— Может, мы и Матабелеленд тоже украли? — хмуро спросил Зуга.

— Это разные вещи, — улыбнулся Ральф. — Матабеле — дикари-язычники, тогда как сейчас мы планируем свергнуть правительство братьев-христиан!

— С точки зрения блага империи… — Шрам из белого превратился в багровый.

— Благо империи? — Ральф по-прежнему улыбался. — Папа, зачем нам юлить наедине друг с другом? Посмотри мне в глаза и скажи, что нападение на буров не принесет нам никакой прибыли — не считая удовлетворения от выполненного долга по отношению к империи.

— Я солдат… — не поднимая взгляда, ответил Зуга.

— Конечно, а также владелец фермы, где разразилась эпидемия чумы! — оборвал его Ральф. — Пять тысяч голов ты сумел продать, но ведь мы оба знаем, что остальные погибли. Сколько ты задолжал, папа?

Зуга помедлил мгновение и неохотно ответил:

— Тридцать тысяч фунтов.

— У тебя есть возможность выплатить этот долг?

— Нет.

— А если мы возьмем Трансвааль?

Шрам на щеке побледнел, перестал выделяться, и Зуга вздохнул.

— Ладно, — сказал Ральф, — я всего лишь хотел убедиться, что не только мной движут корыстные мотивы.

— Ты присоединишься к нам? — спросил Зуга.

— Не волнуйся, папа. У нас все получится, обещаю! — Ральф оттолкнулся от колонны и велел конюхам привести его лошадь.

Сидя в седле, он посмотрел на отца и впервые заметил, что годы и усталость заставили поблекнуть зеленые глаза.

— Если некоторые из нас получат награду за свои достижения, это еще не значит, что мы затеяли бесчестное дело. Мы служим империи, а верным слугам полагается достойное вознаграждение, — сказал Зуга.

Ральф похлопал отца по плечу и поехал вниз по заросшему акациями склону.

Железная дорога, словно осторожная гадюка, нащупывала путь вверх по крутым склонам, часто следуя по древним слоновьим тропам: гиганты нашли самые пологие уклоны и легкие проходы. Далеко внизу, в долине Лимпопо, остались раздутые баобабы и желтокорые акации. Здесь, наверху, леса были красивее, воздух чище, ручьи прозрачнее и холоднее.

Вслед за железной дорогой лагерь Ральфа переместился в одну из укромных долин, расположившись вдали от грохота кувалд, которыми забивали стальные костыли в тиковые шпалы. Выбранное для лагеря место сохраняло очарование дикого уголка природы: вечером стадо лошадиных антилоп приходило кормиться на ближнюю поляну, а на рассвете всех будило тявканье бабуинов. В то же время если обойти склон поросшего лесом холма, то за десять минут можно добраться до телеграфной станции на железной дороге, куда приходят грузовые составы с рельсами и шпалами, доставляя заодно свежий экземпляр газеты «Даймонд филдс эдвертайзер», а также прочие незамысловатые блага цивилизации, необходимые для жизни в диком краю.

Лагерь охраняли двадцать преданных матабеле и коротышка-зулус Исази, скромно заметивший, что он один стоит двадцати храбрецов матабеле. Если вдруг Кэти станет скучно или одиноко, до шахты Харкнесса всего тридцать миль и Гарри с Вики пообещали приезжать в гости по выходным. В случае надобности на помощь придут мастер и рабочие с железной дороги.

— Папа, можно мыс тобой поедем? — умолял Джонатан. — Я буду тебе помогать, я смогу, правда!

Ральф посадил сына на колено.

— Одному из нас нужно остаться и присмотреть за мамой, — объяснил он. — Ты единственный, кому я могу это доверить.

— А давай возьмем маму с нами! — настаивал Джонатан.

Ральф представил себе жену и сына в самой гуще революции: баррикады на улицах, отряды буров убивают людей и жгут дома…

— Хорошая мысль, Джон-Джон, — согласился Ральф, — только как же малышка? Вдруг аист прилетит сюда, пока нас тут нет, и никто не сможет расписаться за доставку твоей сестренки!

Джонатан помрачнел. Он начинал испытывать здоровую неприязнь к еще не появившейся на свет, но уже вездесущей девчонке. Она постоянно разрушала все приятные перспективы и восхитительные планы. Родители умудрялись упоминать «любимую сестренку» в каждом разговоре, а мама, вместо того чтобы, как раньше, посвящать все время Джонатану, вязала, шила или просто сидела, задумчиво улыбаясь. Она больше не ездила с сыном верхом, не участвовала в шумной возне, которую он так обожал. Джонатан даже посоветовался с Исази, нельзя ли сообщить аисту, чтобы он не утруждал себя, потому что они передумали заводить сестренку. К сожалению, Исази ничего обнадеживающего не сказал, хотя и пообещал поговорить с местным колдуном.

И вот опять эта девчонка! Никуда от нее не денешься!

Джонатан неохотно сдался.

— А когда сестренка будет здесь, чтобы присмотреть за мамой, ты возьмешь меня с собой?

— Знаешь, старина, у меня есть идея получше. Ты хотел бы поплыть на большой лодке через океан?

Вот это другое дело! Джонатан засиял.

— И мне можно будет ею управлять? — спросил он.

— Я думаю, капитан позволит тебе ему помогать, — с улыбкой согласился Ральф. — Мы приедем в Лондон, будем жить в большом отеле и купим много подарков для твоей мамы.

Кэти уронила вязанье и уставилась на мужа.

— А я? — потребовал Джонатан. — Мне мы купим подарки?

— Конечно, — кивнул Ральф, — и твоей сестренке тоже. Потом мы приплывем обратно, поедем в Йоханнесбург и купим большой дом со сверкающими люстрами и мраморными полами.

— И с конюшней для моего пони! — захлопал в ладоши Джонатан.

— И с будкой для Чаки! — Ральф взъерошил кудри сына. — И ты будешь ходить в школу вместе с другими маленькими мальчиками.

Улыбка Джонатана слегка померкла: пожалуй, это уже слишком.

Ральф снял малыша с колена и слегка шлепнул.

— А теперь поцелуй маму на ночь и попроси ее уложить тебя в кроватку.

Из палатки Джонатана Кэти поспешила к костру, где на раскладном стуле, вытянув ноги к огню, сидел Ральф со стаканом виски в руке. Она двигалась с милой неуклюжестью беременной женщины и, подойдя к мужу сзади, обхватила его за шею.

— Ты правду говорил или просто дразнил меня? — прошептала Кэти.

— Ты долго мирилась с походной жизнью, и теперь я хочу купить тебе дом, о котором ты и мечтать не смела.

— С люстрами?

— И с каретой, чтобы ездить в оперу.

— Не знаю, понравится ли мне опера — я там никогда не была.

— Ну вот и проверим в Лондоне, согласна?

— Ральф! Я так счастлива, что сейчас разревусь. Но с чего бы вдруг? Что случилось? Почему ты решил все изменить?

— Кое-что случится перед Рождеством, и это изменит всю нашу жизнь. Мы разбогатеем.

— Я думала, мы и так богаты.

— Мы станем по-настоящему богатыми, как Робинсон или Родс.

— Ты можешь рассказать, что должно произойти?

— Нет. Но ждать осталось недолго — до Рождества всего несколько недель.

— Милый! — вздохнула Кэти. — Неужели ты уезжаешь так надолго? Я буду безумно скучать!

— Тогда не будем терять драгоценное время на пустую болтовню!

Ральф подхватил жену на руки и бережно понес к палатке под дикой смоковницей.

Утром Кэти и Джонатан смотрели снизу вверх на Ральфа, стоявшего на подножке зеленого паровоза. Кэти крепко держала сына за руку, чтобы тот не вырывался.

— Мы только и делаем, что прощаемся! — Ей пришлось повысить голос, перекрикивая свист пара в котле и рев пламени в топке.

— Это в последний раз! — пообещал Ральф.

Какой он красивый и веселый! У Кэти перехватило дыхание.

— Возвращайся поскорей!

— Постараюсь…

Машинист потянул рычаг, и последние слова Ральфа заглушило шипение спускаемого пара.

— Что? Что ты сказал? — Кэти тяжелой рысцой потрусила за паровозом, который застучал колесами по рельсам.

— Конверт не потеряй! — повторил Ральф.

— Не потеряю! — ответила она.

Бежать за разгоняющимся паровозом стало слишком тяжело. Кэти остановилась и махала белым кружевным платочком, пока состав не исчез за поворотом и не затих последний печальный свисток. Тогда она вернулась к Исази, ожидающему на двуколке. Джонатан вырвал руку из ладони матери, помчался вперед и влез на переднее сиденье.