Он указывал на ее ошибки при подготовке лошади к прыжку: чересчур напрягая ноги и недостаточно прочно сжимая ее шенкелями, она позволяла лошади слишком близко подойти к препятствию, не давая себе места для разгона. Затем он заявлял, что для тренировки нужно больше места, и назначал частный урок на одной из тропинок, вившихся среди зарослей, окружавших поместья Тотемфилда. Ему доставляло удовольствие открыто, в присутствии многих, заявлять о том, что он будет ждать ее в определенное время в определенном месте и подготовит собственных пони к занятиям. Нередко они с Ванессой, не скрываясь, уезжали, забрав из конюшни лошадей в присутствии ничего не подозревающих инструкторов и учеников.

Многие тропинки, некогда доставлявшие такое удовольствие охотникам, стали узкими, запущенными: препятствия, которые следовало преодолеть — груда бревен, изгородь, баррикада в виде упавшего дерева — сгнили или поросли травой и мхом, а нависшие над ними кусты походили на летучих мышей с распростертыми крыльями. Вдоль троп выстроились монументальные ели с темными вершинами, склоняющимися под тяжестью шишек.

Вскоре Фабиан давал знак Ванессе свернуть с тропы и, проведя лошадей сквозь цепляющиеся заросли, преодолев высохшие русла ручьев, легким галопом они проезжали мимо осыпавшихся песчаных берегов, мимо деревьев, поваленных бурей. Когда они подъезжали к краю сырого оврага, за ноги лошадей цеплялись корни деревьев.

В эту гущу леса, это царство тишины, проникали лишь мелкие животные, прячущиеся в норах, или трепетные олени. Уставшие от долгой дороги, не испытывающие желания, они спешивались и ложились рядом, обняв друг друга, словно брат и сестра, похожие на листья с одной и той же ветки.

Границы времени и памяти для них переставали существовать. Одурманенные росой, покрывшей листья папоротника, резким запахом смолы, они беседовали об опасностях, которые можно увидеть лишь внутренним оком, наслаждались близостью, и над открытиями, сделанными ими, нависали ветви, похожие на клубы темного дыма.

Благодаря этим поездкам Фабиан изучил Ванессу так, как никого другого. В той мудрости, с которой она отметала все условности, в откровенности, с какой она воспринимала себя, он обретал светоч жизни, чем она всегда для него была.

Иногда Фабиана мучили старые боли в спине. В такие дни он не мог ни ездить верхом, ни преподавать, будучи прикован к постели в своем доме на колесах. После уроков, сообщив родителям, что будет заниматься с подругами, Ванесса отправлялась к нему. Готовила еду и, после того как он поест, расправляла простыни и взбивала подушки. На смену страсти пришли нежность и забота. Она переворачивала его на живот и, сев на него верхом, надавливала коленями на спину, массируя руками лопатки, разминая мышцы до тех пор, пока они не становились эластичными.

Воспользовавшись единственным преимуществом своего возраста — способностью спокойно относиться к страданиям, — Фабиан задумался над тем, не является ли его страсть к Ванессе результатом одиночества, отголоском детского желания обрести утешение у матери, почувствовать прикосновение ее ласковой руки.

Позаботившись о нем, Ванесса никогда не забывала покормить, напоить и почистить его лошадей. Он засыпал под приятный шорох платья Ванессы, хлопотавшей в кладовой, на кухне или в спальне, с сознанием, что, проснувшись, найдет на постели записку со словами любви.

Пока Фабиан работал инструктором на конюшнях «Двойные удила», они встречались регулярно. Под каким-нибудь предлогом — для того, чтобы проверить подвеску трейлера или починить фонарь заднего хода, — Фабиан покидал конюшню и извилистой проселочной дорогой ехал на поляну за Тотемфилдом. Стараясь, чтобы никто не проследил за ней, Ванесса на велосипеде ехала туда же. Поднявшись к нему в прицеп вместе с велосипедом, она бросала его на пол, как надоевшую игрушку, и кидалась к нему в объятия.

После этого Фабиан выезжал на одно из шоссе, проложенных вокруг Тотемфилда, и ехал до тех пор, пока не добирался до какого-нибудь заброшенного кемпинга. Там, среди грузовиков и других трейлеров, его дом на колесах было трудно обнаружить.

Здесь, где им мешал лишь приглушенный шум моторов, они с Ванессой чувствовали себя в безопасности среди его снаряжения для игры в поло и книг, в обществе лошадей, охранявших их. Фабиан знал, что, поскольку Ванесса была несовершеннолетней, в таком маленьком городе, как Тотемфилд, им следовало опасаться излишнего внимания со стороны ее родителей и персонала школы, а также любопытства ее подруг. Его трейлер не был неприступной крепостью, поэтому следовало учитывать угрозу внезапного вторжения.

Представляя возможные последствия такого вторжения, Фабиан всегда учитывал своеобразие законов, касающихся интимных отношений с несовершеннолетними. Он понимал, что его поведение было достаточным основанием для обвинения его в предусмотренном законом изнасиловании, если бы удалось доказать, что «в силу обстоятельств и создавшихся условий» его действия были направлены на то, чтобы возбудить в нем страсть. Что же касается согласия, страсти и сексуального желания его предполагаемой жертвы, то с точки зрения закона они не имели никакого значения.

С другой стороны, закон не видел почти никакого различия между прямыми и косвенными доказательствами. Даже если девушка не была девственницей в тот момент, когда впервые познакомилась с ним, для того чтобы признать Фабиана виновным, медицинским экспертам следовало лишь установить, что обвиняемый совершил с ней половой акт, причем не в данное время, а в любой момент в прошлом, независимо от того, как давно это случилось.

В довершение всего Фабиан знал, что, хотя в судебном иске против него Ванесса — вполне самостоятельная, хотя и несовершеннолетняя партнерша, — может рассматриваться как истица, закон может освободить ее, как несовершеннолетнюю, от необходимости выступать со свидетельскими показаниями, если дело будет доведено до суда. Ее также не могли принудить участвовать при перекрестном допросе. Следовательно, Фабиан был бы не вправе опровергать обвинения, выдвинутые против него.

Девственность Ванессы придавала особую остроту их отношениям; единственным табу было ее нарушение. Это обстоятельство привносило в их любовные игры дополнительную прелесть. Совмещая соблюдение этого табу с удовлетворением желаний, они получали особое, утонченное наслаждение.

Сидя рядом с Ванессой, Фабиан обычно привлекал ее к себе. Он покусывал ей шею, проводя пальцами по затылку, отчего она изгибалась и начинала тяжело дышать. Укладывал ее и принимался возиться с пуговицами на ее кофточке; она тотчас отстраняла его руку и сама расстегивала ее, словно боясь расстаться с ним даже на мгновение. Затем он расцеплял застежку на лифчике. Несмотря на то что Ванесса была еще совсем девочкой, у нее было вполне сформировавшееся, женское тело; правда, груди казались непропорционально маленькими по сравнению с бедрами и слишком полными ягодицами. Он хватал пальцами соски, нежными движениями крутил их, мял до тех пор, пока они не затвердевали. Затем брал в рот сначала один сосок, потом другой, снова возвращался к первому. Сосал, вытягивал до тех пор, пока девушка не начинала извиваться и стонать, откинув голову назад.

Когда Фабиан принимался расстегивать ей юбку, Ванесса чуть приподнималась, чтобы помочь ему снять ее. Раздвинув одной рукой икры, другой рукой он принимался ритмично поглаживать между бедрами, возбуждая ее. Движения его руки ускорялись, пальцы скользили по тонкой ткани трусиков, ощущая складку, волосяной покров. Он медленно стягивал ткань, обнажив плоть, и, влекомый источаемым ею жаром, смело прижимался губами к этой плоти.

Она была широкой и вытянутой, наружные губы походили на гребни волны, спрятанные под колпаком. Фабиана привлекали дерзко выпяченные внутренние губы, влажные от выделений. Он заметил, что одна губа была длиннее другой. Ванесса объяснила, что, как и «заячья губа», дефект этот у нее с рождения.