Упоминание о подземной птице насторожило актера, ибо о подобном воздухоплавающем он дотоле не слыхал. Со слабою надеждой обратился актер к Изумрудным таблицам, но и таблицы, коим, казалось, было известно всё, о такой птице молчали. Тогда, решив на время отложить поиски седьмого, актер решил отыскать восьмой компонент снадобья. Но что же мог лекарь скрыть под этим знаком? Актер долго думал и наконец вспомнил: на самой верхней, кстати, восьмой полке у дальней стены, лежала шкатулка, до которой он дотоле ни разу еще не добирался – уж очень было высоко. Ну а теперь…
Актер подставил лесенку, снял с дальней верхней полки запыленную шкатулку, стер с крышки пыль… и увидел на ней цифру восемь, опять же небрежно начертанную – так, словно цифра эта падает и вот-вот упадет.
Актер открыл шкатулку и обнаружил там не виданный им ранее зернистый порошок. Он взял его в щепоть, растер – и его пальцы сразу потемнели. Тогда он провел пальцами по щеке – щека приобрела некоторую смуглость. Как тогда… Но что это такое? Актер испытал порошок кислотами, проверил по таблицам – ответа не было. Тогда он испытал огнем… и подхватил из тигля маленький кусочек – нет – слиток. Слиток был оловянно-белого цвета с характерным металлическим блеском. Но это было не олово. И не железо, не серебро, не золото, не медь, не свинец и уж никак не ртуть. Так что же это тогда? Каждому мало-мальски грамотному человеку прекрасно известно, что во всем подлунном мире металлов семь и восьмого быть не может. Ибо так устроен мир, таковы его незыблемые законы. Семь – священное, магическое число. Под знаком семь объят и завершен весь мир, который создан, кстати, за семь дней. Металлов семь и семь небесных сводов, семь трав от всех болезней и семь планет, блуждающих светил, и семь… семь смертных грехов. А восемь – запретное число. Не зря ведь даже дерзкий лекарь изобразил его поверженным. А может… эта лежащая на боку цифра – восемь – отнюдь и не повержена, а устремлена вперед, в неизведанное? Быть может, она выражает собою бесконечность познания? Так сколько же тогда металлов, сколько планет, и есть ли вообще предел небесному своду, на коем, как известно… Актер, задумайся! В конце концов, ведь это же так просто: взять и растоптать этот маленький беззащитный слиток – благо, что найденный металл оказался хрупким – и всё останется как было, всё на своих местах, и никто ни в чем не усомнится! Но…
Необыкновенная легкость разлилась по телу, мысль заработала четко и ясно, ну совсем как когда-то на сцене, только теперь это получалось и без грима. Актер сел к столу, аккуратно зачинил гусиное перо – пера подземной птицы ему не обрести, но тут и перо земной вполне сгодится – и сел писать о том, что видел.
Потом, в бесконечных спорах, диспутах и гонениях, на его долю досталось немало свиста и подпорченных яблок, но актер не сдавался и утверждал, что если найден восьмой металл – антимоний или же, в просторечии, сурьма – то должны быть и другие. Однако жизнь оказалась короче надежды, и актер не дождался того часа, когда один из его учеников достал из раскаленного тигля первый слиток цинка. А кто-то на другом конце планеты вначале рассчитал, а после узрел на небе восьмое блуждающее светило. Основы были потрясены, цифра семь перестала быть священной и конечной. И расцвели все девять искусств, и куда выше алхимии стала почитаться наука, основанная на цифре десять – математика. Но более всех прочих знаков люди стали чтить знак бесконечности, зовущий к беспредельному познанию. В память о лекаре знак бесконечности изображали похожим на цифру восемь, устремленную вперед.
А грим? Подземной птицы так никто и не нашел, и всё же, ради приметы, не более того, в актерский грим иногда подмешивают сурьму. А вдруг?!.
