Да все и было мирно. Бластер точно нацелился на пирамиду, мы увидели большой огненный шар, затем что-то громыхнуло, и предмет взорвался. Несколько обломков разлетелось, но никто не пострадал. И вот, после того как пирамида разбилась, вдруг резко запахло озоном, и на мгновение блеснуло высокое голубоватое пламя. Однако я его едва заметила, потому что в это самое время все дженши упали перед нами на колени. Все сразу. Потом коснулись головой земли и легли ничком. На миг я подумала, что они приветствуют нас как новых богов — ведь мы разбили их бога, и попыталась объяснить, что мы не нуждаемся в их животном поклонении и требуем одного — чтобы они убирались отсюда. Но тут я поняла, что ошибалась: из-за деревьев на верху утеса показались еще четверо членов рода. Они медленно спустились вниз и протянули нам статуэтку. Тогда остальные дженши поднялись с земли, и под конец я увидела, как весь род покидает Долину меча и дальние холмы и идет на восток. Я взяла статуэтку и принесла ее Наставнику.

Она замолчала, стоя в ожидании вопросов.

— Статуэтка здесь, — сказал Уайотт.

Он пошарил внизу, рядом со своим стулом, поставил статуэтку на стол и снял с нее белую ткань, в которую она была тщательно завернута.

В основании ее лежал треугольник из твердой, как камень, черной коры, три длинные костяные палочки поднимались из его углов, образуя каркас пирамиды, а внутри стояло искусно, с тончайшими деталями вырезанное из мягкого голубого дерева бледнолицее дитя Баккалон, держа в руках выкрашенный в черный цвет меч.

— Что это значит? — вытаращив глаза, пробормотал полковой епископ Лайон.

— Святотатство! — воскликнула полковой епископ Даллис.

— Все гораздо проще, — возразил полковой епископ тяжелой артиллерии Горман. — Эти твари просто пытаются втереться к нам в доверие, вероятно, надеясь остановить таким способом наши мечи.

— Никто, кроме семени Земли, не может поклоняться Баккалону, — изрекла Даллис. — Это написано в Книге! Бледнолицее дитя не будет благосклонно к не имеющим души!

— Молчание, братья по оружию! — произнес Наставник, и сидящие за длинным столом тотчас умолкли. Уайотт слабо улыбнулся. — Вот первое из чудес, о которых я говорил зимой в храме, первый странный случай из предсказанных Баккалоном. Даже дикие твари знают Его облик, ибо поистине Он посетил этот Мир, наш Корлос. Задумайтесь, братья мои. Задумайтесь над этой статуэткой. Задайте себе несколько простых вопросов. Дозволяли ли мы хоть кому-нибудь из животных вступить в этот святой город?

— Нет, конечно нет, — ответил кто-то.

— Значит, ясно, что никто из них не видел объемного изображения, стоящего над нашим алтарем. Я также не часто появлялся среди этих тварей — мои обязанности не позволяют мне отлучаться отсюда надолго. Так что никто не мог видеть образ бледнолицего дитяти, который я ношу на цепочке в знак своего сана. А те дженши, что видели меня, не успели об этом рассказать: их повесили на городской стене. Животные не говорят на языке семени Земли, и никто из нас не выучил их глупого звериного наречия. И последнее — они не читали Книгу. Припомните все это и спросите себя — каким образом их ремесленники узнали, что им нужно вырезать?

Тишина. Руководители чад Баккалона в изумлении переглядывались.

Уайотт благоговейно сложил руки.

— Чудо. У нас больше не будет неприятностей с дженши, ибо к ним пришло бледнолицее дитя.

Сидевшая справа от Наставника полковой епископ Даллис подняла голову.

— Мой наставник, духовный руководитель, — с трудом проговорила она, медленно произнося каждое слово. — Но ведь не хотите же вы сказать, что эти… эти животные могут поклоняться бледнолицему дитяти и что оно принимает их поклонение!

Уайотт казался спокойным и доброжелательным, он терпеливо улыбнулся ей:

— Пусть ваша душа не тревожится, Даллис. Вам кажется, что я впадаю в Первое Заблуждение. Возможно, вы вспомнили кощунство Гхры, когда плененный сын Хранги поклонился Баккалону, чтобы спастись от странной смерти, и лженаставник Гиброн провозгласил, что у всех, кто молится бледнолицему дитяти, есть душа. — Уайотт покачал головой. — Как видите, я неплохо знаю Книгу. Нет, полковой епископ, святотатства не было. Баккалон действительно посетил дженши, но, разумеется, сказал им все как есть. Он предстал перед ними во всем блеске своей грозной славы и сказал во всеуслышанье, что они животные без души, так как только это Он и мог сказать им. И они, услышав его, смирились со своим местом в мироздании и отступили перед нами. Они больше никогда не убьют человека. Вспомните, ведь они не поклонились вырезанной их руками статуэтке, они отдали ее нам, семени Земли — тем, кто по праву может ей поклоняться. Когда они простерлись на земле, они простерлись тем самым у наших ног, как животное ложится у ног человека. Понимаете? Они знают правду.

Даллис закивала.

— Да, мой Наставник. Вы просветили меня. Простите мне мое сомнение.

Но тут подался вперед, хмурясь и сжимая в кулаки огромные пальцы с выступающими суставами, сидевший в середине длинного стола Кара Да-Хан.

— Мой Наставник, — через силу произнес он.

— Да, Знаток оружия? — отозвался Уайотт. Лицо его посуровело.

— У меня, как у полкового епископа, неспокойно на душе, и я жажду, чтобы вы просветили меня, ежели это возможно.

— Продолжайте, — приказал Уайотт.

— Может быть, это действительно чудо, — начал Да-Хан, — но сначала нам надо убедиться, что это не уловка лишенного души врага. Я не вникаю в их стратегию или в мотивы их поступков, но я знаю, откуда дженши могли получить представление об облике нашего Баккалона.

— Откуда же?

— Я имею в виду базу Мира Джеймисона и рыжего торговца Арика неКрола. Он из семени Земли, судя по внешности — с ай-Эмиреля, и мы давали ему нашу Книгу. Но он не воспылал любовью к Баккалону и не стал носить оружие. С самого начала он противостоял нам, а после того как дженши вынудили нас проучить их, повел себя крайне враждебно. Возможно, именно он подучил род утеса вырезать фигурку, преследуя неизвестные нам цели. Я полагаю, он вел с ними торговлю.

— Вероятно, вы правы, Знаток оружия. В первые месяцы нашего пребывания здесь я старался обратить неКрола в истинную веру. Мои усилия пропали даром, но я многое узнал о зверях дженши и его торговле с ними. Он торговал с одним из родов, живших здесь, в Долине меча, и, кроме того, с родами каменного кольца, утеса, далекой фруктовой чащи, водопада и теми, кто обитает дальше к востоку.

— Значит, это дело его рук! — воскликнул Да-Хан. — Это его уловка!

Все взгляды остановились на Уайотте. Он улыбался.

— Этого я не сказал. НеКрол, каковы бы ни были его намерения, все-таки один. Он не торгует со всеми дженши и не знает их всех. — Улыбка Наставника стала просто ослепительной. — Те из вас, кто видел торговца, знают, что он неуклюжий, слабый человек; едва ли он смог пройти пешком такие расстояния, у него нет ни аэромобиля, ни автосаней.

— Но он был связан с родом утеса, — возразил Да-Хан. Глубокие морщины упрямо прорезали его загорелый лоб.

— Да, был, — терпеливо ответил Уайотт. — Но сегодня утром вышел в поход не только отряд воспитательницы Джолип. Я также послал взводы воспитателя Уолмена и воспитателя Оллора перейти воды Белого ножа. Земля там темная и плодородная, лучше, чем на востоке. Род утеса занимал территорию на юго-востоке между Долиной меча и Белым ножом и поэтому должен был уйти. Но другие пирамиды, которые подлежали разрушению, принадлежали родам, проживавшим далеко за ручьем, более чем в тридцати километрах к югу. Эти дженши никогда не видели торговца Арика неКрола, разве что этой зимой он отрастил крылья.

Тут Уайотт опять наклонился и поставил на стол еще две статуэтки. Одна фигурка стояла на треугольнике из сланца и была вырезана грубо, в общих чертах, другая, из мыльного корня, поражала мастерским выполнением деталей, даже стоек пирамиды. Но если не считать разницы в материале и степени владения ремеслом, вторая и третья статуэтки были точь-в-точь такие же, как первая.