— Время покажет, — тихо повторил Браель, глядя, как дымы далёкой армии заслоняют последние цвета неба. — Время покажет.

Маллакс всегда был неугомонным городом. На пике его расцвета шахты, литейные и мануфакториумы работали день и ночь. Склады, группами построенные вокруг конечных станций железных караванов, постоянно принимали и отгружали товары: продукты питания, вино и роскошную одежду привозили, фермерское оборудование, запчасти для паровых и водяных ткацких станков вывозили. И чтобы утолить жажду и голод рабочих, улицы всегда были полны продавцов еды, двери таверн всегда оставались открытыми, зазывая людей, окончивших рабочую смену.

Хотя с тех славных дней Маллакса минуло уже много поколений, он сохранил большую часть своей бессонной энергичности. Браеля поначалу охватил благоговейный страх, когда он впервые приехал сюда. Беспрестанное движение, не зависящее от смены времён года, казалось неестественным. И хотя он никогда не признавался Вике, его пугало, что человек мог создать такое место.

С тех пор, как пришли зеленокожие, однако, он стал разделять бессонницу Маллакса, даже ещё до того, как пришёл в город во второй раз в жизни. И хотя закат прошёл и упала ночь, он бродил по улицам, пока остальной отряд — как они превратились в «отряд», Браель думал, если однажды были всего лишь группой людей, встретившихся в бригаде сборного ополчения — дремал на парапете стены.

Люди текли по улицам, одни доставляли сообщения генералам, каждому из которых был отдан под командование участок обороны, другие подыскивали новое оружие, порох или боеприпасы для своих отрядов.

Браель знал, что никогда не найдёт то, что искал на улицах города, но это не останавливало его поиски.

Вика не хотела покидать Браеля, но, ощущая болезненную пульсацию в голове, он настаивал. Многие из родни уже отправили свои семьи на юг на железных караванах, которые ходили по рельсам всё реже и реже. Мужчины и мальчишки боеспособного возраста являлись на сборные пункты в ярмарочных городах, ближайших к их фермам. Из-за времени, которое потребовалось Браелю, чтобы уговорить Вику забрать Брона в Маллакс, он стал последним из клана Корфе, кто оставил округу.

Прошёл слух, что следующий железный караван, проходящий через полустанок Кловис — остановку, ближайшую к ферме Браеля, — будет последним. В ясный день, говорили, становились видны столбы дыма, вздымавшиеся в небо на северном горизонте. Браель разъяснил своей прекрасной и упрямой жене, что надеется, что она заберёт их сына в безопасное место, в город, который почитала. Что-то в глазах жены подсказало Браелю, что её вера в догматы Священного Вакса стала не такой крепкой и не такой утешающей, как когда-то.

— Мне нужно, чтобы ты была в безопасности, — говорил он ей позже, в их последнюю ночь вместе, когда они расположились с десятком-двумя других вокруг небольшого скопления лачуг, которое и было полустанком Кловис. — Мне нужно знать, что, что бы не случилось, что бы мне не пришлось сделать, если эти истории окажутся правдой, когда это закончится, я смогу прийти и найти вас, и забрать домой.

Браель, не говоря уж о жене, сам не ожидал от себя такой речи. Многие месяцы с того дня, как посадил их в железную повозку каравана, он размышлял, в самом ли деле она решилась уехать, только услышав это.

Если так, то никто не стал бы спорить: он убил свою жену и сына.

После того, как отряд Браеля прибыл в Маллакс, их допросил майор Примакского полка. По прикидкам Браеля, возрастом он был не старше мальчишки Викора, которого они обрели и потеряли у Греллакса. Если майорами становятся мальчишки, то для обороны Маллакса это не сулит ничего хорошего. После допроса, повозка и лошади, которых они забрали с поля боя за Греллаксом, были реквизированы в общий транспортный фонд, который использовался для перевозки людей и оружия по улицам города. Браеля с его людьми приставили к участку стены, который они должны оборонять, когда придёт время, и резервный пункт, где они будут проводить время, свободное от службы.

Как только его люди устроились, Браель отправился на поиски станции, куда должен был прибыть караван с Викой и Броном. Он помнил ещё с последнего визита её металлическую крышу, позеленевшую от дождя и миазмов расположенных рядом мануфакториумов.

Под куполом крыши с балочными перекрытиями безмолвно стояли железные караваны. Беженцы — в основном, старые и совсем юные — устроили временные жилища на платформах. Он бродил среди них, спрашивал, не работал ли кто на караванах, не мог ли кто сказать, что случилось с последним караваном с севера.

Один старик заявил, что путешествовал на караване, который отправили к месту катастрофы — «крушения», как он это назвал. Идущий на юг караван каким-то образом соскочил с путей и превратился в перекрученную мешанину железа и крови.

— Так много погибших, — гнусавый голос старика приобрёл почти жреческий тон в кафедральном пространстве станции. — Раздавленных, переломанных. Женщин. Детей. Таких молодых.

Браель описал старику Вику и Брона — северная комплекция и светлые волосы Вики должны были выделять её из большинства пассажиров каравана, — но старик больше ничего не смог ему рассказать. Они не могли ничего сделать, только собрать те части, что удалось, от машины и повозок — Маллакс был городом, обречённым собирать обломки, чтобы обслуживать древнюю машинерию. Рельсы быстрой починке не подлежали. Немногих выживших, почти всех с распахнутыми глазами и трясущихся от шока, погрузили на караван вместе с обломками и довезли до Маллакса.

И вот Браель бродил по городу. Он знал, что Вика и Брон погибли в караване, на который сели по его настоянию. Он знал это с той же уверенностью, с которой знал, когда уйти из Греллакса, знал, что подкрепления вот-вот появятся в штольне, и знал, когда и куда деться, чтобы избегнуть бесчисленных опасностей за тот долгий и тяжёлый год, который привёл их в Маллакс. Он чувствовал это в сердце, как чувствовал зуд в пальцах, которых нет — он потерял их тогда, когда последний раз пытался игнорировать ту мудрость — как старая тётушка Брелла называла это, — что пробивала себе дорогу наружу. Браель знал это, но старик ведь не сказал наверняка, что видел их тела.

И вот он бродил в тщетной надежде заметить лицо, всплеск светлых волос в толпе или услышать голос с северным акцентом или обрывок мальчишечьего смеха, который отдавался эхом у него в голове в те моменты, когда он позволял себе отдохнуть.