Один из стражников приподнялся и заговорил:

– Господин учитель, эти двое решились войти в пагоду Размышлений, дабы украсть отсюда масло…

– Масло? – удивился Тин-Фу. – Для чего каким-то бродягам красть у меня масло?

– Должно быть, – вмешался другой, – они прослышали о том, что учитель хранит здесь в алебастровых сосудах благоуханное и душистое масло.

– Никто не ответил на мой вопрос, – повторил Тин-Фу, – для чего бродягам масло?

– Они проникли сюда, – сделал попытку третий стражник, – и разлили масло. Мы пытались задержать их, но сражение затянулось…

– В любом случае, они в наших руках, – заключил первый стражник. – И учитель может делать с ними все, что пожелает.

– С ними был еще третий, – добавил второй стражник. – Рослый, черноволосый тип. Гора мышц. Настоящая горная горилла!

– Горилла… – Тин-Фу ненадолго задумался. По его лицу медленно блуждала улыбка. Это была улыбка мудреца и созерцателя, который уже успел увидеть, как по реке мимо него проплывает труп его кровного врага.

Наконец некая мысль осенила Тин-Фу. Он хлопнул в ладоши.

– Немедленно поднимитесь и приведите беседку в порядок! Я не желаю видеть здесь все эти осколки! Пленников связать и оставить здесь, на моих глазах!

Это повеление было исполнено. Оба незадачливых ученика Тьянь-По были скручены веревками и брошены на землю, к ногам Тин-Фу. Мудрец разглядывал их некоторое время, затем спросил:

– Кто вы?

– Мы не ответим тебе, великий учитель Тин-Фу! – выпалил Гун. – Потому что наш учитель, тоже великий человек, запрещает нам рассказывать о…

– Мы будем молчать! – добавил Инь-Тай.

– Кто был тот третий, которого видели с вами? – спросил Тин-Фу. И добавил угрожающе: – Учтите, если вы будете продолжать дерзить или упорствовать в своем молчании, я прикажу пытать вас! Я срежу с ваших ушей тонкие полоски кожи! Затем я надрежу ваши пятки и натру их солью! Я настрогаю тонким ножом ваши спины и бедра и оставлю вас лежать под палящим солнцем?

Пленники обменялись быстрыми взглядами. Наконец Инь-Тай сказал:

– Наш учитель ничего не говорил нам о том, что мы должны молчать насчет нашего спутника. Его зовут учитель Конан. Он обладает нечеловеческой мощью. Он сильнее горной гориллы, если вас это интересует. И он наделен чрезвычайной мудростью.

– Никогда не было учителя более образованного, – добавил Гун. – Если, конечно, не считать нашего первого и главного учителя. И вас, господин, – заключил он после короткой паузы. На всякий случай.

К его удивлению, великий учитель Тин-Фу самодовольно улыбнулся, из чего Гун сделал совершенно правильный вывод: Тин-Фу до сих пор подвержен некоторым слабостям, вроде тщеславия, и, следовательно, не достиг надлежащего просветления. Это давало определенную надежду пленникам. С человеком, достигшим просветления, трудно иметь дело. У него нет слабостей, которыми можно было бы воспользоваться.

Плохо одно; у пленников совершенно не было времени. И пока они раздумывали над тем, как им выбраться из своего затруднительного положения, не нарушив при этом ни одного из запретов учителя Тьянь-По, колдун и мудрец Тин-Фу успел принять собственное решение.

– Коль скоро вы оказались в моей власти, захваченные на месте преступления, во время вторжения в мой дом, – объявил он, – я воспользуюсь моим правом сильного.

И удалился, оставив обоих пленников недоумевать – какую же участь он им уготовил.

Конан ворвался в домик Тьянь-По, расположенный на окраине города Пу-И, в тенистом саду. Варвар был верхом на совершенно замученной косматой лошадке. Эти животные, хоть и славные своей выносливостью, совершенно не приспособлены к тому, чтобы возить на себе тяжелых киммерийских варваров. Да еще на большие расстояния. Да еще с такой скоростью. Конан проделал весь путь верхом на угнанной лошади меньше чем за день. Он ехал всю ночь и на рассвете уже потревожил мирный сон своего давнего приятеля-мудреца.

– Сперва лошадь, – проворчал Конан, – она оказалась надежнее и вернее иных людей. Так что для начала я займусь ею.

Лошадку поводили по саду, дав ей успокоить дыхание. Тьянь-По взялся сам чистить ее, называя при том «Верным Облаком» и «Прекрасной из Преданных». Лошадка дергала ушами и косила глазами. По всему было видно, что прозвища ей нравятся.

– Вы, кхитайцы, всегда держитесь так, словно у вас впереди вечность, – сказал Конан. – Ты так и не спросишь, почему я вернулся один?

– Зачем спрашивать о том, что рвется у собеседника с языка? – осведомился Тьянь-По. – Я вижу, ты готов рассказать мне сам, без всяких вопросов.

Конан махнул рукой.

– Оба этих болвана попались колдуну. Теперь он, вероятно, поджаривает их на вертеле. Меня видели его стражники, но я успел удрать.

– Интересно, – сказал Тьянь-По. – Ты не вступил с ним в схватку?

Конан поморщился.

– Мне пришлось бы убить с десяток человек. Кровь и трупы нарушили бы неповторимую гармонию пагоды на горе Размышлений.

Тьянь-По засмеялся.

– Я знаю, что гармония не имеет для тебя никакого значения, Конан! Передо мной можешь не притворяться «великим учителем».

– Ну да, – проворчал Конан, ничуть не смутившись, – я не хотел там никого убивать. Я ненавижу колдунов, ты это знаешь, но этот Тин-Фу не производит впечатления настоящего колдуна. Просто старик, который много знает. Я встречал таких. Вы, умеющие рисовать замысловатые каракули на бумаге, полагаете, будто варвару только того и надобно – размахнуться пошире да срубить кому-нибудь голову…

Тьянь-По отвел глаза. Он не хотел говорить своему другу, что тот, в принципе, угадал.

А Конан продолжал:

– Украсть золотых рыбок, умеющих исполнять желания, – дело по мне. А резать дураков, поскользнувшихся на разлитом масле, – нет уж, уволь. Я не мясник. Это ты обратился не по адресу.

– На масле? – не понял Тьянь-По.

Конан досадливо поморщился.

– Твои доблестные ученики уронили и разбили сосуд с маслом. Все растеклось по полу. Любоваться на битву дураков с дураками, скользящих по маслу, – истинное удовольствие для человека с крепкой душой. Я едва не лопнул со смеху.

– А где ты сам-то находился? – чуть прищурил и без того узкие глаза Тьянь-По.

Конан ничуть не смутился. Недаром он был вором со стажем.

– Поблизости. Я руководил битвой. В результате… мы проиграли. – Он вздохнул. – Я едва унес ноги. Твои ученики в руках старика. Я не оставил бы их там, если бы не был уверен в том, что им не грозит опасность.

Тьянь-По приподнялся. Костяными щипчиками взял с подносика засушенную розочку, осторожно положил ее в чай. Напиток сразу стал испускать новый, тонкий аромат. Конан раздул ноздри, как будто запах неприятно тревожил его.

– Ты уверен, что им не грозит опасность? – переспросил Тьянь-По и отхлебнул чая.

– Да. Я посмотрел на этого Тин-Фу, – сказал Конан. – Цветочки, птички, борода белая… Больше похоже на сказку, чем на страшную историю с убийствами. Он любит загадки, искусство… каллиграфию…

– Каллиграф каллиграфу глаз не выколет, – сказал Тьянь-По задумчиво. – Хотя… как знать! Что ты предлагаешь делать дальше, Конан?

– Попробую подобраться к нашему мудрецу с воздуха, – сказал Конан. – Пока я уносил ноги, у меня в голове появилось несколько свежих мыслей.

– Должно быть, ветром надуло, – сказал Тьянь-По.

В этот момент в сад вбежал человек. Он был весь покрыт потом, халат на его спине потемнел, по лбу катились крупные капли.

– Кто ты? – спросил Тьянь-По, приподнимаясь на подушках.

Конан тревожно коснулся рукояти меча. Хоть они и сидели в саду, окруженные карликовыми деревьями, цветами, крошечными прудами и красиво выложенными камнями, в мире тишины, созерцания и безопасности, с мечом варвар не расставался. Тьянь-По давно привык к этой особенности своего приятеля, и его она не смущала.

Человек, загнанно дыша, уставился на Тьянь-По.