Недавно я даже узнала причину, отчего жизнь отсюда уходить стала. В Тиллиорке нашлась старуха, что помнила прошлую владелицу этого места. Штефа, одна из старейшин поселения только рада была поговорить да прошлое вспомнить.

— Травница сильная то была, — рассказывала она, подслеповато щурясь. — Ужо годков пятьдесят прошло, как бы не боле, как померла она, стало быть. Любую хворь излечить могла, все к ней ходили. Мне с дочкой моей старшой помогала, недюжила та больно часто в детстве-то, а лекарка наша… с именем вот запамятовала… то отвар какой сварит, то листьев али корней даст заварить, скажет, расскажет все. Как давать, куда мазать… хорошая травница была, от Матушки-богини дар такой. — Штефа замолчала, погрузившись на какое-то время в воспоминания, а я не торопила. — Не могла, значится, разродиться девка одна, жила тут неподалеку, — снова продолжила рассказ ариса. — Сошлась с арисом одним, все честь по чести, жили справно, а детишек поначалу не было и все тут. Уж они богинюшку молили о малыше, каждый год дары в храм носили, дюже дитё хотели оба… И смилостивилась Матушка, понесла девка та. Радьяна… точно Радьяна, а мужа Святодар ее значится, звали. Дары принесли они, значится, чтобы богинюшку поблагодарить, все честь по чести… — Штефа снова замолчала, а я и не торопила, сидела рядом с арисой на бревне поваленном, да погожим деньком наслаждалась. — Дочка вторая у меня тогда народилась как раз, — снова заговорила ариса, — некода за соседями приглядывать было, но вся деревня видела, что Радьяна тяжело ходила, ох и тяжело, — прицокнула старуха. — А после, когда уже родить время-то подошло и вовсе заболела она. Слегла в горячке. Святодар сразу к травнице побёг, значится. Да тока не помогла она, да и как помочь, коли дитё в утробе-то померло! Схоронил Святодар обоих — и жену, и дитенка, значится. Да травницу нашу всё винил. Ходил к ней угарный, не в себе он был те дни… Ну и зарубил в один день лекарку нашу, а следом и себя порешил! Вот с тех пор и почернела земля там, да жизнь из нее и ушла вся. — Штефа снова замолчала, задумавшись, пожевала губами, но все же продолжила. — Всей деревней хоронили ее, а дом заколотили опосля. Никто и не жил там с тех годов. У колодца Святодар черное дело сотворил, значится, тама земля и начала умирать первой, а после дальше перекинулось. Арисы, что на охоту ходють, сказывают, что до леса ужо чернота идет. Вот и стали обходить те места стороной, никто селиться не хотел. Ведунья наша и та не стала дом обживать, почуяла недоброе, значится. И тебе, девка, не стоит тама жить. Злое то место теперя, проклятое.

— Спасибо вам, Штефа, за рассказ подробный, — поблагодарила я арису, поднимаясь.

— Ты приходи, коли узнать чегось надобно, — позвала она на прощание. — А жить тама не думай, дурное место теперича… — неслось мне вслед.

Нет, милая Штефа, — думала я по дороге домой. Не брошу я свой дом, мой этот теперь дом, моя земля. Оживет, очистится, светлыми эмоциями пропитается.

Новую одежду я получила уже на следующей неделе. Лидяса пошила для меня штаны по местной моде, что-то вроде шаровар, широкие, легкие, удобные, арисы сплошь в таких щеголяли. Я их заказывала несколько из разных тканей. Чтобы и на теплую погоду, и на холодную, и для ночного сна. Рубашки, туники, само собой, несколько платков для волос, иначе моя грива слишком быстро загрязняется, а промыть местными средствами не так уж и легко. Платья Лидяса меня уговорила тоже пошить, они пока не готовы, да я и не тороплюсь. Зачем мне платья? Куда их носить? К счастью, ни религия, ни устои общества не противятся тому, чтобы арисы носили штаны. Лиарии, правда, чаще всего, все же надевают юбки и платья, но, думаю, связано это все же больше с эстетической составляющей. Женщина в платье выглядит намного привлекательнее и загадочнее.

Белье я заказывала по местной моде, ничего ужасного арисы не носят. Да, не кружевные невесомые стринги, да я такие и на Земле не любила, если честно. В новых нарядах стала и чувствовать себя увереннее, смелее, решительнее.

Агрия нет-нет, да и наведывалась в гости. Пару раз приволакивала тушки удушенных диких зверьков. Причем, судя по всему, это был подарочек именно мне, потому что окровавленная морда дикой кошки явно намекала, что она сама уже точно перекусила.

— Ну не ем я такое! — в очередной раз выговаривала «кормилице». — Я понимаю, что ты без мяса не можешь, ну и ешь его потихоньку, чтобы я не видела. Мне-то зачем таскаешь?

Агрия только мурлыкала и терлась о меня мордой. Тушки я передавала Никосу с Дизарой. Объяснить, откуда они у меня без того, чтобы открыть секрет дружбы с дикой кошкой не вышло бы. Потому пришлось рассказать, как есть. Дизара, услышав, что агрия со мной на одной кровати спит, где стояла, там и села. Первый раз я видела, что арисе нечего сказать, она просто открывала и закрывала рот, из которого не доносилось ни звука. Никос отмер первым.

— Точно дурная! — припечатал он. — Ты бы диариков тех дома держала, — посоветовал он, кивая на принесенные мной тушки. — А ну как проголодается агрия, да и сожрет тебя! А так хоть какое-то мясо в хате будет.

— Не сожрет, дядька Никос, не переживайте. Я ей, если что, молочка налью.

— Пьет? Молочко-то?

— А то! Еще как!

— А что еще ест? — заинтересовался Никос.

— Гриса сама кормится, — улыбнулась я. — Я могу ей только воды налить, ну или молочка. Редко когда кусок хлеба со стола стянет. Но это она хулиганит больше, так-то она хлеб не очень уважает.

— Гриса? Ты дала имя дикой агрии? — вновь обалдел Никос. — Вот это Матерь-создательница послала нам испытание на старости лет, — беззлобно ворчал мужчина.

— Тетушка Дизара, вы не переживайте, — обратилась я к по-прежнему молчащей женщине. — Зато мне теперь не страшно одной жить, с такой-то охранницей.

— И жила бы у нас, кто гнал-то? — тихо возразила женщина, поднимаясь и устремляясь к плите. — Давай сюда своих диариков, — хмуро кивнула Дизара. — Передай охраннице своей, что тощие больно, — принимая тушки, на полном серьезе заявила женщина. — В следующий раз пусть пожирнее давит.

Никос, не выдержав, прыснул от смеха. Да тут и я не сдержалась.

Деньки бежали один за другим, вот и пришло время собирать первый урожай жожи. К сожалению, слётки эту процедуру не выдерживали. Чтобы достать содержимое слётков, Никос их полностью расколачивал, иначе никак. Но мужчина подготовился заранее и тут же на смену вешал новый домик для слязнов. Несколько дней мы трудились вместе, бок о бок. Жожь — очень густой продукт, но залить ее в бочонки труда не составило. Кроме самой жожи, в слётках еще и сеточка полезная и съедобная образовалась. Ее Никос тоже аккуратно собрал, сказал, продаст аптекарям. Те за такой продукт дорого платят.

Слязны не слишком обрадовались вторжению в свой хрупкий налаженный мирок, но мои песни неизменно успокаивали воинственно-настроенных насекомых. В каждый новый домик Никос обязательно укладывал кусочек той сеточки и немного жожи, так насекомые легче переносили насильственное переселение.

Вокруг моего дома в эти дни стоял жуткий гул от множества насекомых. Никто и близко не решался подходить, даже Гриса один раз сунулась было, да быстро сбежала, не стала со слязнами связываться.

Всего мы с Никосом с первой партии слётков набрали аж шесть крупных тяжелых бочонков жожи и почти столько же товара для аптекарей. Никос, пока работал, как-то не оценивал собранный урожай в монетах. Но стоило нам закончить, да пригласить Дизару, чтобы себе жожи забрала, сколько в хозяйстве пригодится, да стоило им обоим начать подсчитывать примерный доход…

— Да тут же на дьяру хватит, — почесал бороду Никос, в растерянности поглядывая на непроданное богатство.

— Дурень старый, — беззлобно выдохнула Дизара. — Дьяру на один тока бочонок сменяешь, а тут шесть. Да еще заузы сколько, ты только погляди! Да аптекари за нее золотом, а не серебром платят! То ж лесная зауза, от диких слязнов.

В общем, продал Никос всю жожь, ездил для этого в Житец несколько раз. В первый взял два бочонка и вернулся с новой дьярой. Приехал ко мне, даже не обратив внимания на разлегшуюся во дворе агрию, будто не заметил. Взволнованно принес два мешочка, набитых монетами.