Озабоченной рысцой опаздывающего на последний рейс пассажира я чуть не перед самым носом пересек путь агентам и запрыгнул в дверь стоявшего на остановке автобуса. Агенты сели в машину. Я уткнулся носом в вытащенную из кармана газету. Моя работа была успешно завершена. Полностью.

Дрянь оказались агентишки. Кроме вида и выправки никаких достоинств. Даже глазом не повели, когда я перебегал им дорогу. Даже не заметили, как нацепили себе на башмаки маячки. А теперь их от подошв стамеской не отдерешь, да и не различишь среди прочей налипшей на ботинки грязи. И куда бы впредь эти ботинки ни шагнули, я буду с точностью до десятка метров наблюдать их маршрут. А точнее мне и не надо.

Дома, в лучших традициях английского денди, я облачился в теплый халат, заварил погуще кофе и уселся перед экраном монитора, на который была выведена карта города. В ближайшие несколько суток мне предстояло работать, не отрывая зад от кресла.

Согласен, подобные занятия мало напоминают шпионские подвиги многочисленных книжных джеймсов бондов, но именно они есть основа нашей работы. Смотреть, слушать, сопоставлять, анализировать. 99,9 процента времени уходит на напряжение извилин, и дай Бог, чтобы одна десятая на указательный палец, нажимающий на курок. А вы думали, разведчики умирают от многочисленных, полученных в вооруженных потасовках ран? Скорее от хронического геморроя. Вот там большинство боевых ран и располагается. Уж извините, чем трудимся, тем и мучимся. Не верите, можете поинтересоваться у наших лечащих врачей, они вам точно укажут, где у профессиональных разведчиков гуще всего швов.

А вы как хотели? Попробуйте 60 часов без перерыва просидеть ну хотя бы возле экрана телевизора. Не слабо? Не заболят голова, глаза, а то и прочие места? Не покажется после этого кровавый мордобой отдыхом? А ведь вы будете легкие фильмы смотреть да подремывать незаметно. Мне же предстоит наблюдать на экране чистую геометрию — ползающие вдоль и поперек линий улиц и переулков световые точки курсографов, да так, чтобы каждое перемещение зафиксировать, каждую остановку по секундомеру засечь. Потому что точки эти — не что, иное как мои на сегодняшний, а возможно, и завтрашний день противники. И за любой такой остановкой или изменением скорости движения может стоять разгадка тайны их пребывания на вверенной моим заботам территории.

Центр. Здание Безопасности. Движение внутри здания. Выход. Автомобильное перемещение. Перекресток, 15 секунд — остановка. Перекресток, 8 секунд — остановка. Улица… Пешеходное перемещение. Улица… Расхождение курсографов. Первый — автомобильное перемещение. Второй — пешеходное. Третий — завис на пересечении улиц… Понятно — двое работают, один страхует.

Улица… Переулок… Остановка 65 секунд… Схождение курсографов… Расхождение… Автомобиль… Снова автомобиль… Перекрестки… Пешеходка… Городской автобус…

Что-то странное ощущается в этих на первый взгляд совершенно хаотичных перемещениях. Странное и тревожное. Исчеркивают город, как скучающий двоечник тетрадку, а зачем — понять невозможно. Нет знакомых еще по Учебке, по занятиям в классах электронных методов разведки характерных узоров слежки, контрслежки и проверки. Сколько их всего было? Тридцать или тридцать пять? И ни один не подходит! Ни «шаг», ни «возвратный шаг», ни «звездочка», ни «сеть»… Какой-то новый, не похожий ни на что узор вырисовывают мои коллеги.

Для чего они здесь, если никого не ловят, никого не выслеживают, ни с кем не встречаются, никакие тайники не проверяют? Для легких моционов вдоль городского пейзажа? Должен быть в этих изломанных, пересекающихся, расходящихся, замирающих и снова сходящихся линиях какой-то смысл, какая-то своя логика.

«Не бывает хождений просто так, — толковали мне еще в Учебке. — Желает того человек или нет, он всегда идет за чем-то или из-за чего-то, рисуя ногами на мостовых свое душевное состояние, биографию, возраст, тайные намерения. Достаточно только взглянуть на график его перемещений, чтобы понять, что с ним случилось или что он хочет предпринять в ближайшее время.

Дайте мне голый рисунок траектории человеческих шагов, и я скажу с абсолютной точностью, кому они принадлежат: мужчине, женщине, ребенку, душевнобольному, готовящемуся к последнему шагу самоубийце, вору, мужу, любовнику, военному, актеру, связнику или резиденту чужой разведки. Подумайте, и вы согласитесь, что это элементарно. Влюбленная парочка идет совсем не так, как прожившие двадцать пять лет вместе супруги. Мужчина не останавливается и не замедляет шаг там, где это непременно делает женщина. Пожилой пешеход не преодолевает таких расстояний, как молодой. А рота марширующих солдат не притормаживает возле всякого встретившегося на пути магазина. Каждый ходит так, как живет.

Если вы хотите, оставаясь невидимым, знать, какие цели преследует ваш противник, отследите географию его перемещений. Она вам скажет больше, чем прямая слежка. Она, словно вычерченная на асфальте стрелка, укажет на конспиративные квартиры, места нелегальных встреч, тайники и пр. Почти все разведчики умеют контролировать мимику, жесты, речь, но практически никто — шаги. В конечном итоге они всегда идут туда, куда требуется, и так, как их учили, тем самым выдавая себя с потрохами…»

По шагам моих нынешних противников я не мог сказать ничего! Вообще ничего! Надеясь с помощью электронной слежки прояснить картину, я лишь больше затемнил ее. Уж лучше было бы, пусть и с риском, раскрыть свое инкогнито, вести слежку по старинке, топая за подследственными собственными ножками и наблюдая собственными глазками. Может быть, чего больше углядел.

Улица… Переулок… Автомобиль… Пешеходка… Схож-Ц дение… Расхождение…

А это что-то новенькое — появились вертикальные смещения. Курсограф, замирая на месте, стал совершать странные, вибрирующие колебания: подопечные закрутились в лестничных маршах. Раз, два, три… девять, десять. А по карте там стоит девятиэтажка. Где же они десятый этаж раздобыли? Или это крыша? Горизонтальное смещение. Еще. Замирание. Зачем им крыша?

Спуск. Улица. Пешеходка. Снова девятиэтажка. Первый второй, третий лестничные марши. Крыша.

Опять крыша! Они что, специалисты по ремонту мягкой кровли? Да нет, похоже, они специалисты гораздо более широкого профиля. Не ясно только какого.

Третий курсограф замер посреди улицы, «потоптался» и на сверхмедленной скорости стал смещаться вдоль проезжей части. А это что за ерунда? Зачем ему, да еще так не спеша, прогуливаться посреди мостовой? Он не опасается машин, не боится нарушать правила дорожного движения? Ему наплевать на возможный конфликт с блюстителями дорожного порядка? Что-то не верится. Тайный агент, привлекающий к себе внимание, — это нонсенс. И почему так медленно?

Снова замирание, колебания на месте, быстрый отход к тротуару.

Что за странные маневры, на виду автолюбителей и пешеходов? А почему на виду? Кто сказал, что на виду? То, что он перемещался вдоль проезжей части, еще не значит, что он по ней шел! Ну-ка, где у меня карта городских подземных коммуникаций? Точно! В этом месте, под асфальтом, проходит объемный канализационный коллектор.

Значит, еще и подземелья. И крыши. Вычесывают город, как хозяин шерсть собаки в поисках блох, — прядки не пропустят. Обшарили, ощупали, обнюхали каждый квадратный метр, словно саперы нейтральную полосу перед большим наступлением.

Саперы… А почему бы и не саперы? Ползают на брюхе по ничейной земле, снимают все подряд, свои и чужие мины, режут колючую проволоку, готовят безопасные проходы для пехоты и техники, которые скоро пойдут в прорыв…

Вот оно! Вот где был скрыт дефект всех моих предыдущих рассуждений. Я искал объяснения действиям агентов в рамках одного законченного задания, а это, возможно, только подготовка к более масштабной операции. К тому самому фронтовому наступлению.

Я снова обложился картами. На этот раз я перестал обращать внимание на сиюминутные действия агентов, перестал, если так можно выразиться, «хватать их за руки», которые должны были опустошить или заполнить неизвестный мне тайник. Я вспомнил старое, мудрое правило — если хочешь разгадать секрет фокуса, если хочешь что-то заметить, отцепи взгляд от лица и пальцев манипулятора. Абстрагируйся, ищи частное от общего.