К седьмой и восьмой пуговицам у него во рту пересохло, а дыхание участилось. Себастьян взглянул на девушку. Она внимательно смотрела в сторону, облизывая губы. Сердце громко стучало у него в груди.

С десятой пуговицей показалась сливочная долина ее груди, и он нагнулся вперед, прижимая к ней лицо, пробуя, облизывая ее шелковистую теплую кожу. Запустив пальцы в его волосы и ухватившись за его голову, Хоуп поцеловала его.

Пятнадцатая – и обе груди свободны, розовые соски требуют внимания, а его руки дрожат. Он теребил последние три пуговицы, готовый сдаться и отступить. Дыхание стало отрывистым, так же, как и у нее, словно они бежали наперегонки.

Он ухватился за подол рубашки, сбившейся на ее бедрах, и медленно-медленно начал поднимать ее вверх.

– О-о-о. – Из-за трения ткани о возбужденную кожу у Хоуп вырвался стон.

Он обнажил ее бедра. Это его женщина. Ее талию. Ткань задержалась на груди. Он потянул, и, как ребенок, она подняла свои руки, чтобы он мог полностью раздеть ее. Только она вовсе не была ребенком. Хоуп в полной мере, даже в высшей степени, являлась женщиной.

Он отбросил ненужный теперь предмет одежды и опьянел при виде ее наготы. В памяти всплыла копия известной итальянской картины: золотоволосая красавица, стоящая в огромной створке раковины. Венера – девушка на том полотне: застенчивое, задумчивое создание, подобное Мадонне во всей ее чистоте.

Но итальянская красавица не была красивее или чувственнее его собственной дорогой Венеры, робко и одновременно гордо сидящей верхом на нем – одна рука изящно прикрывает треугольник золотых завитков, другая – застыла в неуверенности.

Она пылала жизнью, теплотой, любовью. И все это для него. Для обыкновенного Себастьяна Рейна. Ему не верилось в такое чудо. Великолепное, любящее создание собиралось стать его женой, его единственной любовью навеки. Никогда больше одиночество не настигнет его.

Поймав руку Хоуп, Себастьян поцеловал ее и положил напротив своего сердца.

– Моя собственная драгоценная Венера.

– Венера была языческой богиней, не так ли?

– Да. Богиней любви, – подтвердил Себастьян. Это сравнение оскорбило ее?

На лице Хоуп заиграла сверкающая улыбка.

– Не уверена, что знаю, как быть языческой богиней любви, но я могла бы научиться этому, – сказала она. – Покажи мне – как.

Не дав ему ответить, она отодвинулась и стащила с него одеяло.

– О-о-о, – протянула она, потрясенная открывшимся видом. Последовало легкое прикосновение. – Это – то, чье давление я уже чувствовала, ведь так? Он такой теплый и...

– Ум-м-ф! – вырвалось сквозь его стиснутые зубы. Его рука поймала ищущую ладонь. – Нет. Пока нет.

– О...

– Еще одно прикосновение, и все закончится очень быстро.

Она нахмурилась.

– Но...

– Я хочу, чтобы мы не торопились, хочу, чтобы твой первый раз был особенным.

– Он и будет особенным. Он уже особенный. – С задумчивым видом она поглаживала его. – Мне кажется, ты снова пытаешься быть благородным.

Себастьян моргнул. Он только что раздел ее донага. Где здесь благородство?

Девичьи ноготки слегка царапали его грудь, кружа вокруг его сосков. Себастьян задрожал и беспомощно выгнулся под нею.

– И я хочу, чтобы ты знал, Себастьян Рейн, что, будучи твоей языческой богиней любви, я не желаю видеть, как ты играешь роль благородного мученика.

Она наклонилась и втянула губами его сосок, затем мягко его прикусила.

Его тело вновь изогнулось.

С видом глубокого женского удовлетворения на лице Хоуп выпрямилась.

– Это очень мило, и я люблю тебя за это, но ты не должен сдерживаться или быть осторожным. Я и так ждала достаточно долго. Я хочу, чтобы ты взял меня. – Изящный ноготок прошелся вдоль его твердого члена, и она продолжила: – Я хочу чувствовать, как ты овладеваешь мною в... восхитительном взрыве страсти.

– Восхитительный взрыв страсти, говоришь, – повторил он, используя все свое самообладание.

Маленькая ладонь мягко сжала его.

– Я хочу жаждущего влюбленного мужчину, который почти обольстил меня на крыше оперного театра. Мужчину, руки которого дрожали от желания, когда он ласкал меня на кушетке. Оба раза ты отказывал в удовольствии себе. На сей раз я не желаю, чтобы ты сдерживался. Ты не должен останавливаться. Я хочу, чтобы ты почувствовал все это великолепие вместе со мной.

В его глазах сверкнуло какое-то сильное чувство. Возможно, торжество. Триумф. Страсть.

– Очень хорошо, моя богиня. Твое желание – для меня закон.

Он резко поднялся и перевернул ее на спину. Его язык проник в ее рот, вторгаясь с жестокой потребностью. К Хоуп вернулись чувства, которые возникли тогда, в первый раз, когда он посмотрел на нее и возжелал.

Его испепеляющий душу голод. Из-за нее. Из-за Хоуп Мерридью. Это согрело и наполнило ее, как ничто другое. Преобразило неуклюжую девочку в... богиню любви ее великолепного, ее возлюбленного мужчины.

Она вернула ему поцелуй со всей силой, на которую только была способна, растворяясь в его палящей, возрастающей страсти, следуя за ним слепо и радостно. Его руки были повсюду, поглаживая, сжимая, лаская, пробуждая. Ее руки также бродили по нему, упиваясь его жаром, его силой и его желанием.

Двигаясь вниз, губы Себастьяна подробно исследовали ее подбородок, шею, выемку у основания шеи и двинулись к ее груди. Немного шероховатая мужская ладонь потерлась об нее. Себастьян взял один сосок в рот и втянул его, из горла Хоуп чуть не вырвался крик. Это не удовольствие, нет, и не боль; что-то более сильное, вызывающее зависимость, что-то совершенно другое.

Ласки вызывали горячие, ритмичные волны, и Хоуп, задрожав, окунулась в них с головой, полностью находясь в их власти. Мужская рука скользнула между ее ног и погладила ее там.

Она смутно осознавала собственные судорожные движения и реакцию, жар его губ, ласкающих ее грудь, поглаживания его рук. Ее тело было в огне, и вдруг... пожар.

На мгновение Себастьян остановился, и Хоуп воспарила в небеса, вне времени и пространства. Затем он полностью накрыл ее тело и вошел в нее одним быстрым выпадом.

Хоуп задохнулась и сжала его, внезапно охваченная паникой.

Задыхаясь, Себастьян произнес:

– Все в порядке, любовь моя. Худшее позади.

Худшее? То, что она чувствовала, не было плохим. Просто... другим. Ощущение растянутости, и как будто что-то порвалось. Прокол, но без боли. Вторжение, но не вражеское. И соединение – великолепное, глубокое соединение.

Позади?

– Я не хочу, чтобы это было позади, – она обвила его руками и ногами, слепо отдаваясь их любви, не позволяя ему покинуть ее тело.

Себастьян снова начал гладить тело Хоуп, которая, почувствовав собственную дрожь, еще крепче сжала любимого. А затем он стал двигаться в ней сильными ритмичными толчками, уводя за собой, вверх, в другие края, за грань сознания.

Пока Хоуп снова не разбилась вдребезги в руках Себастьяна, получив великолепное забвение.

***

– Ты в порядке, любимая?

Хоуп заморгала и потянулась. С изумлением она заметила, что дождь продолжал барабанить в оконные стекла, и вода так же журчала, скатываясь по сточным канавам.

Как все могло оставаться прежним, когда она чувствовала себя настолько другой?

– Любовь моя? – его голос был глубок. Заботлив.

Повернувшись, Хоуп уставилась на него. Ее мужчина. Ее возлюбленный.

Себастьян выглядел слегка обеспокоенным. Большими пальцами рук он мягко погладил ее щеки. Хоуп удивленно осознала, что они влажные. Она плакала? Этого в ее памяти не сохранилось.

– Как ты себя чувствуешь? – казалось, вопрос очень много для него значит.

Хоуп обдумывала ответ, пытаясь найти слова, способные передать ее чувства. Все было настолько необыкновенно, что ей хотелось заставить его понять это.

– Когда я была маленькой девочкой, – медленно заговорила она, – я наблюдала, как змея выбиралась из своей кожи. Сейчас я чувствую себя подобно этой змее.