— Смотрите! Это пламя гнева нашего Императора! — воскликнул Деван, зная, какое глубокое впечатление произведут его слова на боевых братьев. — Оно испепелит их и загонит назад во мрак варпа!
Деван был невысоким, худощавым, гладко выбритым мужчиной. Он понимал, что совсем не похож на пламенных бородачей с горящим взглядом, какими обычно изображали исповедников, ставших легендами Экклезиархии. Тем не менее, в глазах его паствы он был выше и значительнее пятиметровой статуи, охраняющей арку главного входа на соборную площадь. Месяц назад Деван еще подвизался в сане рядового проповедника в одном из сельских приходов далеко к югу от столицы. Тогда он собрал людей и заявил, что обреченным на гибель лучше ждать своего конца возле великого собора в Мадине, где они проведут свои последние дни в молитве и созерцании вечной славы Императора, к которому скоро отлетят их души. Некоторые из его спутников погибли в пути. Но их место заняли другие. Многих привлекали спокойствие и решимость сельского проповедника. Пять дней назад Деван добрался до Мадины во главе небольшой армии пилигримов.
Людей вела надежда, что в столице, этом средоточии имперской власти, еще царят закон и порядок, но они были горько разочарованы. По всей Мадине шныряли шайки вооруженных мародеров и бандитов, грабивших всех подряд, полыхали пожары. А оставшиеся верными принцу-регенту солдаты сил самообороны вели ожесточенные артиллерийские дуэли со своими вчерашними товарищами, перешедшими на сторону Хаоса.
Дворец Сарона все еще прикрывали пустотные щиты и обороняли отряды отборной дворцовой гвардии. Но в остальном закон и порядок заканчивался сразу за пределами стен, окружавших казармы Адептус Арбитрес. Добравшись до собора, Деван обнаружил, что его охраняет наспех сколоченный отряд, состоящий из престарелых священнослужителей и рвущихся в бой, но совершенно неорганизованных боевых братьев. Кроме того, среди защитников были и молоденькие послушники, толком не знающие, с какого конца стреляет лазерная винтовка. Поначалу в соборе находилось и небольшое подразделение Адептус Арбитрес, но вскоре они получили приказ отойти в свои казармы и готовиться к эвакуации. Судя по всему, еретики стекались в Малину со всех сторон и в таких количествах, что еще оставшихся на Белатисе военных решили сосредоточить на обороне казарм арбитров и дворца принца-регента.
А между тем в собор Экклезиархии прибыло уже несколько десятков тысяч беженцев. В последние дни существования обреченной планеты защитники собора остались с неминуемой смертью один на один.
Иоганн Деван служил проповедником уже тринадцать лет. До этого он тоже служил — почти двадцать лет… офицером в 415-м Железном Мордианском полку Имперской Гвардии, прозванном Неутомимым за свои легендарные подвиги во время кровавого Карнакского Крестового похода. Теперь Девану вновь пришлось взяться за оружие и вспомнить свой боевой опыт.
Проповедник осмотрелся по сторонам и понял, что с таким количеством людей и оружия они не смогут долго удерживать огромную площадь, к которой лучами сходилось множество улиц. Поэтому Деван приказал построить кольцо баррикад вокруг собора. Теперь со спины защитников прикрывало огромное здание, а перед ними простиралось пустое пространство площади. Баррикады построили из безжалостно сброшенных с постаментов статуй величайших подвижников и мучеников за веру и перевернутых автомобилей. Топливо из баков аккуратно слили. Из собора на баррикады вытащили скамьи, кафедры и даже несколько балок, поддерживавших хоры.
Арбитры оставили Девану все оружие, без которого сами могли обойтись, а в храме нашелся тайный арсенал. Но этого все равно было мало, и Девану пришлось импровизировать.
Каждый третий защитник собора держал в руках лазган или автоматическую винтовку. Арбитры великодушно оставили Девану несколько бесценных автопушек и тяжелых болтеров. У боевых братьев имелись свои огнеметы и даже стабберы. Когда один из защитников собора погибал, его оружие подбирал другой и занимал место павшего. Деван знал, что за последние два дня некоторые винтовки уже прошли через четыре, а то и пять пар рук. Те, кому не досталось огнестрельного оружия, вооружились ломами и лопатами и образовали вторую линию обороны. Они вступали в кровавые рукопашные схватки с хаоситами, прорвавшимися через баррикады.
За второй линией обороны была еще и третья. Женщины, дети, старики и раненые бросали поверх завалов зажигательные бомбы, а точнее, бутылки с топливом из искореженных автомобилей или просто булыжники, вывернутые из мостовой.
Деван понимал, что эта внезапно обретенная им новая паства будет сражаться до конца. Когда их в скором времени выбьют с баррикад, они отступят в собор. Когда хаосопоклонники ворвутся внутрь, паломники будут защищать неф за нефом, коридор за коридором, подвал за подвалом, жертвуя жизнями и демонстрируя презрение к врагам. Никто из них не надеялся уцелеть, они желали лишь одного — умереть не напрасно, погибнуть во славу Императора, заслужив себе после смерти почетное место одесную от него.
Деван наблюдал за тем, как сумевшие перебежать через площадь хаоситы лезут на баррикаду. Им навстречу бросились защитники со второй линии обороны собора. Закипела кровавая рукопашная схватка. Внезапно на баррикаду взобрался хаосопоклонник, обвешанный гранатами. Ни секунды не колеблясь, он прыгнул в самую гущу боя и подорвал взрывчатку. Около пятнадцати человек оказались убитыми или ранеными. В баррикаде образовалась заметная брешь. Смертник!
В последнее время смертников становилось все больше и больше. Близился конец Белатиса, и среди жителей, запертых на нем как в ловушке, прокатилась волна самоубийств. Деван понимал, что и в рядах Боевого Братства есть те, кто с радостью пожертвует жизнью за Императора. Но для бывшего гвардейца была невозможной сама мысль о самоубийственной атаке. В Имперских вооруженных силах на верную гибель отправляли только самых отъявленных подонков — преступников, дезертиров, трусов и еретиков. Деван ни в коем случае не желал выносить такой смертный приговор преданным слугам Императора.
На другом конце баррикады исповедник заметил юношу в одеяниях послушника. Молодой человек был так молод, что наверняка еще не брил бороду. Тем не менее он ловким движением заколол штыком здоровенного еретика, покрытого жуткими татуировками. Труп отступника скатился вниз, туда, где уже высилась гора тел в черных балахонах.
Другой хаосопоклонник, огромный детина, истекающий кровью из множества ран, с диким ревом вскарабкался на баррикаду и одним ударом цепного топора снес голову вставшему на его пути боевому брату. Не успел он издать торжествующий вопль, как ему прямо в лоб угодил здоровенный булыжник. Хрустнули кости черепа, и еретик повалился вперед, внутрь баррикады. Его душераздирающие крики скоро стихли. Поджидавшие внизу женщины и дети почти мгновенно прикончили его дубинками и камнями.
Подняв старый добрый цепной меч имперских гвардейцев, Деван бросился в гущу схватки. Он рубил и резал облаченные в черное тела, не забывая выкрикивать пассажи из «Одобренного Экклезиархией сборника вечерних молитв».
— Отец исповедник, берегитесь! — воскликнул один из боевых братьев и заслонил Девана своим телом. Удар, предназначавшийся исповеднику, пришелся прямо в сердце храбреца. Взревев от ярости, Деван размахнулся и отрубил руку, поразившую его соратника. Вторым ударом он раскроил убийце грудную клетку и только тогда с ужасом понял, что перед ним женщина. Схватившись уцелевшей рукой за разрубленные пополам груди, хаосопоклонница захрипела и скатилась к подножию баррикады.
Опустившись на колени перед умирающим боевым братом, Деван узнал фермера, присоединившегося к его отряду в конце первой недели марша в Мадину. К своему ужасу, исповедник понял, что даже не знает имени своего спасителя.
— Святой отец… моя жена… дети… сестра… — Умирающий схватился за серебряный медальон с изображением Императора, висевший на груди Девана. — Они в соборе… Святой отец…
— Император о них позаботится, — пообещал исповедник, читая немой ужас в глазах фермера, и сжал его холодеющие пальцы на медальоне. — И я тоже, — добавил он, заметив, что в остекленевших глазах умершего больше нет страха.
