Ганданг кивнул, соглашаясь, но в его глазах стояло невыразимое сожаление.

— Мне больше нравилось обхватывать врага «рогами буйвола» и разбивать его ударом отряда опытных воинов в центре. Что может быть лучше мгновения, когда «рога» смыкаются и мы, распевая гимн отряда, протыкаем врагов копьями, а перья наших головных уборов развеваются под ярким солнцем?

— Этому больше не бывать, баба, — ответил Базо. — Те времена остались в прошлом. Теперь мы должны затаиться в траве, как гадюка. Может быть, нам придется ждать год, а может, десять лет или всю жизнь и даже больше и мы сами никогда не увидим этого своими глазами. Возможно, только дети наших детей нанесут удар из тени оружием, непохожим на нашу любимую серебристую сталь ассегаев, но именно мы с тобой откроем им путь, который вернет племени матабеле былое величие.

Ганданг кивнул, и в его глазах загорелся другой огонек, словно первые проблески зари.

— Базо, ты очень проницателен и прекрасно знаешь белых людей. Ты прав: белые сильны во всем, кроме терпения. Они хотят все и сразу. А мы умеем ждать.

Отец и сын снова замолчали. Они сидели рядом, слегка соприкасаясь плечами, и смотрели в огонь. Костер почти догорел.

— Я уйду до рассвета, — сказал Базо.

— Куда? — спросил Ганданг.

— На восток, в Машоналенд.

— Зачем?

— Они тоже должны быть готовы, когда время придет.

— Ты ищешь поддержки у машонов, этих пожирателей грязи?

— Я согласен принять любую помощь, — спокойно ответил Базо. — Танасе говорит, что мы найдем союзников за границами наших земель, за великой рекой. По ее словам, нам помогут даже те, кто живет в ужасно холодном месте, где вода становится твердой и белой, как соль.

— Разве есть такие места?

— Не знаю. Я знаю только, что надо радоваться любому союзнику, откуда бы он ни пришел. Люди Лодзи — закаленные и жестокие бойцы. Мы с тобой хорошо это усвоили.

Окна в карете были открыты и ставни опущены, чтобы мистер Родс мог свободно разговаривать со спутниками. Десяток всадников, сопровождавших экипаж, правили целой страной. Они владели огромными участками плодородной девственной земли, на которой паслись стада местного скота. Им также принадлежали месторождения полезных ископаемых, где таились мечты о неисчислимых богатствах.

В роскошной карете, запряженной пятеркой белых мулов, сидел верховный правитель. Имея статус частного лица, он располагал такой властью и богатством, какие обычно доступны лишь королям. Его компании принадлежала страна, превышавшая по размеру территорию Соединенного Королевства и Ирландии, вместе взятых, и он правил ею, словно собственным имением. Он создал картель, обладавший не меньшей властью, чем демократически избранное правительство, и контролирующий мировую торговлю алмазами: ему принадлежали шахты, где добывались девяносто пять процентов алмазов всего мира. На легендарных золотых приисках Витватерсранда его могущество могло бы быть гораздо большим, если бы он не упустил множество возможностей приобрести участки вдоль жилы, где посреди травянистой равнины, точно плавник акулы, когда-то гордо вздымался богатый золотом хребет, срытый теперь шахтерами.

В конце концов он был вынужден признать истинную ценность «Хребта белой воды» и собрался второпях скупить несколько еще доступных участков, но ему помешало трагическое происшествие. Близкий друг, славный и очень привлекательный молодой человек по имени Невил Пикеринг, спутник и партнер Родса на протяжении многих лет, упал с лошади. Родс остался в Кимберли, ухаживая за Невилом до самого конца, — и тем временем упустил прекрасные возможности. Ему все же удалось основать Объединенную золотопромышленную компанию в Витватерсранде, которая хотя и не могла сравниться ни с его алмазной компанией «Де Бирс», ни с основным конкурентом, созданной Дж. Б. Робинсоном золотопромышленной империей, все же приносила годовую прибыль в сто двадцать пять процентов.

Родс обладал столь несметным богатством, что, когда ему взбрело в голову развести фруктовые сады в Южной Африке, он приказал одному из своих управляющих купить целую долину Франшхоек.

«Мистер Родс, это обойдется в миллион фунтов стерлингов», — запротестовал управляющий.

«Я не спрашиваю вас, во сколько это обойдется, — разозлился Родс. — Я дал вам приказ, вот и выполняйте!»

Общественная деятельность Родса впечатляла не меньше, чем его состояние.

Он был тайным советником королевы, что давало прямой доступ к людям, правившим величайшей империей в истории человечества. Надо признать, некоторые из этих людей не слишком симпатизировали Родсу. Гладстон как-то заметил: «О мистере Родсе мне известно только то, что он невероятно разбогател в очень короткий срок. Поэтому я не очень-то склонен ему доверять».

Остальная часть британской аристократии относилась к нему не столь критически. Во время его редких приездов в Лондон лорды, герцоги и графы осаждали своего любимца со всех сторон: место в совете директоров БЮАК считалось лакомым кусочком, а намек мистера Родса мог привести к баснословным прибылям на бирже.

Кроме того, мистера Родса избрали премьер-министром Капской колонии: за него отдали голоса все англоязычные избиратели, а также большинство буров благодаря посредничеству старого друга Хофмейра с его Бурской лигой.

Покачиваясь на обитом зеленой кожей сиденье кареты, Родс, неряшливо одетый в мятый костюм, со сбившимся набок узлом галстука, находился в самом зените славы, власти и богатства.

Напротив него сидел Джордан Баллантайн, делая вид, что изучает стенографические заметки, только что надиктованные мистером Родсом, а на самом деле встревоженно наблюдая за хозяином сквозь длинные ресницы. Широкие поля шляпы оставляли в тени глаза, мешая Джордану разглядеть спрятанную в них боль, но лицо Родса горело нездоровым румянцем, и, хотя голос звучал, как всегда, уверенно, на лбу, несмотря на утреннюю прохладу, выступил обильный пот.

— Баллантайн! — крикнул Родс высоким, почти жалобным, голосом.

Зуга Баллантайн пришпорил коня, подъехал к окну кареты и склонился в седле.

— Скажите-ка мне, дружище, что здесь строят? — спросил Родс, указывая на свежевырытый фундамент и груды красного обожженного кирпича на угловом участке на пересечении двух широких пыльных улиц Булавайо.

— Новую синагогу, — ответил Зуга.

— Ага, значит, мои евреи решили обосноваться всерьез и надолго! — улыбнулся мистер Родс.

Зуга заподозрил, что Родс и так прекрасно знал, что именно здесь строится, и задал вопрос лишь для того, чтобы блеснуть остроумием.

— Тогда моей новой стране ничего не грозит, — продолжал Родс. — Это птички добрых предзнаменований: они никогда не устроят гнездышко на дереве, которое скоро срубят.

Зуга рассмеялся.

Ральф Баллантайн с таким вниманием наблюдал за их дальнейшей беседой, что совершенно позабыл про свою спутницу.

— Я говорю, интересно будет посмотреть, что случится, когда мы доберемся до Ками, — повторила Луиза, шлепнув его по руке стеком.

Ральф встряхнулся и посмотрел на мачеху. Одетая в юбку-брюки, она сидела в седле по-мужски, держась уверенно и грациозно. Он ни разу не видел, чтобы другие женщины так ездили верхом, — в свое время Луиза обошла его отца, выиграв бешеную скачку по пересеченной местности. Это случилось в Кимберли, до переезда на север, но с годами Луиза почти не изменилась. Ральф улыбнулся про себя, вспоминая свое юношеское увлечение: он влюбился с первого взгляда, встретив на оживленной центральной улице Кимберли незнакомую красавицу, которая правила великолепным экипажем, запряженным парой соловых. С тех пор прошло много лет, Луиза вышла замуж за его отца, и все же Ральф до сих пор испытывал к ней особую привязанность, отнюдь не похожую на почтительную сыновью любовь. Мачеха была ненамного старше пасынка, а индейская кровь в жилах придавала ее красоте неувядающую прелесть.

— Не могу себе представить, чтобы моя достопочтенная тетушка и теща воспользовалась свадьбой своей младшей дочери в политических целях, — сказал Ральф.