— Приведи лошадей, — приказал Ральф Яну Черуту, пропустив слова сержанта мимо ушей.

Танасе заговорила с Базо, не шевеля губами, как умеют делать посвященные:

— Мой господин, зачем им веревки? Почему нас просто не пристрелят?

— Это обычай белых. Так они выражают глубочайшее презрение. Пулей убивают только уважаемых врагов, а преступников вешают.

— Господин мой, в тот день, когда я впервые встретила того, кого ты называешь Хеншо, мне привиделось, что ты висишь на дереве, а он смотрит на тебя и улыбается, — прошептала Танасе. — Странно, что тогда я не увидела себя рядом с тобой на той же самой ветке.

— У них уже все готово, — сказал Базо, посмотрев на жену. — В своем сердце я обнимаю тебя. Ты была для меня источником жизни.

— Я обнимаю тебя, муж мой. Я обнимаю тебя, Базо, — твои потомки станут королями.

Она не отвела взгляда от обезображенного лица Базо, даже когда Ральф подошел к ним и хрипло сказал чужим голосом:

— Я выбрал для вас более легкую смерть, чем та, которую вы выбрали для моих близких.

Веревки были разной длины, и Танасе висела немного ниже Базо. Ее босые стопы с белыми подошвами вытянулись, точно она привстала на цыпочки, — вот только до земли оставалось футов шесть. Длинная шея резко изогнулась вбок, будто Танасе слушала, что говорит муж.

Распухшее лицо Базо задралось вверх, к залитому желтым рассветным заревом небу: узел веревки съехал под самый подбородок.

Ральф Баллантайн смотрел снизу вверх на тела, свешивающиеся с ветвей высокой акации в Козлином ущелье.

Лишь в одном видение Танасе оказалось неверным — Ральф Баллантайн не улыбался.

Лодзи наконец пришел — а с ним генерал-майор Кэррингтон и майор Роберт Стивенсон Смит Баден-Пауэлл, который впоследствии станет основателем скаутских отрядов и придумает девиз «Будь готов!». С ними в Булавайо пришли вооруженные солдаты. Женщины и дети выбежали навстречу с букетами полевых цветов, плача от радости и весело напевая «Вы такие славные ребята!».

Старшие индуны, обманутые обещаниями Умлимо о божественном вмешательстве, растерянные и быстро теряющие желание сражаться, перессорились между собой и, ошеломленные военной мощью противника, медленно отошли от Булавайо.

Британские войска громадными неторопливыми колоннами прочесали ущелья и равнины, сжигая покинутые селения и посевы, угоняя немногочисленный скот, выживший после эпидемии. Артиллерия обстреливала холмы „где прятались матабеле; кавалеристы загоняли лошадей, преследуя неуловимые тени в лесах. Пулеметы строчили, пока вода не закипала в кожухах, но на расстоянии девятисот ярдов и больше очень трудно попасть в цели, которые бегают не хуже зайцев.

Шли недели, растягиваясь в месяцы. Войска пытались уморить матабеле голодом и вынудить к сражению на заранее выбранном участке, но индуны упорно держались пересеченной местности и нашли убежище в холмах Матопо, куда солдаты и артиллерия забираться не осмеливались.

Иногда матабеле захватывали небольшой дозор или одинокого всадника. Однажды даже легендарный охотник на слонов и искатель приключений Фредерик Селус чуть не попался. Он взял на прицел убегающего мятежника, и тут шальная пуля задела его лошадь. Обычно покладистый конь стремглав ускакал прочь, забыв про хозяина. Только тогда Селус сообразил, что далеко оторвался от своего отряда и остался пешим. Матабеле, мгновенно оценив ситуацию, налетели на него, как свора гончих на зайца.

Селус не бегал так с тех пор, как перестал охотиться на слонов. Босые, легко одетые амадода быстро нагоняли — предвкушая добычу, они высвободили копья из ременных петель на щитах и завели боевой напев. Лейтенант Уидли, помощник Селуса, пришпорил коня и, оказавшись рядом с командиром, дал ему ухватиться за стремя, а затем галопом помчался навстречу приближающемуся отряду Селуса.

Бывало и наоборот — удача улыбалась солдатам: они захватывали врасплох дозор матабеле на переправе или в чаще леса и вешали мятежников на ближайшем дереве.

Жестокая война тянулась бесконечно, и ни одна из сторон не могла добиться перевеса. Офицеры, командовавшие военными действиями, в бизнесе не разбирались и не думали об уменьшении расходов, поэтому за первые три месяца войска потратили миллион фунтов стерлингов — по пять тысяч на каждого убитого матабеле. Расходы покрывались за счет мистера Родса и его Британской южноафриканской компании.

В холмах Матопо индуны стояли перед угрозой голодной смерти, а в Булавайо мистер Родс стоял перед столь же неотвратимой угрозой банкротства.

Три всадника осторожно продвигались вперед, прикрывая друг друга. Они ехали посередине дороги, держа заряженные и взведенные ружья наготове.

Первым, в пятидесяти ярдах впереди, ехал Ян Черут, непрерывно поворачивая голову из стороны в сторону и неутомимо вглядываясь в заросли. За ним следовала Луиза Баллантайн, неописуемо довольная возможностью вырваться из лагеря в Булавайо, где пришлось провести безвылазно долгие месяцы. Она сидела в седле по-мужски, с грацией прирожденной наездницы и часто оборачивалась, улыбаясь Зуге: Луиза еще не привыкла к тому, что муж снова рядом, и постоянно смотрела на него, чтобы убедиться, что это не сон.

Зуга, в широкополой шляпе набекрень, уверенно и прямо держался на лошади в пятидесяти ярдах за женой, и от его улыбки у Луизы что-то сладко замирало внутри. Солнце подрумянило лицо Баллантайна, согнав тюремную бледность, а золотисто-серебряная бородка делала его похожим на вождя викингов.

Растянувшись длинной цепочкой, всадники проехали по травянистой равнине, под высокими кронами деревьев мсаса и вверх по склону холма. На вершине первого подъема Ян Черут привстал в стременах и закричал от радости. Не в силах сдержаться, Луиза и Зуга пришпорили коней и догнали готтентота.

— Слава Тебе, Господи! — хрипло прошептала Луиза и взяла мужа за руку.

— Это чудо! — тихо ответил он, стиснув ее пальцы.

Перед ними мирно отсвечивала на солнышке крытая сухой травой крыша Кингс-Линн — ничего прекраснее они в жизни не видели.

— Все цело! — в изумлении покачала головой Луиза.

— Наверное, это единственная уцелевшая ферма во всем Матабелеленде.

— Милый, поедем быстрее! — воскликнула охваченная ликованием Луиза. — Давай вернемся домой!

Возле веранды Зуга удержал жену, не давая ей спешиться. С ружьем на изготовку, Луиза держала поводья коней, пока мужчины проверяли, нет ли внутри засады.

Зуга вышел из дома, неся винтовку за ремень и широко улыбаясь.

— Все чисто!

Ян Черут повел лошадей в конюшню, чтобы накормить их привезенным с собой зерном, а Зуга и Луиза, держась за руки, поднялись по ступенькам на веранду.

Огромные изогнутые бивни старого слона по-прежнему охраняли двери, и, проходя мимо, Зуга ласково погладил ближайший.

— Твои талисманы удачи, — снисходительно усмехнулась Луиза.

— Домашние божества, — поправил он, и они вошли в дом.

Внутри все разгромили — чего и следовало ожидать. По крайней мере книги уцелели: сброшенные с полок, некоторые с разорванными переплетами или погрызенные крысами, они все же оказались на месте.

Зуга нашел свои дневники и смахнул с них пыль шелковым платком: история всей его жизни была тщательно записана в десятках тетрадей с цветными картами и рисунками.

— Вот их потерять было бы жаль, — пробормотал он, аккуратно складывая дневники на столе, и погладил сафьяновый переплет.

Серебряные столовые приборы разбросали по полу и частично помяли, но не тронули: для матабеле такие вещи ценности не имели.

Супруги бродили по разоренному дому, по комнатам, которые Зуга наспех пристроил к основному зданию, и среди мусора им попадались маленькие сокровища: серебряный гребень — подарок Зуги жене на их первое Рождество, бриллиантовые запонки — подарок Луизы мужу надень рождения. Она подала ему находку и приподнялась на цыпочки, подставляя губы для поцелуя.

На полках в кухне осталась нетронутой фаянсовая и стеклянная посуда, хотя дверцы кладовых взломали и все горшки и ножи исчезли.