— Да, мой господин, ведь о том, что мой предок Андромах был другом Александра Великого я знал. Но больше никто не знал об этом. Это было нашей семейной легендой. О том, что он погиб в этих степях и то, что такие плащи носили гетайры не знал даже я. Я видел как мой отец, мой дед носили желтые плащи. Я считал это странным отличительным знаком нашей семьи. Теперь я понимаю, почему они в день моего совершеннолетия надели на меня плащ с таким цветом. Хотя даже они считали это просто древней традицией нашего рода.

— Наверняка ты слышал о том, что я могу видеть будущее и знаю многое из прошлого?

— Да, мой господин, — ответил он, — но я считал это обычным людским вымыслом. Сейчас я понял, что ошибался.

— Так что ты от меня хочешь, что явился в мою ставку столь далеко от Самарканда?

— Великий хан, царь Парман серьезно болен и может скоро умереть, — ответил он просто, без обычных восточных велеречивых речей о том, как ему скорбно, что его господин болен и что без него все жители Согдианы останутся, как овцы без пастуха, ну и тому подобное, — если уже не умер, пока я был в пути и нахожусь здесь. После гибели Фаруха в Согдиане не осталось законных претендентов на трон и страну может охватить гражданская война за власть. Хуже того, что в Согдиане есть сторонники того, что бы принять власть царя страны Куш — Герая.

— Война за власть в стране возможна, — сказал Ужас, — но после отступления Фарасмана и его армии обратно в Хорезм Ишкаш бежал на юг. Мы преследовали его, но на границе нас встретила армия тохаров во главе с их ханом Гераем. Я беседовал с ним. Затем он принял меня как гостя и, как положено среди степняков, устроил в честь моего прибытия застолье с участием всех моих воинов и знатных тохаров. Из разговора с ним и другими тохарами я понял, что он не будет воевать с нами за Согдиану и отдает право властвовать в этой стране тебе, — кивнул в мою строну Ужас и, не обращая внимание на то, как вспыхнуло белое лицо Андромаха, продолжил. — По крайне пока каганом в этих степях являешься ты. Еще я узнал, что они пропустили Ишкаша с остатками саков в Индию, к своему родственнику и хану саков Индии Маваку. Обратно в Согдиану они пропускать его не будут, да и не захочет больше Ишкаш искушать судьбу.

— Ну, что скажешь, Андромах? — я вопросительно посмотрел на него.

Потомок гетайра, снова встав на колени и склонившись передо мной, сказал:

— Я и народ Согдианы полностью в твоей власти, и мы покорны тебе и своей судьбе.

Бестактность Ужаса сразу же и окончательно расставило все по своим местам…

— Что скажешь, Буюк? — спросил я у него, смотря в след уезжающему в Согдиану в окружении двух тысяч воинов кочевников Андромаху.

— Ему хватит этих воинов, чтобы захватить власть в Согдиане после смерти Пармана…

— Да это понятно, — перебил я его, — думаю, что власть он захватил бы и без нашей помощи. Но эти воины послужат ему подтверждением, что он находится под покровительством гуннов как для хана тохаров Герая, так и для других претендентов на трон Согдианы. Я хотел спросить тебя о другом. Надолго ли хватит его верности?

— Знаешь, Богра, человек такая тварь, что почти никогда не довольствуется тем, что у него есть и всегда хочет большего. Ни он, ни его предки никогда не были властителями. Думаю, что после того, как он укрепит свою власть в Согдиане, его начнет тяготить твое покровительство, и он попытается избавиться от нее. Но он все же умен и понимает, что сейчас без тебя погибнет, если не от рук согдийцев, желающих основать новую династию, то его разорвут хищники Герай или Артава. Поэтому он исправно будет платить тебе запрошенную тобою дань и выполнять все твои требования.

И Ужас, немного помолчав, добавил:

— За эти шесть лун, прошедших после гибели твоих родителей, гунны возвращаются к своему величию, как это было во времена твоего великого предка кагана Моде. Сейчас вся Азия наблюдает за тобой. Хань, дахи, сарматы тохары, Хорезм, Согд и даже саки Индии сейчас страшатся тебя. И это меня пугает, племянник. Я боюсь за тебя. У нас стало слишком много врагов.

Мне стало как-то неловко и, перебив его, перевел разговор на другую тему:

— Как думаешь, куда делся Лошан?

— Тут и думать нечего, он ушел сначала к усуням, а затем к Кокану. Такому подарку Кокан точно обрадовался. Ведь Лошан внук хана народа сяньби Холяна и его приход к нему укрепит союз между племенами кочующих к востоку от Алтая, а значит усилит власть Кокана над оставшимися у него гуннами и другими племенами кочевников.

— Кокан становится опасен для нас, несмотря на то, что его покинули и перекочевали ко мне многие роды гуннов, — ответил я ему.

— Да он становится опасней, но реальной угрозы от него я сейчас не вижу. Кстати, ты наконец решился? Хан Баджанак в ярости от того, что ты медлишь с походом на усуней Шимыра.

— Едем в Тараз. Завтра соберем совет вождей и думаю не позднее чем через семь дней выступим на усуней. Да, кстати, Буюк, как смотришь на то, чтобы стать кунбеком усуней?

В ответ Ужас как-то мрачно посмотрел на меня.

Я вернулся с инспекцией в Тараз посмотреть, как уже во второй раз отстраивается этот город, которому нет и трех лет, но который уже был разрушен дважды. В этот раз я поручил Гаю и его римлянам строить по новому, по начертанному лично мной «генплану».

— Ave рrinceps, — приветствовал меня Гай у почти достроенных главных ворот.

— И ты не болей, консул, — ответил я ему, спрыгивая с коня, — как успехи?

— Не плохо. Внутреннюю стену, как видишь, почти отстроили, она как ты и приказал, стала шире и выше. Внешнюю стену и центральную цитадель отстроим к следующей осени. Жаль, что каменоломни далековато находятся. Почти двадцать миль приходится тащить глыбы. А их еще обтесать, подогнать надо. Вот если бы разрешил разобрать крепость, построенную Александром, дело бы гораздо быстрее пошло.

— Ты знаешь поговорку: «Мир боится времени, а время боится пирамид»?

— Нет, — ответил римлянин, задумавшись.

А, ну да, эту пословицу вроде арабы придумали после того, как обосновались в Египте. А до завоевания арабами Египта еще как минимум семьсот лет. Если, конечно, теперь будет это завоевание. Но вслух сказал:

— Нельзя разбирать этот памятник. Он подобно пирамидам простоит еще тысячи лет. Да и крепость эта небольшая, камней хватит разве что только на четверть внешней стены.

— Нельзя, так нельзя, — пожал плечами Гай. — А как быть с поселением для двух тысяч оружейников и кузнецов?

— А что там такое?

— По твоему приказу их мастерские поставили на восточной стороне Таласа, а там нет укреплений, и они обеспокоены возможным нападением армии Сереса и подвластным им скифам.

«Ну, совсем обнаглели, они же военнопленные», — подумал я. А вслух сказал:

— Что, права качают о своей безопасности?

— Я не совсем понял, что значит «права качают», но ты же сам приказал следить за их разговорами, знать чего хотят и даже о чем они думают.

Я передал уздечку подскочившему ко мне Угэ и вошел под арку будущих ворот, осматривая их. Стены арки построены из огромных плотно подогнанных друг к другу каменных блоков.

— И что же они думают? — спросил я у него. Я прошел арку, насчитав в ширине одиннадцать шагов.

— Все думают, что ты собираешься воевать со своим дядей Коканом. И пока ты будешь в походе, солдаты Серес снова нападут на город и снова разрушат его, как это случилось, когда ты совершал набеги в Парфию и Хорезм.

— С чего это они взяли, что я собираюсь воевать с Коканом?

— Но ведь ты же поклялся Юпитером своей покойной бабке Тураки, что отомстишь за смерть ее сына и своего отца. Все скифы об этом говорят.

— Мне, кажется, ты тоже обеспокоен этим?

— Да, принцепс. В прошлый раз, защищая этот город, погибло тысяча моих легионеров, и я не хочу, чтобы напрасно погибло еще восемь. Прости, но ты сам приказал говорить тебе только правду, ничего не скрывая обо всем, что я думаю, — закончил он после того как я резко к нему повернулся.