Ветер никогда не утихал. Даже если ему надо было на миг остановиться, он начинал кружить по спирали, подхватывая держащиеся за руки листья и дорожную пыль. Он имел обыкновение летать в прошлое, следуя за луной, а будущее он посещал, обгоняя солнце. Люди чувствовали на своих лицах его прикосновения и начинали говорить вполголоса, однако их мысли при этом становились намного громче. Бороздя своими рассказами и размышлениями его нежные крылья, двое мужчин и две женщины оставляли на ветре раны подобные иероглифам, которые чуть позже, пачкаясь в чернильности ночей, копоти костров и мраке злых помыслов, отпечатывали на молочной белизне бумаг гравюры от первого лица.

Я стоял возле приоткрытого окна и смотрел вниз на букашечных пешеходов. Звенящий воздух майской непогоды уносил дым моей сигареты в сторону умытого дождем заката. Почему мне всегда так отвратительно грустно после испытанной страсти? Не потому ли, что я всю жизнь держал в объятьях не тех женщин? Маленьким серым сугробом упал на подоконник пепел. Я обернулся в сторону кровати и посмотрел на сбитые простыни и свесившуюся треугольником подушку.

— Ты спишь? — собственный голос показался мне чужим и лицемерным.

— Нет. Жду, когда же ты наконец перестанешь курить, — Мара приподнялась, подперла руками подбородок и надула губы. — Иди сюда. Мне без тебя холодно, — она похлопала ладонью по одеялу.

— Остудись немного. А то еще обожгусь, — я бросил окурок за окно и прошелся по комнате. — Хочешь чего-нибудь выпить?

— Артис, дорогой, хватит бродить туда-сюда. Пей сам, если тебе очень хочется. Такое впечатление, что мысли о любви посещают тебя только после пары рюмок. Ты, видно, полон каких-то психологических блоков.

— Ты говоришь о блоках? — я рассмеялся.

Слышать от нее наукообразные слова было более чем нелепо — гусеница, рассуждающая о мироздании, вот, как она выглядела, если начинала умничать. Я подошел к столу и немного налил себе на дно бокала из узкогорлой бутылки. Коньяк был отменный — казалось, что он растворялся во рту еще до того, как я успевал сделать глоток.

— Одевайся, тебе пора домой, — хрусталь звякнул, задев лакированный угол столешницы.

— Как это? — Мара встрепенулась и с негодованием посмотрела на меня. — Я хотела остаться на всю ночь.

— Значит, придется расхотеть.

Она хихикнула и поправила растрепавшиеся гнездом волосы:

— А может, передумаешь? Впереди так много всего интересного…

Я бросил ей платье и чулки:

— Сказал же, одевайся! — к горлу подступило раздражение. Посильнее запахнув халат, я сел на кровать. — Мне надо побыть одному. Сегодня. Завтра. А может быть вообще всю жизнь.

Я посмотрел в ее пустые лисьи глаза — похотливая малышка, чувствующая себя полноценным дитем времени. Эта Мара преследовала меня на протяжении многих жизней. Была ли она блондинкой, брюнеткой, или вот как сейчас огненно-рыжей, всегда обстоятельства складывались так, что я связывался с ней от безысходности и какой-то внутренней пустоты. Она же по неведомой мне причине вбивала в свою бездумную голову идею о нашем предназначении друг другу.

— Я вызову тебе такси, — мне надоел вид ее голого тела.

— Провались ты со своими переменами настроения, — Мара начала демонстративно быстро натягивать чулки. — Я же знаю тебя… Изучила за эти недели. Побесишься, а потом снова позвонишь. Постель тебя ко мне привязала, — она встала на четвереньки и пошарила под кроватью. — Где туфли?.. Что ты молчишь?

Я расхохотался. Мне захотелось вышвырнуть ее из дома вместе с этими востроносыми шпильками. Она возомнила, что ее роскошная фигура способна лишить меня рассудка? Бестолковая дрянь.

— На, возьми, — я встал и подал ей туфли, лежавшие возле кресла. — Сейчас вызову такси.

— Не нужно, я выйду и поймаю машину. Никто не откажется отвезти меня. Ехать-то всего минут пятнадцать.

— Ну и отлично, — я сунул ей в руку хрустящую купюру. — Можешь не торговаться, здесь хватит, чтобы два раза доехать до твоего дома.

Она взяла деньги и спрятала в сумочку:

— Спасибо, милый, — жеманно кривляясь, она попыталась поцеловать меня в губы. — Я тебе завтра позвоню. Ну… Не хмурься. Это тебе так не идет…

Захлопнув за ней дверь, я облегченно вздохнул — по крайней мере конец этого дня можно было провести без ее навязчивых ласк и надоедливого запаха модных духов, которые я поспешил выветрить, настежь распахнув створку окна. В комнату ворвались запахи промокшей от дождя черемухи и пролитого кем-то растворителя. Мне снова захотелось курить и размышлять о жизни.

Пожалуй, я больше не буду с ней встречаться. Нескольких недель было достаточно для того, чтобы окончательно понять, что в этой жизни мне удивительно не везет с женщинами. Но только ли в этой? Я задумался и, вытряхнув из пачки последнюю сигарету, закурил. Странно… Я, умеющий читать по глазам историю чужих дней, ничего не знал о себе. Откуда я пришел, кем и где был рожден сто, двести, четыреста лет назад? Ответа на эти вопросы я не знал. И лишь порой отражения в чьих-нибудь зрачках дарили мне обрывки кинолент о том, какие роли я играл в прошлом того или иного человека… Неожиданный треск телефона прервал мои размышления.

— Артис, ты еще не спишь? — Инна торопливо выговаривала слова.

— Нет, разумеется. А что у тебя стряслось?

— У меня ничего. Дело в том, что я хотела попросить тебя о небольшом одолжении… — в ее голосе чувствовалась легкая ложь. — Понимаешь, надо бы помочь одному человеку. Это девушка. Моя знакомая…

— Инна, я знаю тебя не первый год. Ты не умеешь врать. Говори прямо, что ты хочешь?

Она помолчала в трубку, а потом, понизив голос, сказала:

— Ее зовут Марианна. Ей нужен человек, который умеет видеть причины. Ты…

— Дай ей мой телефон. Пусть позвонит. Лучше прямо сейчас, — я положил трубку, чтобы не выслушивать от нее бесполезных слов, и затушил сигарету.

Кому-то нужна моя помощь. Это бывает нередко. И, как правило, происходит по одной и той же схеме: я встречаюсь взглядом с человеком, прочитываю в нем страх и ненависть, направленные против того, кем я был в прошлом, а потом пытаюсь исправить свои собственные ошибки. Получается? Да. Не знаю, как именно, но каждый раз люди уходят от меня с миром в душе. Видимо, кроме чтения по глазам природа наградила меня еще и умением лечить словами. Правда, этим приходится пользоваться не всегда — порой мои деньги лучше всяких рассуждений разрешают чужие проблемы. Снова телефон:

— Артис, здравствуйте. Мне дала ваш номер Инна…

— Да, да. Кажется, Марианна? — я откинулся на спинку кресла и стал смотреть на угасающий закат. — Если вам нужна моя помощь, то можем встретиться завтра. К примеру, в семь.

— Спасибо большое… Я, наверное, должна немного объяснить, в чем дело? — ее голос звучал испуганно и нервно.

— Нет. Сейчас мне это ни к чему. Лучше побеседуем при встрече.

Продиктовав ей адрес, я попрощался — мне не хотелось разговаривать, не видя ее. Это бесполезно. Пусть будет все как обычно: взгляд, лента видений, разговор…

Я встал с кресла и прошел на кухню, открыл холодильник и посмотрел на полку с медикаментами. Сегодня мне надо было вводить лекарство. Перетянув руку привычным движением, я продырявил вену тонкой иглой и впрыснул вещество. Теперь некоторое время моя кровь будет почти такая же, как у всех нормальных людей, болезнь отступит и сделает вид, что ее нет… Но жизнь моя от этого, увы, в норму не превратится.

Вернувшись в комнату, я с омерзением посмотрел на разбросанные подушки. Как хорошо, что она ушла — сегодня не лучший вечер для надуманных разговоров и потугов изображать страсть…

Телефонный звонок оторвал меня от игры с сыном — шахматы остались стоять в нелепой позиции, из которой ни я, ни он не могли найти выход.