Помимо теоретических проблем, философия откликается и на запросы действительной жизни. Недаром Гегель говорил, что философия есть современная ей эпоха, выраженная в мыслях. Его английский последователь не только усвоил, но и по-своему претворил эту истину в творчестве. Упадок современной западной цивилизации — одна из главных тем его размышлений. Диалектический историзм Коллингвуда непохож на философию олимпийского благодушия, убаюкивающего фальшивым оптимизмом «вечных истин», которые, мол, все равно остаются истинами, сколько бы ни противоречила им действительная жизнь.
Пропаганда оторванных от жизни идеалов — застарелый грех академического идеализма. В свое время правые гегельянцы превратили изречение своего учителя «все действительное разумно» в синоним осмеянного еще Вольтером «принципа»: «все к лучшему в этом лучшем из миров». Коллингвуд с необычным для оксфордского профессора пылом (в 1935 г. он занял кафедру «метафизической философии» в этом университете) вторгался в обсуждение животрепещущих социально-политических проблем современности, защищая оружием пера свои убеждения демократа и гуманиста.
В этом отношении особенно показательна его «Автобиография», написанная в канун второй мировой войны. Она вся пронизана сознанием социальной ответственности философии, горечью мыслителя и гражданина, отчетливо видящего политическую глупость и классовое своекорыстие руководителей западного мира, пасующих перед агрессивной наглостью фашистских заправил в надежде избавиться с их помощью от рабочего движения.
Приведем несколько цитат из этой работы, чтобы наша обобщающая формулировка не показалась преувеличением. Так, Коллингвуд пишет, что всю сознательную жизнь верил в британскую демократию, и эта вера сохранялась вплоть до военного мятежа в республиканской Испании. «Испанская гражданская война была первым прямым столкновением между фашистской диктатурой и парламентской демократией. Британское правительство сквозь дымовую завесу маскировки проявило себя сторонником фашистской диктатуры»[152].
Второе событие в том же роде — предательство по отношению к Чехословакии, «когда британский премьер-министр летал последовательно в Бертехсгаден, Годесберг и Мюнхен, возвращаясь всякий раз с. приказами немецкого диктатора в кармане, во исполнение которых он изменил политику своей страны за спиной парламента и даже за спиной собственного кабинета»[153]. Бессилие традиционных институтов конституционного управления и перерождение (в фашистском духе) исполнительной власти сами по себе вызывают тревогу, но все это — не более чем частные проявления далеко зашедшей болезни всей западной цивилизации.
Как историк античности, Коллингвуд проводит популярную параллель с закатом греко-римского мира, но вовсе не для того, чтобы, как 20 годами ранее Шпенглер, предрекать неизбежное крушение современной цивилизации. Он апеллирует к свободной решимости человека понять, что происходит с ним и с обществом, в котором он живет, и найти выход из сложившейся ситуации. Альтернатива этому — медленная и неотвратимая деградация человека и цивилизации, потеря самоуважения и паралич практической деятельности, наступающий вслед за тем. Это и случилось некогда с античной культурой, которая погибла не от нашествия варваров, а умерла от болезни — «длительно развивавшегося и глубоко укоренившегося убеждения, что ее собственный образ жизни не достоин сохранения»[154].
Сейчас, считал Коллингвуд, то же самое происходит с западным миром, где царит жажда развлечений, превратившаяся в маниакальную страсть, а труд, сельскохозяйственный и индустриальный, презирается и рассматривается лишь как средство существования и дохода, который можно обменять на наслаждения в период вожделенного безделья. Эти мысли напоминают социальную критику Рескина и даже Карлейля, но философски обобщенную и сконцентрированную на первопричине всех социальных болезней, а первопричина — это, по Коллингвуду, распространение враждебности разуму, т. е. иррационализм.
Иррационализм многолик, и симптоматика его чрезвычайно разнообразна. Прежде всего он проявляется на самом пороге сознания. В жизни индивидуума это тот самый пункт, где непосредственная эмоциональная жизнь переходит в самопознание, которое в своей первоначальной форме есть не что иное, как выражение человеком своих эмоций. Деятельность выражения и есть реально сущее, т. е. функционирующее сознание, начальный этап самопознания и тем самым — освобождения от давления стихийных психических сил. «Познание своих эмоций есть господство над ними, самоутверждение человека как их господина. Он еще, правда, не вступил на путь свободного самоопределения (оно начинается с выдвижения цели. — М. К.), но сделал необходимый шаг по направлению к нему»[155].
Вся дальнейшая работа интеллекта основана на этой первой победе сознания, вот почему так важен данный момент духовной жизни человека и столь значительны последствия того, что на языке современной психологии называется «фрустрацией» — неудачной попыткой самовыражения. И дело даже не в самой неудаче, а в стремлении скрыть ее от самого себя — тогда возникает специфический феномен, который Коллингвуд именует «коррупцией сознания». «Коррупция сознания» и представляет собой изначальную и едва ли не самую распространенную форму иррационализма, ибо здесь сознание как бы «подыгрывает» своим эмоциям, вместо того чтобы их контролировать при свете разума. В этом случае и сам интеллект вовлекается в вязкое болото иррациональности, так что вся его сила тратится на изыскание средств для достижения целей, которые диктуются биологическими импульсами, а не свободно-разумным самоопределением субъекта.
Порабощение грубыми эмоциями коррумпированное сознание изображает (вернее — силится изобразить) как свободное решение и творческое самовыражение. Это не обычная ложь, так как ложь предполагает знание истины, но этого знания в данном случае как раз и не может быть, так как попытка самопознания потерпела неудачу. И все же факт фрустрации, хотя и не в отчетливо осознанной форме, «полупризнается» страдающим субъектом в том несколько насильственном переключении внимания с нежелательного предмета на «возвышающий обман» угодливо льстивых представлений о самом себе, в культивировании утешительных иллюзий, заботливо сохраняемых от столкновения с правдой.
Самообман и заблуждения нечистой совести в непостижимом лабиринте человеческой души — едва ли не вечная тема литературы, популяризированная французскими моралистами XVII в., а затем благодаря Дидро и Гегелю проникшая и в философию. У Коллингвуда интересно развитие этой темы в контексте его социального критицизма. Он обращает внимание на состояние современного западного искусства, ибо «искусство есть социальное лекарство от худшей болезни духа — коррупции сознания».
Глубокое падение западной цивилизации сказывается в том, что в ней господствует псевдоискусство: особая интеллектуальная техника провоцирования у людей наперед заданных эмоций, будь то секс, или шовинистические страсти, или что-нибудь другое в том же роде.
Все равно вместо творческого акта самопознания получается расчетливая эксплуатация «голой» (т. е. неосознанной) эмоции с целью добиться желаемого эффекта.
Превознося ремесленные поделки, которые говорят публике только то, что она хочет слышать, публика выражает свое нежелание разобраться в эмоциях, которые ее действительно обуревают. Не желает вникать в собственные чувства, потому что смутно предчувствует правду и боится ее, боится, ибо осознание ситуации потребует принятия ответственных решений, а плыть по течению и легче, и приятней. Плата за страх — душевное опустошение и парализующее чувство безразличия, распространение которого историки констатируют в Римской империи накануне ее окончательного крушения.
