– Я тебе кадык выгрызу, сука! Я тебе кадык выгрызу! – пронзительный визг перемежался с глухой возней, мужским сопением, чьим-то злорадным хохотом, перемежаемым хриплым кашлем. С той же стороны долетали теплые брызги…

– Кто я такой? – повторил я возможно уже в тысячный раз, чувствуя, как где-то прямо за костяным щитком лба, внутри черепа что-то набухает, причиняя сильную и почему-то желанную боль – Кто я такой?

– Да уймите этого размороженного дебила! Мешает!

– Отпусти меня! Я не дамся! Не дамся!

– Лежи молча, уродина! Радуйся, что мы наши херы в тебе искупаем!

– Отпустите!

– Кто я такой?

Пошатнувшись, уперевшись рукой в песок, я силой сжал пальцы, ощутив, как острые осколки битых ракушек разрезают кожу. Внутрь тут же попала морская соль и я улыбнулся, с наслаждением ощущая такую злобную и такую очищающую боль…

– Кто я такой?!

– Заткнись!

– У меня от его бубнежа удило опало… и как теперь трахать, если мой гордый морской угорь заснул? – огорченно выдохнул хриплый – И так нечасто встает… Зиро! Врежь ему, мальчик мой! Врежь ушлепку!

– Да, папа Гольдер!

– Кто я такой?! – прохрипел я, сквозь кровавую пелену и раскалывающую голову боль начиная видеть что-то смутное… некий знакомый силуэт…

Удар…

Мотнув головой, я завалился на бок, на автомате перекатился и опять замер, сжимая в кулаках соленый песок.

– Кто я такой?!

– Хера у него мышцы… а мозгов нет… Ну?! Че пялишься? Врежь ему еще!

– Он утек от второго удара… утек от моей коронки… и легко так…

– Кто я такой?!

– А дерьмо китовое! Бей его, Зиро! Его же все бьют! А он принимает как подушка! Ну?! Врежь! А после этой уродливой конфетки побалуем свои херы мускулистой жопой этого непочатого…

– Ща вломлю… – уже куда уверенней заявил шагнувший ко мне сбоку широкоплечий, но тощий и мосластый парень с удивительно крупными кулаками.

– КТО Я СУКА ТАКОЙ?! КТО Я СУКА ТАКОЙ?! А?! А?!

– Н-на!…

Темный кровавый кокон вокруг меня лопнул, опав вниз красными брызгами.

– Оди… – выдохнул я, вскидывая руку, ловя и резко выворачивая пойманное – Я Оди…

– А-А-А-А-А-А!

– Гоблин Оди…

– А-А-А-А-А-А!

– Помогите ему! Помогите! Он же руку ему сейчас выло…

Хруст… я со злобным радостным оскалом вывернул сильнее, доламывая локтевой сустав. Резко встав, дернул искалеченную руку за собой, заставляя ее обладателя подняться с колен, на которые он упал.

– Я Оди…

– Отпусти! ОТПУСТИ МОЮ РУКУ!

Шагнув назад, резким рывком вверх и назад я вывернул ему руку из плечевого сустава.

– А-А-А-КХ…

Выпучив глаза, он опять упал, не сумев выдавить ни слова из пережатой его же переломанной вывернутой рукой собственной глотки. Натягивая мясную хрустящую херню посильнее, поверх его мелко трясущейся башки я с интересом взглянул на хриплого.

Папа Гольдер… изумленный старик продолжал сидеть на старом деревянном ящике. Даже позу свою сохранил гордую – спина выпрямлена, ляжки раздвинуты, вниз свисает тот самый опавший хер, прильнувший к доскам ящика и совсем не похожий на гордого морского угря.

Еще двое держали на песке замершую голую девку, имеющую из одежды лишь обрывки веревки на руках и ногах. Веревки на руках уже привязаны к вбитым в песок кольям. Ноги пока свободны, но на них сидят похожие друг на друга дочерна загорелые крепыши со странно короткими толстыми шеями. Мускулистые руки вызывают уважение – у кого-нибудь, но только не у меня.

Сорвав с пояса умирающего Зиро заплетенный в конец веревки достаточно солидный морской голыш с торчащими с одной стороны плоскими шипами, я без замаха метнул от бедра и… сидящий на ящике папа Гольдер мелко задергался, с диким воем хлопая себя по ляжкам и не сводя глаз с расплющенного камнем и пробитого шипами «морского угря».

– Ну чтобы не шипел – пояснил я с доброй улыбкой.

– А-А-А-А-А!

Толкнув Зиро вперед, я прыгнул следом, приземлившись пяткой ему на горло. Следующий прыжок опустил меня рядом с ящиком-троном, украшенным старческим пришпиленным членом. Выхватив из песка нож – старик как раз за ним тянулся – я полоснул и отпрыгнул.

– А… – сказал папа Гольдер, подпрыгивая, на проснувшихся инстинктах отскакивая и вдруг понимая, что ничто больше не крепит его к старому деревянному ящику.

– Я гоблин Оди – счастливо улыбнулся я палящему солнцу и крутнул в пальцах нож.

Через секунду два крепыша уже убегали. Первый получил брошенный нож под левую лопатку и рухнул. Второй, прыгнув в сторону, развернулся и с яростным воплем побежал на меня, занося короткую шипованную дубинку. Как же сука знакомо… Я метнул навстречу бегуну подарок. Запнувшись, он рухнул на колени, прижимая к лицу пальцы. Помимо боли его лицо выражало изумление – он нащупал на своем пробитом лбу обмякший окровавленный член, приколоченный камнем…

– Да у меня во лбу торчит папы Гольдера хер… – пробулькал он…

– Да – согласился я, перерезая ему глотку подобранным осколком большой раковины – Да…

Не обращая внимания на бьющееся булькающее тело, я взглянул на привязанную к кольям девку, что успела задрать ноги, странным образом перекувыркнуться и показав солнцу жопу с широко раздвинутыми в победном жесте ногами.

– Че празднуешь, сука?

– Ой… ой… – завизжала дура и наконец-то перевалилась дальше, упав ничком.

Дернув плечами, я в бешенстве зашипел – спина оказалась сплошной раной, судя по ощущениям. И я только что вспомнил кто это сделал со мной… Повернув голову – шея тут же отозвалась огненной вспышкой – я обнаружил, что на правом плече кожи вообще нет. Стоило увидеть – и сразу вспомнил того, кто это сделал со мной. Вспомнил не только тяжелый кожаный кнут, но и того ублюдка, что им размахивал – фурир Нашхор.

Фурир сука Нашхор…

– Я-я-я… – проблеял сидящий на корточках старик, чья кожа белела с той же скоростью, с какой в песок уходила вытекающая из раны кровь – Я-я-я…

– Мусор Формоза – повторил я, вбивая ему край ракушечного осколка в глаз – Мусор Формоза…

Развязавшая один узел зубами, второй кол девка сумела вырвать и, держа его в руках как оружие, медленно пятилась от меня, старательно рыча и кривя разодранные в кровь губы.

– Не подходи ко мне! Кадык выгрызу! Всем вам ублюдкам!

– Хочешь отомстить? – я глянул на нее чуть внимательней.

– Пошел ты! – развернувшись, она бросилась прочь, чтобы остановиться через десять шагов и проорать – Ты сумасшедший! Ты псих! – после чего побежала дальше и уже метров за тридцать от меня, крикнула последний раз – Спасибо! Я буду молчать пока меня не ударят!

– Пошла ты – пробормотал я, вытаскивая нож из-под лопатки дохлого крепыша.

Вернувшись к ящику с пятном крови там, где, отрезая угря от дебила прошлось лезвие ножа, я подобрал с песка плохонькую сумку на хорошем длинном и широком кожаном ремне. За ящиком обнаружилась бутылка с мутной водой. Бросив все в сам ящик, я оттащил его и оставил у самого прибоя. С одним лишь ножом зайдя в воду по плечи, я присел и позволил океану ошпарить себя солевым жгучим ударом. Скрежетнув зубами, вскрыл вздувшийся на ободранном плече здоровенный гнойник. Привстав, оглядел себя и нашел еще четыре уродливые шишки. Разрезав каждую, не обращая внимания на боль, расширил разрезы и хорошенько промыл все от гноя. В последнем вздутии обнаружилась жирная белая личинка, что попыталась скрыться по отошедшей кожей, но я поймал и отшвырнул гадину. Ощупав голову – я оказался острижен почти налысо – убедился, что там ничего кроме ссадин нет. Отодрав с себя всю грязь, выбрался из воды и оглядел себя уже на предмет имущества.

Трусы… на мне только мокрые огромные трусы, что достигали почти колен и выглядели серой тряпкой с едва различимыми выцветшими синими цветочками. Несколько заплаток отчетливо заявляли, что до меня этой тряпкой прикрыли свои чресла как минимум несколько поколений гоблинов…