— Мерде-е-е-е-е… — простонал упавший на колени дряхлый гоблин — Тут точно замешан этот сукин сын Оди… чтоб ты сдох, бастардо!

— Смотри сам не помри — усмехнулся я, едва не вызвав у деда сердечный приступ.

Над жилой зоной, в гробовом молчании охреневших бездельников, продолжала мурлыкать система:

— Ежедневные ставки отменяются для всех кроме боевых подразделений и квалифицированных специалистов в любой сфере! Квалификацию необходимо доказать!

Навстречу мне шагнул Каппа, успевший переодеться в чистое и с явной гордостью указывающий на преобразившееся место выбранной нами стоянки:

— Гоблины трудятся с радостью, лид. Кроме одного — он пытается вытащить из языка зазубренный древесный шип. Сломанными руками это сделать тяжело…

Оглядевшись, я коротко кивнул, зная, что лучшая награда мечнику — обратить внимание на его достижения, но ни в коем случае пространно их не хвалить. Небрежный кивок сегуна — лучшая похвала самураю. Что-то такое он бормотал в ночи.

Но тут было за что похвалить. Весь мусор исчез, а под мусором я подразумевал толстый слой древесной хрени, состоящий из листьев, веточек, дерьма, косточек, панцирей насекомых, змеиных шкур и прочего дерьма на которые столь богаты почти нетронутые гоблинскими лапами джунгли. От мусора был очищен идеальный квадрат, а оголившаяся земля была отлично утоптана. Несколько десятков крупных бетонных обломков и мешков с землей вокруг внедорожника образовали просторное гнездо для машины, достаточное как для ремонта, так и для укрытия. Пока бруствер был поднят всего на высоту колена, но я уверен, что очень скоро П-образная стенка солидно подрастет в высоту. Весь собранный мусор уже догорал — на специальном месте, что так же было огорожено каменной невысокой стенкой. На деревьях спилены низкие сухие ветви, на оставшихся сучках развешана постиранная одежда, четверо женщин в возрасте с усилием жмакают одежду в превращенных в корыта железных баках. Над отдельным костром повис котелок, по воздуху плывет аромат кофе. Столы и лавки выстроены в четкую линию, на столешницах разложено все наше оружие, отдельный стол занимают патроны. Под вторым деревом поставлены принесенные откуда-то топчаны, над ним корпит еще один гоблин, старательно скребя древесину лезвием ножа — видать от въевшегося чужого жопного запаха очищает. Одеяла у нас свои — и свисают сейчас с натянутой между стволами веревки.

Камино продолжает спать, но при этом уже на другом месте и не столь мертвым сном. Бывшего советника Хорхе я видел мельком, когда топал сюда от храма — он вместе с толпой сидел у экрана, а теперь там же стоит, добавляя свой голос в общий хор недовольных голосов. Каппа вернулся к незаконченным личным делам — усевшись за стол, пододвинул к себе кружку кофе и принялся колдовать над распоротой разгрузкой.

А я… я проигнорировал стоящее в углу раскладное кресло с матерчатой спинкой и сиденьем — хрен вскочишь из такого при нужде — и уселся на короткую деревяную лавку. Пару минут слепо глядел на мерцающий вдали экран, заполненный танцующимися улыбающимися человечками, что выполняли череду последовательных действий и становились счастливей прямо на глазах. Ранний подъем, короткий утренний ритуал и сразу же проверка интерфейса. Ба! А там новое задание от доброй системы! И ведь задание оплачиваемое! Человечек на экране начинает радостно подпрыгивать, а затем мчится убирать мусор, рубить дерево, копать землю. Едва закончил — вытянул нарисованные руки. И в его ладошки тут же упала пара блестящих монеток. Вот и награда. Приплясывая, в обнимку с другими улыбающимися человечками, они спешат к большому зданию, над которым мигает яркая надпись «Смело трать деньги — завтра заработаешь еще!». Снова мигание и надпись сменяется: «Задания не кончатся никогда!». Еще мигание… «Пройди квалификацию — и получай высокооплачиваемые специальные задания!». Картинка сменилась чернотой, заполненной звоном монет, после чего проявилось короткое и торжествующее «ВестПик — защита и стабильная оплата!».

— А может и к лучшему — вполголоса заметила одна из нанятых прачек — Бездельников меньше станет. Мой почаще задания выполнять начнет…

— Ну да. Что мой, что твой — те же бездельники… — согласилась вторая — Мы говорит с каторги трудовой сбежали не ради того, чтобы здесь спины гнуть…

— А если я работать вот-вот уже и не смогу?! — провопил тот самый недавний старик, умоляюще вытягивая руки к экрану — У меня две грыжи! Согнуться считай не могу! С каждым днем слабею! Только на ставку ежедневную и надеялся! Погубили! Погубили всех стариков, суки! Твари! Убили нас! Убили стариков!

— Верно старый Моралкас плачет — снова вздохнула первая прачка, с такой силой выжимая мою футболку, что матеря затрещала — Калеки наши помрут ведь… и старики вымрут.

— Так ведь Мать их кормить будет…

— А про штрафные баллы не слыхала что ли? Матушка вон как сурово завернула. Кто не работает — тот не ест.

— Ну может как первые два-три старика помрут — Мать и спохватится? Поймет, что переборщила.

— А может быть! Опять же вон и безрукие у нас есть. И пара лежачих с внутренними болячками. Если они без порций ежедневных останутся — живо помрут.

— Да уж… о них Матери заботу проявить надо бы… иначе кто…

Я издевательски рассмеялся. Прачки деланно испуганно вздрогнули, хотя они не могли не понимать, что я слышу их тихий разговор.

— Кто позаботится о немощных? — повторил я их слова — А вы на что? Какие добрые бабы… Парочка мол стариков и калек пусть сдохнет с голоду, а там система и прочухается, вернет им ставку… Все у вас сука только через голод, грязь, боль и смерть получается! Все через жопу! Пусть старики подыхают — но их таа-а-ак жалко… Да? Но раз вы такие жалостливые — почему сами о стариках позаботиться не можете? Сколько тут тех, кто реально требует опеки и заботы? Десять? Пятнадцать? И это на почти триста работоспособных гоблинов ВестПик… Так тяжело с ложки накормить того, кто уже не может работать? Так тяжело выплеснуть ведро с стариковским говном?

— Сеньор… да мы так… бабский разговор…

— Все вы умеете осуждать. И все вы умеете жалеть — но на расстоянии. Ах бедный старик… ах бедный калека. Но сами на помощь не спешите. Проходите мимо, да? Зато не забываете осудить других, да?

— Да мы так просто… вы не сердитесь, сеньор. Да мы и так заботимся… они ведь свое уже отработали. Благородные седины заслужили.

— В сединах нет благородности, дуры — буркнул я — Не в этом мире. Не в этой красивой первозданной жопе. Здесь седина означает приближение трудных времен — скорый приход слабости, а затем и немощности. Быстро проестся заработанное в прошлые годы, продастся последнее, затем потеряешь собственный угол, сколько-то еще протянешь на улице, а потом либо сдохнешь от грязи, голода и болячек, либо станешь кормом для дивинуса, что придет в селение — кто пустит никчемного грязного старика на порог? Старость — синоним смерти.

— Страшные вы вещи говорите… в стариках все благородства и мудрость мира!

— Которые никому не нужны. Дробовик и горсть песо — вот ценности этого мира. А благородство… в жопу благородство!

— А зачем же тогда заботится о стариках? Раз нет в этом ничего кроме ненужного благородства! — с плеском бросив уже выжатую футболку обратно в едва мыльную серую от грязи воду, прачка встала, уперла руки в пышные бока — Уж простите, сеньор — не испугаюсь! Но лжи терпеть не могу! Я вот пусть немного — но о старичках наших думаю! И сеньора Мокса Куидди думает о них — многие к ней ушли и живут не бедствуют! Каждый день вкусности едят — разве что самим жевать приходится, вот и все их старания! И стариковски калачики туалетные благоуханные есть кому в отхожее место отнести, коли они сами не в состоянии! И я порой помои их выплескиваю! И почему? Отвечу — из доброты! А разве доброта и не есть благородство?! Да не будь доброты в этом мире — для чего сама жизнь нужна?!

— А для чего обезьяны живут? — кивнул я в сторону внешней стены, за которой шумело обезьянье племя.