1

Из Касл-Рока на Касл-Вью ведут три дороги: 117 шоссе, Плезант-роуд и Лестница самоубийц. Каждый день этим летом - да, и по воскресеньям тоже, - двенадцатилетняя Гвенди Питерсон взбирается по скреплённым мощными, хоть и проржавевшими болтами ступеням, которые зигзагами поднимаются по склону холма. Первую сотню она проходит обычным шагом, по второй бежит трусцой, а на последней сотне заставляет себя прибавить темп и несётся, закусив удила, как сказал бы её отец. На вершине она сгибается пополам, упёршись руками в колени; вся красная, волосы прилипли к лицу потными прядями (на этом последнем рывке её конский хвост всегда растрёпывается, как туго его ни затягивай), и пыхтит, как старый битюг. Но результат - налицо. Выпрямившись и посмотрев вниз, она может увидеть носки своих кроссовок. В июне, в последний день перед каникулами, он же последний день в начальной школе Касл-Рока, ей это не удавалось.

Намокшая футболка прилипла к телу, но в целом Гвенди чувствует себя неплохо. В июне, когда она добиралась до верха, ей каждый раз казалось, что её хватит удар. Где-то рядом слышны голоса детей, играющих на площадке. Подальше раздаётся стук алюминиевой биты о бейсбольный мяч - это ребята из Старшей лиги тренируются к благотворительному матчу на День труда.

Она протирает очки платком, который держит в кармане шортов специально для этой цели, и вдруг слышит: «Эй, девочка! Подойди-ка на минутку. Нам надо побеседовать».

Гвенди надевает очки, и расплывчатый мир вокруг снова обретает фокус. На скамейке в тени, у гравийной дорожки, ведущей от лестницы в парк Касл-Вью, сидит мужчина в чёрных джинсах, чёрном костюмном пиджаке и белой рубашке, расстёгнутой у ворота. На голове у него небольшая аккуратная чёрная шляпа. Придёт время, и она станет героиней кошмарных снов Гвенди.

Всю эту неделю мужчина каждый день сидит на этой скамейке, читая одну и ту же книгу («Радуга земного тяготения» - толстая и, судя по виду, непростая), но до сих пор ни разу не заговаривал с Гвенди. Она настороженно смотрит на него.

- Мне запрещено разговаривать с незнакомыми.

- Вот и правильно.

С виду он примерно ровесник её отца - лет 38 или около того, и довольно симпатичный. Но чёрный пиджак в жаркое августовское утро, считает Гвенди, выглядит подозрительно.

- Это, наверно, мама тебе запретила?

- Папа, - отвечает Гвенди. Путь к детской площадке лежит мимо него, и если он и правда маньяк, то может попытаться её схватить, но она не особенно этого боится. В конце концов, сейчас белый день, площадка рядом, народу на ней полно, а она уже отдышалась.

- В таком случае, - говорит мужчина в чёрном пиджаке, - разреши представиться. Меня зовут Ричард Феррис. А тебя?

Она колеблется, но затем решает, что вреда от этого не будет.

- Гвенди Питерсон.

- Ну вот. Теперь мы знакомы.

Гвенди качает головой.

- Имена - это ещё не всё.

Он смеётся, запрокинув голову. Смех у него искренний и заразительный, и Гвенди невольно улыбается. Однако ближе не подходит.

Он наставляет на неё палец-пистолет: пиф-паф.

- Хорошо сказано. Да и сама ты ничего, Гвенди. И кстати, откуда у тебя такое имя?

- Это комбинация. Папа хотел назвать меня Гвендолин, в честь его бабушки, а мама - Венди, как в «Питере Пэне». Они пошли на компромисс. А вы здесь в отпуске, мистер Феррис?

Скорее всего так и есть; в конце концов, они в Мэне, а Мэн называют «Страной отпусков». Так даже на номерах машин пишут.

- Можно и так сказать. Я езжу туда-сюда. На этой неделе я в Мичигане, на следующей - во Флориде, потом, может, заскочу на Кони-Айленд съесть хот-дог и покататься на «Циклоне». Я, что называется, бродяга, и вся Америка - мой участок. Я послеживаю за некоторыми людьми и время от времени проверяю, как у них дела.

С поля за детской площадкой раздаётся металлический удар биты и радостные крики.

- Рада была с вами поболтать, мистер Феррис, но мне правда...

- Погоди минутку. Видишь ли, ты одна из тех, к кому я приглядываюсь в последнее время.

Это должно было прозвучать зловеще (и в какой-то степени прозвучало), но он всё ещё улыбается, взгляд у него оживлённый, и если он маньяк-педофил, то хорошо это скрывает. Наверно, лучшие из маньяков-педофилов так и делают, думает Венди. «Прошу в мою гостиную», - сказал паук мухе.

- У меня есть одна версия по поводу вас, мисс Гвенди Питерсон. Основанная, как все лучшие версии, на наблюдениях. Хочешь узнать, какая?

- Ну да, наверное.

- Я заметил, что ты малость пухловата.

Наверно, он видит, как она напряглась, потому что поднимает руку и качает головой - «не спеши».

- Может быть, ты даже считаешь себя толстой, потому что женщины и девушки в этой нашей стране очень странно воспринимают свою внешность. СМИ... ты знаешь, что это означает?

- Конечно. Газеты, телевидение, «Тайм», «Ньюсвик».

- Именно. Так вот, СМИ говорят: «Девушки, женщины, вы можете быть кем захотите в этом дивном новом мире равных возможностей, но при условии, что вы видите носки своих туфель, когда стоите прямо».

«Он следил за мной, - думает Гвенди, - потому что я каждый день так делаю, когда добираюсь до верха». Она краснеет. С этим ничего нельзя поделать, но румянец - это только на поверхности. А под ним - некий вызов, упрямство; то, что, собственно, и гонит её на эту лестницу. И ещё Фрэнки Стоун.

- И вот моя версия: кто-то прошёлся по твоему весу или внешности, или, может, по тому и другому, и ты решила взять дело в свои руки. Ну как, попал? Может, не в яблочко, но где-то близко.

Может, потому, что он незнакомец, ему она может сказать то, в чём не призналась родителям. А может, дело в его голубых глазах, в которых светится любопытство и интерес, но нет ничего обидного для неё - или она просто этого не видит.

- Один мальчик из школы, Фрэнки Стоун, начал называть меня «Гудиер». Ну, как...

- Как дирижабль. Да, я знаю дирижабли «Гудиер».

- Угу. Фрэнки - какашка.

Она думает, не рассказать ли о том, как Фрэнки скачет по площадке и распевает: «Я - Фрэнки Стоунер! От меня тёлки стонут!», но решает, что не стоит.

- Другие мальчишки тоже начали меня так называть, и некоторые девочки подхватили. Не мои подруги - другие девочки. Это было в шестом классе. С сентября я иду в среднюю школу, и… в общем…

- Ты решила, что это прозвище ты туда с собой не возьмёшь, - говорит мистер Ричард Феррис. - Понимаю. Знаешь, у тебя ведь и росту прибавится.

Он мерит её взглядом, но не так, как это сделал бы маньяк. Скорее с научным интересом.

- Думаю, ты дорастёшь до пяти футов десяти-одиннадцати дюймов. Для девушки это немало.

- Я уже расту вовсю, - говорит Гвенди, - но ждать я не собираюсь.

- В общем, как я и думал, - говорит Феррис. - Не ждать, не ныть и стонать, а решать проблему. Брать быка за рога. Это достойно восхищения. Потому я и хотел с тобой познакомиться.

- Рада была поболтать, мистер Феррис, но теперь мне пора.

- Нет. Ты останешься.

Он больше не улыбается. Его лицо приняло строгое выражение, а голубые глаза, кажется, стали серыми. Шляпа отбрасывает на его лоб узкую тень, похожую на татуировку.

- У меня кое-что для тебя есть. Подарок. Потому что ты - то, что надо.

- Я не беру ничего у незнакомых, - говорит Гвенди. Вот теперь ей немного страшно. А может, и не немного.

- Я согласен, имена - это ещё не всё, но мы с тобой и не незнакомцы. Я знаю тебя, и я знаю, что сделал эту вещь для кого-то вроде тебя. Для юной особы, которая твёрдо стоит на ногах. Я почувствовал тебя, Гвенди, ещё до того, как увидел. И вот теперь ты здесь.

Он отодвигается на край и похлопывает по скамейке.

- Присядь.

Гвенди подходит к скамейке, словно во сне.

- Вы… Мистер Феррис, вы не сделаете мне ничего плохого?