И открыла уста Лару, и зазвенел ее голос, песне подобный: «К востоку отсюда, за светлым Севешем, горы покрытые лесом кедровым. Кедры те стережет злой Хумбаба. Сруби ему голову и в дар принеси мне. Вечное имя себе этим создашь ты».

И открыл Атну уста и молвил смущенно: «Как же пойду, как в лес вступлю я? Хумбаба могуч как гора, неусыпен. Ни днем, ни ночью не знает покоя. Глаза его молнии мечут, ноги его тверды словно камни. Хумбаба страшен – ураган его голос, уста его пламя, смерть – дыханье. Рыком одним поражает тучи, стрелы его огнем убивают. Бог Гизиду наделил его силой».

И взглянула на него богиня и молвит: «Только боги пребудут вечно, а человек – сочтены его годы. Что б он не делал – все это ветер. Где же она, сила отваги? Иль за меня не готов умереть ты?»

И тут же поднялся Атну на ноги, глаза его засияли как звезды, светлый клинок из ножен он вынул, клятву принес прекрасной богини. «Если из леса живым не вернусь я, знай, что Атну умер героем!»

Песнь об Атну, царе Аннумгуна

– Зачем тебе это, Златокудрая?

Он приподнялся на выпрямленных руках, все еще легко прижимая ее к смятой постели, она прерывисто дышала, сейчас уже едва заметно, и блаженная расслабленность еще не успела покинуть тело… волосы в беспорядке разметались по подушке. Ей было хорошо, очень хорошо, и было бы лучше, если бы царь ничего не спрашивал сейчас, просто сделал как она хочет.

– Зачем тебе это? – спрашивал он.

– Разве моего слова не достаточно, милый? – она попыталась улыбнуться.

– Нет. Я хочу знать.

Он хочет знать? Лару с недоумением заглянула в серые глаза царя, и глаза вдруг оказались совсем рядом, только что бушевавшая страсть сошла пенной волной, лишь сухой песок… серый лед. «Зачем?» – говорили глаза. Так царь, наверно, смотрит на своих рабов… или врагов? Вдруг стало страшно, Лару едва удержалась, чтобы не дернуться, попытаться вырваться из его рук. А смогла бы? Вырваться? Она, Златокудрая богиня, из рук человека? Лучше даже не думать.

Она любит его? Сложный вопрос. Она просто чувствует себя женщиной рядом с ним, обычной, слабой женщиной, готовой на все. Сама пугается этого чувства, прячется за божественной мишурой, требует подвигов. Зачем?

– Я так хочу, – твердо сказала она.

Губы царя тронула легкая улыбка, глаза неожиданно потеплели. Он понимал все куда лучше, чем ей бы хотелось.

– Я не мальчик, которого можно легко послать на подвиги, исполнять любую прихоть, – сказал он.

Не мальчик, – царь Аннумгуна, Атну ясноглазый. А ведь она помнит его мальчиком, ребенком. Удел и кара богов – помнить все. Она помнит его угловатым, порывистым подростком, трепетным юношей, который целовал землю у ее ног, самозабвенно глядя в глаза, словно преданный пес. Когда же мальчик вырос? Стал мужчиной, суровым, жестким, резким… нет, резким не с ней. Требовательным. Когда он изменился? Какой Атну ей нравится больше? Тот или этот? Сердце в ответ забилось, истекая горьковатым, душистым хмелем. Этот.

– Ты хочешь поторговаться, мой царь?

О, как бы она хотела поторговаться! Хотела и одновременно боялась, ведь это было бы так легко, она бы дала ему все! Ему, своему царю. Это поставило бы все на свои места, сделав простым и ясным. Игрой, и больше ничем. Но только если он начнет торговаться сейчас, это будет уже не тот царь, не ее, чужой. Даже не прежний мальчик. Если начнет торговаться – тот, ее царь, уйдет навсегда.

А взамен? Станет мелочным, хитрым старым царьком? Нет, конечно не так… не так скоро? А ведь однажды он действительно состарится, сморщится, поседеет, ослабеют руки и выпадут зубы. Она увидит все это, как видела не раз. Он изменится, люди меняются… Сможет ли она вот так же быть рядом с ним, что бы не случилось? Вряд ли. Зачем врать? Она найдет себе нового, молодого царя, который будет преданно заглядывать в глаза и вилять хвостом. Так может лучше сейчас, честнее? Поторговаться с ним, пообещать… чего ему обещать?

– Нет, моя богиня, – шепнул он, – я не стану торговаться с тобой, я сделаю это просто так, для тебя. Но я хочу понимать: что я делаю и зачем.

Зря она затеяла это.

Ведь так нельзя! Он хочет?! Какое право он имеет хотеть, что-то требовать от нее?! Она богиня, она имеет права без объяснений.

Лару все же дернулась, глупо, словно девчонка, попыталась вырваться, вскочить на ноги, обрушить на строптивого царя весь свой божественный гнев, но натолкнулась на серые спокойные глаза. Замерла, прикусив губу. А царь потянулся к ней, поцеловал, и долго смотрел, улыбаясь, осторожно гладя жесткими шершавыми пальцами по щеке. Моя богиня, говорил он. Моя. Кто другой бы посмел? Его богиня!

Мелкие морщинки уже начали появляться у глаз, делая взгляд пронзительней и резче, на висках пара ранних седых волос, кожа потемнела от солнца, обветрилась… не мальчик, нет, давно не мальчик, такого не пошлешь… и плевать ему, что она богиня, а он всего лишь человек. Боже! Неужели она такая старая? Триста лет!

– Это игра, – губы шевельнулись почти сами, плохо понимая кому говорят и зачем, неумело оправдываясь, – игра и больше ничего. Почему ты не хочешь…

* * *

Лару старательно обвела в кружочек еще один город, повернулась и показала Думузи язык.

– Еще один! – победно провозгласила она. – Майруш! Итого – четырнадцать городов с храмами! А у тебя только пять осталось!

– Ру, ты слишком серьезно к этому относишься, – пожал плечами Сребророгий месяц-Кунан с соседнего дивана.

– Как раз наоборот, слишком не серьезно, – буркнул Думузи.

Они сидели в главном роскошном зале небесного дворца, где во всю стену красовалась карта мира с раскрашенными зонами влияния. Здесь было так удобно делить этот мир, попивая вино и болтая о вечном. Главный зал их игры.

– Да ладно, кому нужны эти рейтинги? – Кунан протянул руку, взял со столика имбирное печенье.

– Как кому? – изумилась Лару. – Это же сила! Чем больше влияния, тем больше силы!

– Чем больше, тем больше, – передразнил Думузи. – Зачем тебе еще? Ты и так хороша.

Месяц-Кунан страдальчески закатил глаза, эта тема успела его основательно достать. Собственных почитателей ему хватало, а чужих отвоевывать он не собирался, по крайней мере в войне. Лару с Думузи же грызлись едва ли не из-за каждого человека. Впрочем, скорее из чувства противоречия, чем ради какой-то цели. Просто игра.

Забавней всего в этой ситуации было то, что Эмеш, вот уже лет двести не вылезавший из своих глубин, держал рейтинг куда выше их обоих. Впрочем, в последние годы начал потихоньку сдавать позиции, почти незаметно. Но Эмеш – творец, люди будут почитать его просто так. Выше Эмеша только Атт – громовержец и владыка небес.

– Слишком не серьезно ты… – тихо повторил Думузи, дикий ветер степей. И вдруг снова усмехнулся ей в глаза, – а думаешь, завоевав город и построив в нем храм, ты заставишь людей почитать тебя?

– А куда они денутся? – удивилась Лару. – Рано или поздно начнут. Я не тороплюсь.

Дело пошло, за работу уже взялись аннумгунские жрецы, и певцы уже поют песни о той победе, прославляя Златокудрую, что принесла победу Аннумгунскому царю. И Майруш скоро поверит и возрадуется ее величию! Великая битва, великая слава! Осада Майруша… помнишь, как это было?

* * *

Там было жарко, сухо, только пылища поднималась столбом. Да и не осада, про осаду придумали потом, что три дня и три ночи, доблестный враг, ощетинясь, сурово сжимает в руке копье – про такого врага не стыдно и вспомнить, такой победой – не стыдно и гордится!

А было так, забава. С разбегу взяли, с первого же наскока. Снесли хлипкую ограду, разнесли по кирпичику царский дворец, прирезали в неразберихе ихнего царя, вот Тизкар тогда, помнится, своей рукой и прирезал.