— Выборов не будет.

— Что-о?!

— Да нет, выборы будут. Но без господина Комарова.

— Он не посмеет, — прошептал Гришин. — Он не посмеет объявить Игоря Комарова недостойной личностью. Больше половины страны поддерживает нас.

— Дело зашло дальше, полковник. Генералы явно проявили настойчивость. Убийство старого генерала, попытки покушения на милиционера, банкира и главным образом на его святейшество, кажется, возмутили и спровоцировали их.

— На что?

— Первое января. Новый год. Они полагают, что все, как обычно, будут праздновать до такой степени, что окажутся не способны предпринять согласованные действия.

— Кто это «все»? Какие действия? Объясните.

— Все ваши. Все, которыми вы командуете. Действия — защитить себя. Они собирают силы в количестве сорока тысяч человек. Президентская служба безопасности, части быстрого реагирования СОБР и ОМОН, несколько отрядов спецназа, лучшие войска Министерства внутренних дел, базирующиеся в городе.

— С какой целью?

— Арестовать вас всех. Обвинить в заговоре против государства. Сокрушить «чёрную гвардию», арестовать или уничтожить в их же казармах.

— Они не могут. У них нет доказательств.

— По-видимому, есть, и есть офицер «чёрной гвардии», готовый дать показания. Я слышал, как секретарь сказал то же, что и вы, и вот так ответил патриарх.

Полковник Гришин стоял словно поражённый электрическим током. Половина его сознания говорила ему, что эти слабаки не решатся на такое. Другая половина возражала, что это возможно. Игорь Комаров не удостаивал своим присутствием думский зоопарк. Он оставался лидером, но не был депутатом Думы и поэтому не пользовался депутатской неприкосновенностью. Как и сам Анатолий Гришин.

Если старший офицер «чёрной гвардии» действительно существовал и собирался давать показания, то прокурор Москвы мог выписать ордера на арест и продержать их под стражей по крайней мере до выборов.

Как специалист по допросам, Гришин знал, на что способен человек, впавший в панику: выброситься из окна, выбежать на рельсы перед поездом, броситься на колючую проволоку с пропущенным электрическим током.

Если исполняющий обязанности президента, его окружение, его преторианская гвардия21, генералы управления по борьбе с организованной преступностью, офицеры милиции — если все они поймут, что ожидает их в случае победы Комарова, они действительно могут впасть в панику.

— Возвращайтесь в резиденцию, отец Максим, — наконец произнёс он, — и помните о том, что я сказал. Вы зашли слишком далеко, чтобы надеяться, что останетесь на свободе при существующем режиме. Ради вашего спасения СПС должен победить, и я хочу знать обо всём, что происходит, что вы услышите, о каждой встрече, каждом совещании. С сегодняшнею дня и до Нового года.

Напуганный священник с радостью поспешил уйти. Через шесть часов его престарелая мать заболела тяжёлой формой воспаления лёгких. Он получил от своего доброго патриарха отпуск до её выздоровления и ночью покинул Москву в поезде, направлявшемся в Житомир. Он сделал все что мог, рассуждал отец Максим. Он сделал всё, о чём его просили, и даже больше. Но святой Михаил и его архангелы не допустят, чтобы он оставался в Москве хотя бы минутой дольше.

В тот вечер Джейсон Монк составлял своё последнее сообщение на Запад. Лишившись компьютера, он писал его медленно и аккуратно, печатными буквами, пока не заполнил два листа бумаги большого формата. Затем с помощью настольной лампы и миниатюрного фотоаппарата, который дал ему Умар Гунаев, он сфотографировал обе страницы несколько раз, прежде чем сжечь их и пепел спустить в унитаз.

В темноте он вынул непроявленную плёнку и вставил её в крошечную кассету величиной с кончик мизинца.

В половине десятого Магомед и двое других телохранителей привезли его по указанному им адресу. Незаметное строение, отдельный домик в далёком юго-восточном микрорайоне Москвы, в Нагатине.

Старик, открывший дверь, был небрит; шерстяной джемпер болтался на тощем теле. Монку ни к чему было знать, что когда-то этот человек был уважаемым профессором Московского университета, пока не порвал с коммунистическим режимом и не опубликовал статью для студентов с призывом бороться за демократическое правление.

Это произошло задолго до реформ. Реабилитация пришла потом, слишком поздно, чтобы что-то изменить, и ему дали небольшую государственную пенсию. В то время ему повезло — он не попал в лагеря. Конечно, он лишился работы и квартиры. Ему пришлось подметать улицы.

Если он вообще сумел выжить, то благодаря человеку одного с ним возраста, который однажды остановился рядом с ним на улице, заговорив на неплохом, но с английским акцентом русском языке. Он никогда не узнал имя Найджела Ирвина; он называл его Лисом. Лис. Ничего особенного не сказал шпион из посольства. Просто время от времени оказывал небольшую помощь. Мелочи, почти без риска. Он предложил русскому профессору занятие, хобби и несколько сотенных долларовых купюр, чтобы сохранить душу в теле.

Прошло двадцать лет, и вот он смотрел на человека на пороге.

— Да? — спросил он.

— У меня известие для Лиса, — сказал Монк.

Старик кивнул и протянул руку. Монк положил ему на ладонь маленький цилиндр, старик отступил назад и закрыл дверь. Монк повернулся и пошёл обратно к машине.

В полночь маленький Мартти с привязанным к лапке цилиндриком был выпущен на свободу. Несколько недель назад его привезли в Москву, совершив длинное путешествие, Митч и Кайрэн из Финляндии, а принёс в незаметный домик Брайан Винсент, умевший разбираться в плане улиц Москвы.

Мартти на мгновение застыл, затем расправил крылья и кругами взвился в холодное небо над Москвой. Он поднялся на высоту в триста метров, где мороз превратил бы человеческое существо в кусок льда.

Так случилось, что в это время один из спутников «Интелкора» начал свой полёт над скованными морозом просторами России. Следуя инструкции, он послал зашифрованный сигнал «Ты здесь, малыш?» вниз, в город, не ведая, что уже в прошлый раз разрушил своё электронное дитя.

На окраине столицы специалисты из ФАПСИ подготовили свои компьютеры для принятия сигнала, который бы означал, что иностранный агент, разыскиваемый Гришиным, произвёл передачу информации, и тогда триангуляторы могли бы вычислить его нахождение с точностью до отдельного здания.

Спутник прошёл мимо, а сигнала не было.

Что-то в крошечной головке Мартти подсказало ему, что его дом, место, где три года назад он вылупился слепым и беспомощным птенцом, находится на севере. И он повернул на север, навстречу обжигающему ветру; час за часом сквозь холод и темноту летел он, движимый только одним желанием — вернуться туда, где его дом.

Никто не увидел его. Никто не увидел, как он покинул город или как он миновал берег, оставив справа огни Санкт-Петербурга. Он летел дальше и дальше, неся своё сообщение, и через шестнадцать часов после того, как покинул Москву, замёрзший и обессиленный, добрался до голубятни на окраине Хельсинки. Тёплые руки сняли цилиндрик с его лапки, а три часа спустя в Лондоне сэр Найджел Ирвин читал сообщение.

Взглянув на текст, он улыбнулся. Дело зашло так далеко, что дальше некуда. Для Монка оставалось одно последнее задание, после которого он должен снова уйти на дно до тех пор, пока его благополучно не вытащат оттуда. Но даже Ирвин не мог предвидеть того, что было на уме у непредсказуемого Монка.

В то время, когда над их головами пролетал Мартти, Игорь Комаров совещался с Гришиным в кабинете партийного лидера. В остальной части небольшого здания, где располагалась штаб-квартира, никого не было, за исключением охранников, сидевших в своей комнате на первом этаже. Снаружи в темноте бегали на свободе собаки-убийцы.

Сидевший за столом Комаров казался в свете лампы побледневшим. Гришин только что закончил докладывать вождю Союза патриотических сил о том, что узнал от предателя-священника.