Фэллон наблюдала за ее стремительным уходом из спальни, оставшись одна в комнате герцога. Развитие событий, которое, возможно, взволновало бы ее, если бы она не знала, что немногим ранее герцог уехал из дома.

Я хочу тебя. Дрожь пробежала по ее телу. Мужчины никогда не говорили ей этих слов. Конечно, ей доводилось слышать прозрачные намеки и сальные предложения в прошлом, но откровенное признание… слетевшее с губ человека, чьи поцелуи заставляли поджиматься пальцы ее ног? Она бродила сосредоточенным взглядом по поверхности кровати, пытаясь не представлять себя на этом огромном пространстве. С ним. Попытка провалилась. Его бесстыдные прикосновения, ее нескромные касания не казались ей…порочными. Они казались правильными. Вздохнув, Фэллон отвернулась от кровати. Ей не стоит продолжать размышления в этом направлении.

Помимо воли, ее взгляд натолкнулся на дверь. Дверь, в которую она никогда не входила. В комнату, в которую ей было запрещено заглядывать. Раньше, в ее бытность камердинером, у Фэллон была возможность подглядеть, что там, но она сопротивлялась любопытству… считая его в какой–то степени слабостью со своей стороны. Признанием самой себе, что герцог интриговал ее, и ей хотелось знать о нем больше.

Теперь это уже не важно. Она была увлечена им и знала об этом. С того самого эпизода с Энди в кондитерской, разве возможно отрицать это? Герцог больше, чем просто интересовал ее. Он очаровывал и озадачивал. Демонический лорд в одну минуту. Благодетель — в другую.

Смахивая пыль со стены метелкой из перьев, она медленно приблизилась к двери. Ну и что, если он поймает ее? Он уже думал о ней самое худшее. Считал ее лгуньей и почти преступницей. Кинув быстрый взгляд через плечо, она сжала дверную ручку и осторожно приоткрыла дверь. Запахи угля, масла и скипидара немедленно ударили в нос. Комната с единственным окном казалась душной. Бессчетное количество холстов прислонено к стенам.

Смелая палитра красок бросилась ей в глаза. Цвета были повсюду: на пейзажах, портретах, натюрмортах. Даже слабое освещение комнаты не могло приглушить яркости картин. Но в отличие от всего, что она видела на Трафальгарской площади, в этих работах была необузданность, свободолюбие и бескомпромиссность в той же степени, в которой ими был наделен лишь один известный ей человек. Постепенно пришло осознание. Художник? Герцог скрывал еще одно свое увлечение, которое не было насквозь порочным.

У окна стоял мольберт, обращенный к тусклому свету ненастного дня. Фэллон двинулась дальше по скудно обставленной комнате, прищурив глаза и скосив их на яркие мазки, покрывающие установленный на мольберте холст. Красные, коричневые и золотистые тона постепенно приобретали очертания и форму. Превращаясь – милостивый Боже – в нее!

Роскошная масса ее волос выглядела как прежде, до того, как она прошлась по ней ножницами.

На картине она смотрела поверх оголенного плеча цвета абрикоса. Ее загадочно сияющие глаза, казались живыми и выделались на холсте. Тайны мерцали в горячем взгляде, излучающем соблазнительное обещание. Рот приоткрыт, полные губы насыщенного розового цвета. Это был рот женщины, знающей толк в… искушении.

Это – то, как он видит меня?

Она подняла дрожащую руку, готовая провести пальцами по холсту.

— Что ты здесь делаешь?

Сердце Фэллон подпрыгнуло. Уронив руку, она обернулась. Прежде, чем девушка успела пошевелиться или заговорить, длинные ноги герцога стремительно сократили расстояние между ними, в его глазах вспыхнула беспощадность. Схватив девушку за руку, он выволок ее из комнаты.

Дернув Фэллон вперед, он резко отпустил ее, как будто не мог вынести прикосновение к ней.

— Разве я не предупреждал тебя не соваться туда?

Потирая руку в том месте, где она горела от его прикосновения, как клеймо, девушка спросила с гораздо большей смелостью, чем на самом деле ощущала:

— Это вы рисовали с меня?

Он впился в нее взглядом:

— Кто же еще мог это сделать?

Она покачала головой:

— Почему?

— Почему я рисую? – огрызнулся он, зловеще наклонив голову. – Или почему я рисую тебя?

Фэллон кивнула. И то и другое.

Его немигающий взгляд был мучителен.

— Мне нравятся женщины. — Он пожал плечами. — В кровати и на холсте.

Жар опалил ее щеки.

Резким жестом герцог указал себе за спину.

— Тебя беспокоит сходство?

Фэллон вздернула подбородок, все еще свыкаясь с тем открытием, что лорд посвятил себя такому достойному восхищения занятию. Однако та картина была нехарактерной для его работ. Он нарисовал ее.

— Это совсем не похоже на меня. Я совсем не так … привлекательна.

Его внимательный взгляд прошелся по ее телу.

— Да, действительно, не в этом уродливом мешке. Но я видел тебя более привлекательной. Без единой нитки на теле.

— О! – Лицо вспыхнуло еще жарче, щеки обожгло, стоило вспомнить его вторжение в ее комнату в тот момент, когда она вышла из ванны.

Их напряженные взгляды встретились, и она поняла, что о той ночи он помнил все.

Герцог придвинулся ближе, его грудь, словно стеной огня, опаляла девушку даже через одежду.

Гнев исчез с его пылающего лица, но глаза по–прежнему прожигали ее с еще большей угрозой, чем секунды назад.

Я хочу тебя. Ты остаешься здесь на свой страх и риск.

И все же она не шелохнулось, вспоминая, каковы на вкус его поцелуи.

А потом вспомнила еще больше. О том, что случилось, когда он прикоснулся к ее…

Напряженная атмосфера мгновенно стала удушливой.

— Простите нас, Ваша Светлость. Мы надеялись закончить здесь до вашего возвращения.

Марта стояла в дверном проеме, переводя взгляд с одного на другого. Ее цепкий взгляд отметил открытую дверь в мастерскую герцога, и, вспыхнув, обвиняюще впился в Фэллон. Неодобрительно покачав головой, старшая горничная жестом указала девушке на выход.

Испытывая облегчение от вмешательства Марты, Фэллон была рада услужить, и, повернувшись, вылетела комнаты, ощущая преследующий ее горячий взгляд Дамона.

В будущем, пока она не найдет способ справиться с этой неразберихой, следует позаботится о том, чтобы больше не оказываться с ним наедине. Потому что в следующий раз Марты может не оказаться рядом, чтобы спасти ее.

Стоя на цыпочках, Фэллон пыталась дотянуться до жестяной банки с грецкими орехами, которую попросил принести повар. С ворчанием она прекратила бесплодные попытки добраться до слишком высокой полки.

Уперев руки в бедра, девушка не сводила свирепого взгляда с безобидно выглядевшей жестянки.

— Позволь, я тебе помогу.

Повернувшись, Фэллон обнаружила Даниеля, главного лакея, находившегося прямо у нее за спиной.

Она улыбнулась ему, и глупая ухмылка вспыхнула на его узком, веснушчатом лице. Он был исключительно добр к ней с момента ее «разоблачения», побуждая и других слуг вести себя так же. Одно только это вызвало ее глубокое расположение к нему. Особенно, если принять во внимание менее, чем теплый прием, оказанный ей, когда мистер Адамс впервые представлял ее штату. Несомненно, лишь явное доброжелательное отношение Даниеля спасло ее от полного уничтожения под сверлящим взглядом Адамса. Сбоку раздалось несколько сдавленных смешков, и, покосившись в сторону, она обнаружила, что никто не смотрит на нее с откровенным презрением. Вот только никто не оградит ее от Нэнси. Горничная, казалось, была несклонна испытывать к Фэллон симпатию, очевидно, смущенная своей безрассудной увлеченностью Фрэнсисом.

Фэллон оглядела парня, который был на несколько дюймов ниже ее самой. Не желая ранить его эго, указывая на свой более высокий рост, она отошла в сторону.

— Я хотела достать грецкие орехи.

Вскоре до него дошло то, о чем она догадалась еще раньше. У него было не больше возможности достать банку, чем у нее самой.

Стрельнув в ее сторону решительным взглядом, парень вскочил на самую низкую полку и, схватив банку, спрыгнул на ноги, победно помахав ею. С изысканным поклоном, он вручил ей жестянку.