Никаких следов расчетов, которые почти пять часов вел Назаров, в оперативной памяти «Спарка» не было. Не было их и на дискете, лежавшей на столе рядом с монитором. Розовский сунул дискету в приемное устройство: на ней были его собственные вычисления — доля в предприятиях Назарова. Общая сумма была значительная — почти двести миллионов долларов. Но сложность заключалась в том, что все эти деньги были в обороте, практически неликвидны. А свободных денег Розовский на своем счету не держал, всю свою долю прибыли он немедленно вкладывал в другое дело. Деньги должны работать, а не лежать без дела. Но сейчас Розовского интересовала не собственная бухгалтерия.
Он внимательно просмотрел содержимое всех ящиков офисного стола в поисках дискеты, на которую Назаров обязательно должен был сбросить расчеты — не в «Звездные войны» же он все это время играл! Пусто. Розовский задумался. Если дискета существует — а в этом сомнений почти не было, — то она может находиться только в кабинете Назарова.
Розовский понимал, что окажется в постыдном и даже опасном положении, если Назаров застанет его шарящим в письменном столе. Но выхода не было, дело — как все больше убеждался Розовский — того стоило. Он вышел на террасу второго этажа и осторожно заглянул в окно библиотеки.
Назаров, с фужером в руках, сидел в глубоком кожаном кресле перед включенным телевизором. Розовский решился. Он вошел в кабинет шефа, оглядев почти пустую столешницу, выдвинул верхний ящик стола. И сразу нашел то, что искал: дискета была подколота к гармошке какого-то объемистого факса на английском языке. Розовский даже не стал и пытаться перевести текст. Он взял дискету и быстро вернулся в компьютерную.
Сначала он ничего не понял. Это была обычная проверка финансового состояния принадлежащих Назарову компаний и фирм. Правда, очень детальная. И в отдельную строку выносились суммы, которые — как нетрудно было догадаться — без ущерба для дела можно было использовать в других целях.
Сокращение инвестиций.
Замораживание проектов, находившихся в самой начальной стадии.
Отказ в предоставлении кредитов третьим лицам, даже под большие проценты.
Становилось все очевиднее: Назаров аккумулировал свободные средства. И Розовский уже начал догадываться зачем.
Но неожиданно информативный материал на экране оборвался, возник текст, от смысла которого Розовский похолодел.
Это был приказ руководителям всех подразделений концерна немедленно начать скупку акций нефтяных компаний. Не Самотлора. Не Тюмени. Не Западной или Восточной Сибири. Всех. Всех российских компаний.
Всех! Он сошел с ума. Ни малейших сомнений. Сошел с ума. Спятил. Свихнулся!
Не меняло сути дела и то, что сделка фьючерная: расчет — через три недели после покупки.
Три недели! Акции все время ползут вниз, Розовский только вчера передал Назарову сводку с диаграммами, в которых способен разобраться самый тупой школьник. Если за эти три недели котировка снизится даже на три-четыре пункта (а она снизится на десять, а то и больше), Назаров — полный банкрот, весь его концерн пойдет с молотка и не покроет даже десятой части долга!
А от следующей мысли Розовский даже с кресла вскочил. Да ведь не только Назаров банкрот! Банкрот и он, Розовский, его деньги тоже в общем деле! Да как он посмел — не спросив, не посоветовавшись…
От отчаяния Розовский готов был завыть. Он проклинал этих бездарных ублюдков, которые даже бомбу на яхте не смогли как следует заложить. Кажется, сейчас он мог бы задушить Назарова собственными руками!
Это была самая настоящая катастрофа. Катастрофа, которая стократ усугублялась тем, что на рынок будут выброшены не только реально существующие акции, Назарова захлестнет шквал акций мифических, которых никто никогда в руках не держал и держать не будет. И их выбросят на биржу в первую очередь те, кто контролирует нефтяной рынок. Они будут продавать, продавать и продавать, чтобы сбить котировку. А через три недели не будет уже иметь никакого значения, реальна ли акция, отпечатана ли она на гербовой бумаге с водяными знаками или существует только во фьючерсном договоре. Реальна будет лишь разница в цене покупки и цене продажи. А при таком масштабе, на который замахнулся Назаров, — это десятки миллиардов долларов.
Боже милостивый! Он в самом деле сошел с ума? Или?..
Это «или» было страшнее любого банкротства.
Вся эта ошеломляюще грандиозная комбинация имела смысл только в одном случае: если в течение трех отведенных на все недель, ближе к их концу, когда ажиотаж достигнет высшей своей точки и пойдет на спад, Назаров, как опытный игрок в покер, выложит к своим четырем тузам главную карту — джокера. Такой джокер у него был — пресловутый патент. Патент, который способен удвоить и утроить запасы даже самых бросовых нефтяных месторождений. Который в момент своего обнародования поднимет котировку всех без исключения нефтяных компаний на десятки и даже сотни пунктов. А это будет означать, что Назаров, не затратив ни единой копейки, всего лишь выбросив на рынок купленные акции уже по новой, удесятеренной цене, получит разницу биржевых курсов.
Десятки миллиардов долларов.
Долларов!!!
А те, кто акции продавал, останутся в трусах и галстуках от Кардена.
Вся кровь бросилась Розовскому в голову.
Именно эти десятки миллиардов и есть безумие. Самоубийство! Отдав приказ начать скупку акций, Назаров подписал себе смертный приговор. Мало того, на этом приговоре стоит гриф: «Исполнить немедленно».
Теперь уж они не промахнутся. И бомбу заложат как надо. И не одну, чтоб наверняка…
Розовский понимал, что план, в который он был вовлечен полковником Вологдиным, преследует — после неудачного взрыва яхты — вполне определенную цель: нейтрализовать Назарова, вывести его из игры на то время, пока идет передел нефтяного рынка. Физическое уничтожение Назарова было чревато политическими осложнениями, а с точки зрения интересов дела — совершенно излишне. Достаточно просто изолировать Аркадия на некоторое время — в том же Лефортове, под предлогом возобновления старого уголовного дела о приписках в шесть тысяч рублей. А потом дело закрыть. И он уже никому не будет опасен.
Теперь менялось все. Если удастся выманить его на польско-белорусскую границу, там встретят его убийцы с пулеметами, а не следователь генпрокуратуры с ордером на арест. Не удастся — уничтожат на месте. Здесь, на Кипре, на этой же вилле. В любом другом месте, где он надумает скрыться. Даже не в самом этом месте — еще на пути к нему.
Но самое ужасное, что Аркадий даже не будет и пытаться скрыться. Он отрезал себе все пути к отступлению. Ситуацию на бирже можно будет переломить только в том случае, если обнародование патента — другими словами, презентация проекта восстановления нефтеносности всех российских месторождений — произойдет взрывоподобно, гласно, с привлечением ТВ и экономических обозревателей ведущих газет, наших и западных. И состояться эта презентация должна только в Москве. Но в таком случае Назаров — безусловный труп. А вместе с ним трупами станут все, кто случайно или не случайно оказался с ним рядом. И в их числе — сам Розовский.
Растерянность и отчаяние сменились решимостью. Нужно было действовать. Не теряя ни единой минуты. У него был только один-единственный шанс уцелеть — максимально быстро оказаться как можно дальше от этой виллы, от Кипра, и главное — от самого Назарова.
Розовский не стал даже возвращать дискету на место — на это уже не было времени. Он лишь вызвал на дисплей резервный счет Женевского банка. На счету фирмы в Женеве оказалось больше трехсот миллионов долларов. Вот из них он и возьмет свою долю.
Розовский стер из памяти «Спарка» полученную им информацию, погасил свет и вышел из компьютерной. Поднялся на верхнюю террасу: свет в библиотеке еще горел. Неспешно, попыхивая сигарой, чтобы не возбудить никаких подозрений охраны, прошел в свою комнату и быстро переоделся. Через десять минут он уже ехал на такси в ларнакский аэропорт.
