Ни за десять, ни за двадцать, ни даже за десять раз по двадцать мгновений я бы ни сваяла

ничего. Это явно не моя стихия. Я прокручивала в голове строки стихов Садо, которыми

болела вся женская половина целительского крыла. Томики стихов, припрятанные под подушками свитки, с обязательными ежевечерними чтениями. Хочешь не хочешь, а вся эта

ересь плотно оседает в голове. И, если быть объективной, позднее творчество Садо обрело

зрелость и глубину, пережив мятеж, бунт, восстание в Столице, Садо начал писать так, как

будто жил последнюю декаду. И эта сила и жажда жизни отчетливо чувствовалась в его

последних стихах, которые мне даже немного нравились. Самое сложное было отделить

ранние стихи от поздних, чтобы не использовать то, что им уже написано на текущий

момент, поэтому я решила ограничиться только самыми поздними работами.

Что может быть более мучительным, чем мысли, которые уже начали обретать форму в

твоей голове, произнесенные чужими устами? Когда другой, точно используя метафоры,

расскажет о твоих собственных переживаниях и чувствах?

Высветлит, проявив то, в чем ты не успел признаться даже себе самому? Я собиралась бить

Садо его же словами, его же стихами, его же мыслями. Либо он признает, что стихи

гениальны, либо соврет, так и не узнав, что отказал самому себе в праве быть признанным.

И что доставляло мне особенное удовольствие - это то, что он так и никогда не узнает, не

поймет, почему эти строки будут звучать так знакомо, принося мучительное чувство

узнавания своего.

Для слова Верность я выбрала стих Садо из любовного цикла. Я не знала, начал ли он уже

оказывать внимание той леди, которая оказала такое влияние на его жизнь. Он через пять

зим за один сезон написал сразу несколько поэтических сборников.

Любовь - топливо творчества, если огонь пылает горячо, можно спалить все вокруг дотла,

либо направить жар в нужное русло. Садо любил замужнюю даму. Любил страстно и

горячечно, любил так, что наши дамы рыдали, покусывая уголки подушек в отчаянии, что их

кавалеры не способны на такое проявление глубоких чувств.

Я закончила писать свой стих по памяти немного раньше Марши, отложив кисть в сторону, и

терпеливо ждала, пока не истекут последние песчинки в часах.

- Леди Фейу, прошу, - распорядитель кивнул штатному магу, и проекция чистого листа

появляется над Ареной.

Марша читала чисто. Стихи были обыкновенными, личную печать, как я и думала, она

ставить не рискнула, ограничившись живописью. Столбики появлялись на листе, Садо

внимательно слушал, я - зевала, она написала очень длинную стихотворную поэму.

Неужели тут есть идиоты, которые считают, что такое можно придумать за десять

мгновений без подготовки?

Стих был наполнен нравоучительными пассажами, правилами и наставлениями, и вообще

показывал высокий моральный дух всех невест рода Фейу, и одной конкретной в частности.

Судьи аплодировали вяло. Садо взял слово, и некоторое время вещал правильные и очень

скучные вещи. Трибуны начали потихоньку гомонить, недовольные отсутствием интересных

зрелищ.

- Леди Блау, ваша очередь представлять свою работу, - распорядитель настороженно

покосился в мою сторону.

Штатный маг щелкнул кольцами, перебрасывая плетения, появилась проекция чистого

листа, и я начала читать с выражением.

Я замужем.

Вы не могли не знать.

Вдруг эти две жемчужины от Вас...

Я тронута. Мне хочется принять

И ими оживить ханьфу атлас.

На царские сады с балкона я смотрю,

А муж мой во дворе, и близок он к царю.

Я знаю, сердцем Вы - как солнце, как луна,

Но мужу моему я верная жена.

С жемчужинами Вам я шлю и пару слез:

Зачем мне встретить Вас до свадьбы не пришлось?

Закончила я, попытавшись добавить в голос положенную порцию скорби. Хотя, представить

себе даму по уши влюбленную в Садо, я не могла, как не пыталась. Этот стих он посвятил ей

- своей музе. При виде Садо я могла определенно утверждать только одно: любовь - боль и

любовь - зла. Очень зла.

- Возмутительно! Просто возмутительно! Вы утверждаете, что это произведение написано

вами? - Садо поднялся с кресла в полный рост, распрямив щуплые плечи. В первый раз я

видела на его лице проблески настоящей ярости.

- Утверждаю, - я спокойно вскинула вверх руку с родовой печаткой. - И не просто утверждаю, а клянусь, что никогда эти строки не видели этого неба, записаны первый раз и

до этого были только тут, - я постучала кончиком пальца по виску, и в этот момент моя сила

темным облаком окутала всю руку до локтя, лизнув пальцы.

- Это невозможно, - эхом откликнулся Садо, - просто невозможно. Вы украли эти стихи,

признайтесь! Или кто-то написал их для вас?

- Сир Садо, - я добавила в голос льда, - это официальное обвинение?

- Нет, нет, конечно нет, - взмахнул пурпурными рукавами толстяк-распорядитель,

останавливая ссору, - все видели очевидное свидетельство силы... Это просто

недоразумение... простое недоразумение, не так ли, господин судья?

Уж кто-кто, а распорядители точно знали, как часто победители представляли купленные, а

не свои работы.

Садо молчал, сложив руки на груди.

- Я хочу напомнить, - мой голос, усиленный чарами, разнесся над Ареной, - я не подавала

заявку на третье искусство, и не планировала участвовать в дисциплине стихосложения. Не

готовилась заранее и не имела времени на подготовку здесь, - я сделала паузу, чтобы

каждый из судей и зрителей на трибунах мог осмыслить мои слова. - Я участвую в

дисциплине алхимия. Поэтому, сир Садо, я жду официальных, публичных извинений. Требую,

- закончила я совершенно спокойно, отзеркалив и позу, и жесты Садо, сложив руки на груди.

- Немедленно, - низкий бас Бера Хэсау прозвучал так, что завибрировали трибуны и все

стойки на Арене. Его внушительная широкоплечая фигура, ярко освещенная холодным

зимним солнцем, четко вырисовывалась на фоне перил нашей ложи на втором ярусе. Он

стоял в гордом одиночестве, рядом с родовыми штандартами Хэсау и Блау, подавляя всех

вокруг.

...Хэсау...берсеркеры... темные....за хребтом... Летели взволнованные шепотки волной с

трибун.

- Конечно, конечно, - взволнованно затараторил толстяк-распорядитель. Ещё бы, столько

волнений на один штатный в-общем то Турнир, надеюсь, он не поседеет к его концу. - Это

недоразумение, совершеннейшее недоразумение... Господа, - он обратился к судьям, в

поисках помощи.

Леди Фелисити несколько раз ритмично ударила тростью с металлическим набалдашником

в пол, и Садо зашевелился и отмер, недовольно склонив голову на тщательно положенный по этикету угол.

- Леди Блау, мои суждения поспешны и не состоятельны. Оправданием может стать

искреннее удивление глубиной вашего так тщательно скрытого ранее несомненного

таланта, - не мог не съязвить он. - Приношу самые искренние извинения.

Я молча кивнула в ответ, а дядя Бер отшагнул в ложу назад, покинув пост у самых перил, и

на Арене сразу как-будто стало значительно светлее.

- Если недоразумение разрешилось, я прошу судей начать голосование..., - немного

вспотевший распорядитель смотрел в сторону судейской линии.

- Я прошу слова, - я прервала толстяка, подняв вверх руку. Казалось, распорядитель готов

заплакать, либо убить меня особо жестоким образом. Он тихо скрипнул зубами и кивнул

мне, разрешая продолжить. - Сир Садо позволил себе усомниться в моих способностях, я

считаю, что этот факт окажет влияние на судей при принятии окончательного решения, -

констатировала я, а распорядитель снова скрипнул зубами. - Поэтому я прошу дать мне

дополнительное время. Каждого из уважаемых судей придумать по одному, совершенно