краха моего брака да глазки мужу не строили – быть того не может!

Словом, настроение улучшилось, даже решила к Шорту вечерком заглянуть.

На пороге дома стукнула себя кулаком по лбу. Лаэрт! Я ж обещала в «Спящую сову» зайти. Ладно, сначала дом, любимый супруг, а потом друг. Заодно посидим с ним за кружечкой: я сидра, он – пива – и посмеёмся над моими страхами.

Только авторшу письма всё равно найду и волосёнки повыдёргиваю.

Отперла дверь, повесила дорожный плащ на крючок и прошла на кухню. Давненько я там не хозяйничала.

Хм, на столе лежит что-то, полотенцем накрытое. А в печи – суп. То ли в Хендрике кулинарные способности проснулись, то ли из трактира берёт.

Пошуровала ухватом, извлекла горшок, нюхнула: свежий, тёплый ещё. То есть не за деньги куплен, а тут, на моей кухне, сварен.

Достала половник, попробовала: мясной, наваристый.

А пирог на столе с печёнкой. Холодный. Ладно, сейчас оценим, что муж в моё отсутствие ест. Только что-то по зиме у него таких разносолов не водилось – одни яичницы, дубовые покупные пирожки. Днём и вечером столовался вовсе у Шорта.

Нахмурившись, решила произвести инспекцию. Начала со спальни.

Нет, никаких любовников в постели я не застала, всё, как обычно. Даже колыбелька Марицы не тронута.

Хендрик аккуратный, так что чистота и порядок царят у него всегда. Вот и сейчас кровать застелена, грязные носки на полу не валяются.

Обнюхала подушку, простыни – тоже ничего.

Параноик ты, Агния, волосы ищешь, чужое нижнее бельё. Муж-то позабавиться, дурочкой назовёт, только мне не смешно. Кто сварил суп?

Увлёкшись осмотром помещений, не расслышала, как хлопнула входная дверь. Как раз проверяла сундук с чистым бельём, когда на пороге спальни возник Хендрик.

– Приехала?

Я вздрогнула и посмешила скрыть следы досмотра с пристрастием. Оправила юбку, встала и улыбнулась.

Что-то радости не слышу в голосе. И не вижу. Стоит муженёк, уперев руки в дверной проём, буравит взглядом. На плече дорожная сумка, сам помятый – значит, ночью работал.

– Голодный? Я сейчас тебя накормлю, – засуетилась, пытаясь растопить этот лёд.

Ничего, как услышит, что я с ним до сентября, подобреет. Подскочила, обняла, поцеловала и замерла, уткнувшись в рубашку. Точно, костром пахнет. Надо проветрить, а, может, и выстирать.

– Ты переодевайся, я сейчас чайник поставлю.

– Агния, сядь, пожалуйста.

Я оторопела от этих слов, а Хендрик осторожно отстранил меня, прошёл к кровати и бросил на неё сумку. Вздохнул и лёг.

А где приветственный поцелуй?

– Ты всё ещё сердишься на меня? Помню, ты против моей учёбы…

– Ещё бы! – зло бросил супруг, повернувшись ко мне. – У меня нет жены, у Марицы – матери. Ты вбила себе в голову, что станешь магичкой, наплевала на всё ради своей прихоти. Потешаются наверняка преподаватели над такой самонадеянной идиоткой. Или выгнали, наконец? Ума ни приложу, как ты сессию сдала. Пожалели из-за ребёнка?

Обидные слова хлестали по щекам пощёчинами.

Впрочем, Хендрик и раньше был резок в суждениях. К примеру, когда уезжала зимой, он и похлеще высказывался, называл кукушкой. Так что пусть выскажется, остынет, всё равно будет по-моему.

Муж ждал оправданий – я и не думала оправдываться.

Ну вот, как и думала, замолчал, пристально уставился на меня. Теперь мой выход.

Присела рядом с ним, провела по волосам, поцеловала и обещала бывать с ним чаще.

Так и распирало рассказать об Омороне, но это блюдо я оставила на сладкое. После него я точно дурой не буду: ректора Хендрик уважал, да и степень ответственности поручения оценит.

Потёрлась щекой о его щёку – ничего. Странно. Я ласкаюсь – а он ноль внимания.

Наконец супруг, будто нехотя, провёл рукой по волосам, но поцелуй не вернул.

Ладно, я девушка упорная, добьюсь своего. Помиримся, заживём.

Невинно хлопая ресницами и заверяя, что очень-очень соскучилась, что он, Хендрик, мне очень дорог, намного дороже Академии, просто я хочу до него дотянуться, стать такой же умной, помогать во всём, зависла над его лицом, слегка приоткрыв губы. Трюк беспроигрышный.

Хендрик как-то напрягся, отвернулся и сел:

– Агния, чайник поставь, а потом поговорим. Надеюсь, дочь у тёщи?

Я кивнула, а потом, почуяв неладное, спросила в лоб:

– У тебя кто-то есть? Я письмо странное получила. Вот.

Протянула мужу захваченный смятые листок бумаги, внимательно следя за выражением его лица, и с надеждой спросила:

– Это не ты писал, верно?

– Не я, – подтвердил Хендрик и метким ударом отправил письмо в корзину для растопки.

На радостях повисла у него на шее, но муж тут же отстранил меня и встал. Ему явно неприятны были излияния моей радости.

– Значил, Франка подсуетилась, – пробормотал он, расхаживая по спальне, будто зверь по клетке. Растерянная, я наблюдала за ним с кровати. – Я не просил, но так даже лучше. Ты всё знаешь. Только она не беременна. Пока, – Хендрик выделил голосом это слово.

Сердце сжалось, и я вмиг пересохшими губами с трудом выдавила:

– Что знаю? И кто такая Франка?

– Франка – моя будущая жена. Я с тобой развожусь. Ошибся в молодости, теперь понял, что… – Хендрик махнул рукой и не договорил. Покосился на меня, а потом продолжил: – Я не тороплюсь, документы ещё не подал, никому не говорил. Нехорошо за твоей спиной. Спасибо за всё, но…

– …но я тебе теперь не нужна? – закончила за супруга. – Хендрик, посмотри мне в глаза, посмотри мне в глаза и скажи, что ты мстишь. Что дело в Академии, а та женщина – всего лишь одна из тех подавальщиц, которых ты брал на колени. Думаешь, я слепая, не видела? Хендрик, ты же сделал мне ребёнка, ты хотел этого ребёнка, я родила, а теперь не нужна, да?

Невольно перешла на крик. Визгливый, как у базарной торговки.

Хендрик хмурился и молчал, потом резко оборвал, потребовав не устраивать сцен.

– Да чего ты за брак цепляешься, можно подумать, ты меня любишь! Пропадаешь невесть где, мужа не слушаешь, только на деньги мои живёшь. На дочь, к слову, буду давать, а остальное – сама, раз такая умная и самостоятельная.

– Хендрик, остынь, одумайся! Ты разрушаешь семью ради вертихвостки! Если у неё большая грудь и попа, то это не значит, что из неё выйдет хорошая супруга. Ладно, я понимаю, что тебе тяжело без женщины, но зачем говорить мне, с кем ты спишь? Мы же… Ты же… Мы же любим друг друга!

– Говори за себя. Хотя, повторяю, вся твоя любовь осталась далеко позади. Вся эта юношеская влюблённость, девушка-русалка, заезжий маг… Агния, давай не будем ворошить прошлое, а честно признаемся, что развод – единственное разумное решение. Ты спокойно будешь жить в Вышграде, а я – тут. Прости, но ты не та женщина.