В незапамятные времена сложилась пословица: «У всякой вещи своя пара». И потому, верно, так много существует рассказов о даровитых юношах и прекрасных девушках, которые соединились по воле Неба.

Один из этих рассказов, уважаемый читатель, ты сейчас и услышишь.

В провинции Шаньдун, в Яньчжоуской области, в уезде Цзюйе стояла когда-то беседка, и называли ее Беседкою Цветущего Благоухания. Осенью, после сбора урожая, здесь обычно собирались окрестные жители, чтобы принести жертвы богу Шэнь-нуну – Первому Землепашцу, а заодно и повеселиться. На столбе беседки висела деревянная доска с тремя иероглифами, обозначавшими ее имя и начертанными, как гласила молва, самим Янь Чжэнь-цином [3] давным-давно, еще в годы династии Тан. Доска, разумеется, пришла в ветхость, иероглифы стерлись, но сделать новую надпись никто не отваживался. И вот как-то раз, незадолго до осеннего жертвоприношения, местные старейшины устроили совет.

– Только по старой памяти нам известно, как зовется эта беседка,– говорили они,– надписи давно уже нет, да и сама доска, на которой она была начертана, того и гляди, рассыплется трухой. А ведь можно бы навсегда сохранить прекрасное это название! Давайте поставим внутри беседки каменную плиту и попросим какого-нибудь опытного каллиграфа написать три иероглифа.

А в тех краях обитал тогда сюцай [4] Ван Вэй-хань – потомок знаменитого каллиграфа Ван Си-чжи [5] из времен династии Цзинь. Вэй-хань превосходно владел письменным стилем Яня, и чуть ли не каждый в округе знал и ценил его искусство. Собрав подарки, старейшины пришли к нему со своею просьбой, и Ван Вэй-хань с охотою согласился. Он обещал, что в день торжества придет и, как принято говорить, поднимет свою кисть. А старейшины, в свою очередь, пообещала отшлифовать камень к этому сроку.

День праздника наступил, и все жители окрестных селений, от мала до велика, собрались подле беседки, чтобы полюбоваться на гулянье. Вы спросите, о каком гулянье я говорю? Да ведь я уже упомянул, что не только жертвы в честь божества приносят крестьяне в этот день, но и веселятся, как умеют: свистят флейты, гремят барабаны, там играют в мяч, здесь бьют из самострела, там развлекают толпу певицы, здесь выступают на подмостках куклы или живые актеры в ярких нарядах. Веселый праздник, отдых от трудов и забот! Можно ли удивляться, что посмотреть на все эти забавы приходит не только простой народ, но и люди высокого происхождения. Они появляются в окружении певиц и слуг, слуги несут вино. Когда священные обряды завершены и гулянья окончены, все расходятся по домам. В беседке остаются только старейшины – устроители праздника, они делят меж собою оставшееся после жертвоприношения вино и мясо и пируют до тех пор, пока все не напьются пьяны.

Так повторялось из года в год. Но на этот раз, ожидая прихода Ван Вэй-ханя, который, как вам уже известно, обещал сделать надпись на каменной плите, старейшины пригласили известную певицу Се Тянь-сян, чтобы вино за столом подносила она. Вышло, однако же, так, что Ван надолго задержался у какого-то приятеля. Столы были заставлены яствами, а его все не было и не было, и старейшины не решались пригубить чаши и томились в ожидании гостя. Наконец удивленная певица спросила:

– Отчего вы медлите, почему не идете к столу? Ведь все обряды закончены!

– Верно, но мы дожидаемся сюцая Вана, – отвечали старейшины.

– Какого сюцая?

– Сюцая Ван Вэй-ханя, знаменитого каллиграфа.

– Я давно о нем слышу, но до сих пор мы никогда не встречались. А почему он должен быть на вашем празднике?

– Он обещал нам начертать на этой каменной плите три иероглифа – название беседки. Вот уже и тушь растерта. Как только он сделает надпись – тотчас сядем за стол.

– Позвольте мне написать название – хотя, бы шутки ради, чтобы скоротать время: ведь вашего гостя все равно еще пет, – попросила Се.

– Как? Ты не только петь, ты еще и писать умеешь? – изумились старейшины.

– Да не столько пишу, сколько мажу. Я еще учусь – напишу и сразу сотру. Вот вам случай посмеяться над самозваной искусницей. Когда Ван придет, мы тут же смоем все, что я напачкаю, и он напишет по-настоящему. Дайте мне только кисть потолще.

– Откуда у нас кисть? Сюцай Ван сам должен принести кисть, – сказали старейшины.

Глиняная плошка с густо разведенною тушью стояла на столике перед глазами певицы. Ей до смерти хотелось немедленно попробовать свои силы, но что сделаешь без кисти? И вдруг Се Тянь-сян осенило. Она вынула из рукава тонкий шелковый платочек, на одном из углов завязала узел -· и кисть была готова. Обмакнув узел в тушь, девушка взмахнула рукой, и на гладком камне появились два иероглифа – «Цветущее Благоухание». Тянь-сян была уже готова написать третий, как вдруг послышался звон колокольчиков.

– Никак, сам господин Ван пожаловал! – воскликнул кто-то из старейшин.

Рука девушки остановилась, взгляд оторвался от плиты. В самом деле, к беседке верхом на прекрасном, горячем коне подъезжал сюцай Ван. Он ловко спрыгнул на землю, старейшины заспешили ему навстречу. Встретились они у входа, и хозяева стали приветствовать гостя – по одному, соблюдая порядок старшинства. Последней поклонилась сюцаю Се Тянь-сян. Красота певицы поразила Вана, да и девушка была восхищена благородной наружностью гостя.

Внезапно взор сюцая упал на иероглифы, написанные Се Тянь-сян. Тушь на камне еще не успела высохнуть.