— В свое время, — задумчиво сказал Лафти, валявшийся в углу на шкурах, — я подумывал, не стоит ли дать обет безбрачия. Не очень приятное, но крайне разумное начинание.

Вэл не ответил, листая подшивки вытащенных из кладовки газет. Когда он переворачивал пожелтевшие страницы, в его глазах появлялся отсвет легкого восторга, потому что не каждый день можно прикоснуться к изданию трехсотлетней давности.

— Оказывается, взамен на отказ от роли Великого Бессмертного он потребовал полной свободы для своего острова и народа. Как раз намечался передел сфер влияния, и все были рады убрать дополнительного соперника.

— Что значит полной свободы?

— Его люди носят хэнди-передатчик только добровольно и не запрограммированы на функцию подчинения Бессмертным. Впрочем, их так мало и они так редко куда-то ездят, что об этом никто не знает, и это не представляет угрозы.

— Что еще?

— Интересно, какой еще клятвы с него за это попросили….

— Вот и спроси у него сам!

— Стелла, у меня нет в памяти ни одного зубодробительного имени, от упоминания которого у него в глазах появляется заинтересованное выражение.

— Я тоже не собираюсь ломать комедию!

— Даже ценой собственной жизни? Мне кажется, наш гостеприимный хозяин настроен вполне серьезно, если учесть, что мы три дня не можем выйти из дома.

— Лафти, а ты что переживаешь? — Эстер резко повернулась на звук его голоса. — Ты что, не можешь в крайнем случае бесследно исчезнуть?

— Конечно, могу, — он сел на шкурах, обхватив руками колени. — Но мне будет вас очень не хватать. Мы ведь не можем существовать без людей. И вы… придаете моему существованию какой-то другой смысл.

— Дико польщена… — начала Эстер, но в этот момент дверь распахнулась.

На пороге стоял все тот же бледно-рыжий стюард, на этот раз одетый соответственно погоде за окном, в толстой куртке и плотных рукавицах.

— Вы не хотите немного прокатиться верхом, госпожа Ливингстон?

— Зовут только меня?

Скорее, это был не вопрос, а утверждение. Эстер посмотрела на Вэла, но он все так же листал газеты. Похоже, на счет ее безопасности он или полностью успокоился, или не хотел демонстрировать волнение. В очередной раз ее поразила его полная отстраненность на публике, настолько резким был контраст с недавними событиями сегодняшней ночи. Если подробно вспоминать его лицо над своим… его язык на мочке уха… его губы, снимающие с ее губ каждый стон… лучше выбросить все из головы и решить, что оно происходило не с тобой, чтобы не мучиться.

Пока они двигались в каком-то неизвестном направлении, все усилия Эстер были направлены на то, чтобы удержаться на лошади, а значит, места для дополнительных мыслей не оставалось, что уже было неплохо. Они подъехали к высокому водопаду, летящему вниз из узкого ущелья и с шумом разбивающемуся о плоские камни. Окрестные скалы были покрыты зеленым мхом, кое-где начинающим цвести. Когда они подъехали ближе, стало видно, что тропа в скалах ведет в пещеру за водопадом, и водная пелена закрывает вход, как завеса. В глубине пещеры на верховом седле, брошенном на землю, сидел Сигфрильдур, а его лошадь бродила неподалеку, встряхивая головой. Эстер была не столь предусмотрительна, чтобы захватить седло с собой, поэтому опустилась на корточки. привалившись боком к камню. Тот был холодный и жесткий, но пока что она терпела.

— Я вот думаю. не убить ли тебя, — сказал Сигфрильдур спокойно.

— Разве об этом нужно думать?

— Конечно, — тот пожал плечами, словно удивляясь ее недальновидности. — Убийство, совершенное сразу, на горячую голову — низкий поступок.

— Я бы так сказала о любом убийстве, — Эстер внезапно успокоилась, настолько хорошо было смотреть на падающий с камней поток воды, заслоняющий вид на долину и горы впереди. — Но видимо, мне недостает твоей мудрости, и я много не понимаю.

— Вы все ничего не понимаете. Я хотел тебя убить потому, что ты мне напомнила о тех днях, когда я был таким же непонятливым. Но пока не могу решить.

— Хм, — Эстер в очередной раз собралась с мыслями, — когда Рыжий Торгильс с Песчаной гряды собирался отомстить убийце своего племянника, он ждал двадцать лет. Я тоже могу успокоиться на несколько десятилетий?

— Моя страна и мои люди, — не особенно впопад продолжил Сигфрильдур, отвернувшись к водопаду. — это все, что у меня осталось. Но это не помогает… я бы сказал, что они заставляют меня жить, хотя жить я буду и так… Бессмертный может совершить самоубийство, если очень захочет, но наш запас жизненной силы намного больше. Ты знаешь, сколько раз я пытался это сделать? Несколько тысяч. Со временем для меня это стало нечто вроде ритуала перед сном. Как для некоторых людей с юга. — он усмехнулся, — занятие тем, что вы называете любовью.

— Почему же ты хочешь это сделать?

Сигфрильдур усмехнулся, повернув к ней вытянутое лицо, чем-то напоминающее лошадиную морду.

— Потому что мне незачем жить, девушка. В том, чтобы открывать глаза по утрам, я не вижу никакого смысла. За несколько веков я сумел сделать так, что мы стали совершенно независимы от большого мира. Если я исчезну — хуже не станет.

— Тебе незачем жить потому, что ты стал Бессмертным?

— Ты очень умная, девушка, но меня это не пугает. У нас всегда было много умных женщин. Ты знаешь, что у Бессмертных не может быть детей? Что я последний из своего рода?

— Твой смысл жизни — в его продолжении?

— В этом должен быть смысл жизни любого человека. А как иначе?

— Наверно… — Эстер отвела глаза. Ничего мудрого по этому поводу она сказать не могла из-за отсутствия опыта в данном вопросе. — А ты один из всех Бессмертных потерял этот смысл жизни? Почему-то все остальные радостно продолжают существовать и не занимаются каждый вечер ритуальным самоубийством…

— Они трусы, недостойные называться людьми, — Сигфрильдур презрительно поморщился. — Насмотрелись того, что им показали в Доме Бессмертия…

— А что им показали?

— Так хочется это узнать? — ее собеседник не менял выражения, отчего некрасивое от природы лицо неожиданно стало гармоничным. — Можешь сходить и выяснить сама, у тебя есть такая возможность. Почему я должен снимать для тебя рыбу с крючка?

Эстер в очередной раз замолчала. В разговоре с Сигфридьдуром у нее постоянно возникало ощущение, что она натыкается на скалу, вроде той, к которой сейчас прижималась. Камень был холодным и шершавым, но пока она не успела замерзнуть, даже приложила к нему щеку, чтобы подышать древней сыростью.

— Ты не думал о том, что если мы уничтожим Бессмертие, то к тебе вернется прежняя жизнь? Ты станешь… обычным человеком?

— Именно поэтому ты пока жива, — равнодушно бросил Сигфрильдур. — Но у меня нет уверенности, что вы справитесь.

— Если ты нам не поможешь, не знаю.

— А зачем я должен вам помогать?

— Ты не когда не пытался отыскать… другой смысл жизни? Ну… пробовать что-то сделать для других… тем, кому особенно плохо и трудно жить?

— Люди из моего народа сильные, — сказал Сигфрильдур без всякой гордости, просто констатируя факт. — Они справляются сами. А слабые меня не интересуют.

— Ты презираешь слабость? И поэтому никогда не стал бы никому помогать?

— У людей из большого мира странная манера — по нескольку раз спрашивать о том, что и так понятно.

Они замолчали, слушая плеск воды. Эстер провела ладонью по волосам и поняла, что они покрыты мелкой изморосью. Внезапно, видимо, из-за понимания абсолютной безнадежности, холод и сырость заставили ее задрожать, и она надеялась только, что под курткой это незаметно. В тех сказаниях, которые она так старательно изучала когда-то, присутствовали некие инеистые великаны, возникшие их камня — раньше их имена были для нее просто отвлеченными словами, но теперь она ясно ощущала, что только они могли появиться и жить в таком месте. Они и Сигфрильдур.

— Ты перестала задавать вопросы.

— Я не вижу в них смысла, ты же не отвечаешь.

— Тогда я спрошу тебя, девушка из большого мира. Почему ты стала изучать наш язык и наши легенды?