Волосы противно липнут ко лбу, струйки воды навязчиво лезут в глаза, заставляя щуриться, и лезут за воротник, пробирая холодом до костей. Пальцы на ногах совсем онемели. Эх, и жрать охота, вечер уже, давно бы пора устроить привал. Вот дойдут, и будет им. А завтра уже, небось, чудище убивать.

Впятером они идут, герои! На чудище! Как же! Златокудрая-то царя послала, он и поскакал! А они все за ним следом. Сами. Тоже, типа, повоевать приспичило, тоже подвигов захотелось, аж до зуда в заднице. Ага.

Впрочем, вон Илькуму действительно захотелось до зуда. Мальчишка он еще, даже больший мальчишка, чем кажется. Вон, бредет за Этаной следом, спотыкаясь на каждом шагу. Такой же мокрый и грязный, кажется, совсем неуместным здесь. А ведь не хуже прочих. Илькум – стрелок. Лучший стрелок, гениальный. Таких, как он – не найти. Все, что могло с грохотом или легким свистом вырваться из рук, все что могло неотвратимой молнией метнуться, ища свою цель – цель находило. Будь то маленькая пуля эредской винтовки, полулегального дара богов, или тонкая красноперая стрела кузунского лука, или широкое майрушское копье – все находило цель – быстро, легко и неотвратимо. Говорят, это дар Думузи, хозяина ветров. Что ж, может быть, а может и нет, кто их, этих богов, разберет.

Герой! А какой же герой без подвигов? Царь отговаривал, Тизкар отговаривал, Этана, так вообще, бегал, ругался, кулаками махал, а толку? Куда ж тебе, мальчик? Нет, все равно, говорит, пойду! Не возьмете, говорит, запрете – все равно пойду! Убегу, и за вами следом. Ладно, взяли. Лучше уж пусть под присмотром геройствует, так спокойнее. Да и хороший стрелок не помешает.

Тизкар молча скрипнул зубами. Ноги скользят по камням, еще немного, и сорвется, покатится куда-нибудь в пропасть, вниз головой. И без всякого чудища, пропади оно!

А вот на хрен Златокудрой чудище? А? Кто бы сказал? Подвигов захотелось во славу ее? Тизкар неохотно вздохнул – эх, нам не понять, неисповедимы пути твои… Привилегия солдат – не спрашивать, не думать, а просто идти вперед. Надо – пойдем, не надо – так дома останемся, отдыхать будем, есть-пить будем. Что нам? Спрашивать и думать – удел царей. Пусть этот козел горный думает, чтоб ему! Вон как резво скачет, ему-то и думать недосуг, взыграло у него!

Может, давай я тебе сам ногу сломаю, царь? А потом радостно потащим тебя домой. Тизкар на мгновенье закрыл глаза.

Там, где-то далеко, у стен Аннумгуна, плескалось теплое море, изумрудно-зеленое у берега, спокойное, ласковое. Помнится, тогда он стоял на берегу, вглядываясь в горизонт, все казалось – в невообразимой дали он видит хрустальный небесный свод, искрящийся от солнечных бликов, звенящий на ветру.

– Тиз, у тебя есть сыновья?

Вздрогнул, потом хохотнул, пытаясь припомнить.

– Не знаю, может и есть.

Царь стоял рядом, все еще думая о чем-то своем, совсем не о том, о чем спрашивал, широко расставив ноги, подставив лицо свежему соленому ветру и щуря глаза.

– А у меня нет, – сказал он. – Ты знаешь, столько женщин было, но либо вообще не рожали, либо девочек. Как думаешь, почему так?

– Бояться?

Атну усмехнулся, вздохнул, поскреб шершавый подбородок, потом сморгнул, словно возвращаясь в действительность из далеких земель.

– Но ведь ни одна, Тиз, за столько лет… – медленно произнес он. – Я ведь все перевернул с ног на голову, но нет. Пусть бы даже соврала. Я бы сделал царицей, признал бы сына наследником.

– Царь, брось ты это. Успеешь еще.

Атну покачал головой.

– У царя должен быть наследник, мало ли что. И не надо на меня так смотреть. Сам подумай – случись что, и они тут перегрызутся за трон, растащат втихаря каждый к себе в нору, все пойдет прахом. Вон Урушпак только того и ждет, небось корабли наготове держит. Пока вы тут будете грызться, он и ударит.

– Царь, я не… я все, что в моих силах…

Царь быстро, искоса глянул на него – словно стрелой насквозь, и отвернулся.

Тизкар вдруг почувствовал неприятный холодок внутри, что-то неправильное происходило, но он пока еще не понимал, как ему с этим быть. Где-то вдалеке тревожно вскрикнула чайка.

Или не чайка? Тизкар наконец мотнул головой, приходя в себя. Камень под ногой вывернулся, скользнул вниз, другой ногой он умудрился зацепить торчащий корень, и с размаху полетел в грязь.

– Да смотри ж под ноги наконец, демоны тебя раздери! – буркнул Этана, рывком вытаскивая его из канавы за шкирку.

Вот ругается буйвол сквозь зубы, а самого ведь тоже шатает. Сам устал. Эх, да все устали. И по горам лазить совсем не привыкли, и лесов отродясь не видели. Пока шли от Аннумгуна по берегу – хорошо было идти, весело, песни пели, шутки шутили. Как у подножья гор начались непролазные заросли олеандра и церциса, тоже еще идти было можно. А вот как дорога взметнулась вверх, то щерясь провалами голых скал, то смыкая над головой мохнатые сосновые лапы – вот тогда хорошо прочувствовали: куда и зачем идут. Не нравился царю тот этот поход? Да уж, кому бы понравилось?

И ведь не в чудище же дело, сдалось оно? Что они, чудищ никогда не видели? Убьют – так убьют, не убьют – так… Первый раз что ли? Да провались оно, это чудище!

Если развернутся и уйдут – Лару Златокудрая разгневается, а не уйдут, победят чудище – разгневается Гизиду, хозяин лесов. Не победят – так просто, по-тихому, башку сложат. Может оно и лучше, по-тихому? Пусть боги сами разбираются, кто кого, у них свои счеты, людям в такие дела лучше не лезть. А то еще разозлятся, сровняют в божественном гневе весь Аннумгун с лицом земли. Что им? И камня на камне не оставят. Доказывай потом…

Кто разберет, как лучше. Вздохнул. В такие минуты Тизкар готов был радоваться, что стоит за спиной, на шаг позади. Слава богам – не ему решать! Что бы он решил?

Впрочем, Златокудрая-то пострашнее хозяина лесов будет, лес – он от Аннумгуна далеко, да и что им от этого леса… а она рядом. Златокудрая – это сама жизнь.

Ладно. Осталось немного, вон сколько уже прошли. Тизкар оглянулся через плечо.

Где-то там, позади, шел Мелам. Шел? Или может уже не шел, пропал, растворившись в мелкой навязчивой мороси. Мелам то появлялся, то незаметно исчезал, когда ему заблагорассудится, то ли наставник, то ли советник царя, хотя что делать советнику в таком месте? Да и наставник уже ни к чему, не по возрасту – такого царя, как Атну, поди наставь! Седой, поджарый был Мелам, с крупным породистым носом и тонкими, словно стальные витые тросы, руками. Говорят, еще у старого царя Лугальбанды в наставниках ходил, а то и у Энменкара… хотя брешут поди, не живут люди так долго. В глаза наставника уважительно называли Мелам-Ату, за глаза не менее уважительно – дед. Глянешь на такого деда, и сразу становится ясно – не моргнув глазом уложит и буйвола Этану, и здоровенного Тизкара на обе лопатки, хоть обоих за раз.

– Ну, долго еще? – тихонько поинтересовался Тизкар, больше всего опасаясь, что за разговоры сейчас буйвол свернет ему башку.

– Все, пришли! – царь вдруг оказался рядом, сверкнул прищуром серых пронзительных глаз.

Там, впереди, из-за костистой гряды черного сланца, выглядывали исполинские кедры. Нишубур. Ну, вот и славно!

Мальчишка Илькум отчаянно чихал, кутаясь в два плаща – свой и Этаны. Нос распух, словно огромная красная слива, глаза слезились и зубы отчетливо выбивали дробь.

Огня разводить не стали – зачем раньше времени напоминать о себе. Хотя наверно боги и так знают… все равно, лучше не искушать. Только без огня ночью в горах холодно, не то что сопливому Илькуму, даже Тизкара холод пробирал до костей. Ничего, до завтра как-нибудь продержатся.

Царь с Меламом ушли дальше в лес, осмотреться, а они втроем остались. Сидели на земле, под старой, упрямо росшей вкривь и вкось пихтой, а лес тихо гудел за спиной.

Страшный лес, незнакомый, непонятный. Для жителей бескрайних равнин и тростниковых болот, где три молодых тамариска на заднем дворе – уже непролазная чаща, лес, даже без всяких чудищ… да что там, гораздо страшнее самих чудищ! С чудищами можно сразиться и победить, а так… Ничего, с лесом они тоже справятся.