Отсюда я действительно мог его видеть — призрак, то появлявшийся, то исчезавший в невероятной дали.

Проблема заключалась в размере волн. Корабль устремлялся вниз, словно ныряющая чайка, исчезая во впадине, затем взмывал на очередной волне, словно бредущий в гору старик. Парус его был разорван в клочья. Команда не в состоянии была опустить мачту. Сейчас они сгорбились над веслами, пытаясь держать корабль носом к волне. Ничто не могло защитить их от стихии. Это были отважные, крепкие люди. Что они станут делать, если их поглотит океан?

От Святоши для меня никогда не было особой пользы. Но когда он забрался ко мне на полубак, вид у него был столь озадаченный и жалкий, что я не мог не обратить на него внимания.

— Что случилось?

— Вельбот и Умник. Они пропали.

— Пропали? Что значит — пропали?

Вельбот. Мой лучший друг. Он не мог меня бросить.

Куда, черт побери, он мог деться? Борта «Дракона» были границей нашего мира.

— Прыгнули за борт, надо полагать. Никто их не видел с тех пор, как они выловили Малыша. — Он помолчал, глядя на море с видом, обычно предшествовавшим очередной проповеди. Можно сказать, с благоговейным трепетом. — Старик хотел с ними поговорить насчет того, почему фрейландская каравелла не сгорела. Однорукий Недо говорит, будто они вылили большую часть масла в море, а не на палубу.

— Вельбот?

Умник — может быть. Он был странным и непредсказуемым, но не самым большим женоненавистником на «Драконе-мстителе». Для Вельбота же крики истязаемой женщины звучали словно музыка арфы.

— Да.

— Странно. Очень странно.

Человек, выловивший Малыша из моря у Данно Скуттари, тоже через несколько часов отправился за борт. Приносил ли Малыш несчастье? Вряд ли. Потеря кого-то — случай необычный, но не беспрецедентный. Собственно, Старик оставил Малыша на корабле по большей части потому, что за неделю до этого мы потеряли еще одного человека.

Но мятеж? Отказ поджечь захваченный корабль? Это было выше моего понимания.

— Вельбот? В самом деле?

Здесь было нечто большее, чем могло показаться на первый взгляд. Я это чувствовал — нечто из ряда вон выходящее, нечто почти сверхъестественное. То же, что привело Святошу в подобное состояние.

Я чувствовал, что еще немного, и на меня снизойдет некое крайне важное откровение, словно бабочка истины на тонких как паутина крыльях. Словно сами боги пытались коснуться меня, дать мне урок. Я представил себе мрачное лицо Умника, выглядывающее из-за постоянной книги. В глазах его мерцал веселый огонек, который всегда возникал, когда он намекал на свою тайну.

Возможно, он действительно знал путь домой. Но сейчас, в милях от берега, посреди шторма, место и время для начала подобного путешествия выглядело весьма странно. За пределами «Дракона» не было ничего, кроме морской пучины и рыбьих зубов.

Или они поплыли на фрейландскую каравеллу? Вряд ли они могли ожидать пощады от возможных спасителей.

На «Драконе-мстителе» никто не погиб — по крайней мере, на моей памяти, хотя о тех временах, когда я на нем появился, у меня остались лишь туманные воспоминания. Сражения могли быть жестокими, страшными и кровавыми. Палуба могла стать скользкой от крови. Ток, который также исполнял роль нашего судового врача (его бывшая профессия), мог целыми днями зашивать и прижигать раны, вправлять кости, но никто из нас не был передан в руки Святоши для похорон среди рыб. Молиться ему приходилось лишь за спасение душ наших врагов.

Мы, как и сам «Дракон», носили на себе тысячи экзотических шрамов, но, как говорил Колгрейв, нас хранили сами боги. Лишь беспокойный и предательский океан мог похитить душу с «Дракона-мстителя».

Неудивительно, что Старик мог подвергать судно и команду такому риску, который наверняка бы привел к мятежу на самом дисциплинированном итаскийском военном корабле. Мы считали себя бессмертными. За исключением Старого Барли, нас страшило лишь завершение нашей миссии и колдовская ловушка, которую нам наверняка кто-то когда-нибудь подстроит.

Что станет с нашей бандой головорезов, если мы найдем Тот Самый корабль или если боги лишат нас своей благосклонности?

Мы приблизились к тролледингцу, который теперь скрывала больше наступающая темнота, чем шторм. И тем не менее, когда мы оба оказались на вершине волны, я смог разглядеть бледные лица их главарей. На них виднелся страх, но вместе с тем и упрямая решимость умереть, свойственная всем северянам. Следовало ожидать, что скоро они нас атакуют.

Мое внимание привлек звук неуклюжих шагов. Старик вышел вперед, хотя я не мог понять, как ему это удалось. Он стоял, облокотившись о борт, пока мы поднимались и опускались на нескольких водяных горах. Казалось, будто его это нисколько не беспокоит.

Внутри у меня все настолько сжалось в комок, что я не мог даже опорожнить желудок.

— Сможешь? — наконец спросил он. — Рулевого?

Я пожал плечами.

— В такой шторм? Не знаю. Могу попробовать.

Все что угодно, лишь бы завершить погоню и вывести «Дракона» из этого серого морского ада. Я точно знал, что Старик не отступит, пока мы не прикончим добычу.

— Жди моего сигнала.

Он вернулся на корму, совершив столь же эпическое путешествие. По мере того как сгущалась темнота, он все ближе и ближе подводил «Дракон» к тролледингцу, намереваясь поравняться с ним.

Драккар поднялся на гребень волны. Старик подал сигнал. Я выпустил вторую свою лучшую стрелу.

Но ободка на ней не было. Дрожа на ветру, она не смогла попасть точно в сердце.

Рулевому предстояло утонуть вместе с остальными.

Лишившись управления, тролледингец развернулся боком к волне, проваливаясь в очередную впадину.

Он пережил одну волну, но следующая его поглотила.

Одна стрела. Всего лишь одна метко пущенная смертоносная стрела, и наше дело было сделано. Остальное сделает ужасное, ужасное море.

Теперь мы могли сосредоточиться на том, как выжить. А я мог рассчитывать на передышку от беспрестанного рева и качки.

Спокойного плавания пришлось ждать долго. Сперва мы вынуждены были дожидаться затишья, прежде чем сменить курс, поскольку нам совершенно не хотелось разделить судьбу корабля северян. Затем мы снова ушли в шторм, борясь с ветром, не менее жестоким, чем волны. Мы продвигались вперед очень медленно, и прошло три мучительных дня, прежде чем мы преодолели завесу дождя и снова увидели сушу и спокойное море.

Точность расчетов Старика оказалась поразительной. Он вывел нас назад всего в двух лигах к югу от Кровавого мыса.

Но каравелла, которую мы отчасти надеялись найти все еще на плаву, исчезла. У нас не было никаких шансов с ней покончить.

— Тор, наверх. Быстро, — прорычал Старик, подозрительно вглядываясь в море.

Кто-то за нами следовал — другого объяснения не было. Каравелла не села на мель, а те женщины, будучи придворными дамами, вряд ли сумели бы увести ее далеко. Итаскийцы, которых вызвала береговая охрана? Возможно.

Они вполне могли болтаться где-то рядом.

Началась работа. «Дракон» основательно потрепало — его обшивка протекала в сотне мест. Она была проломлена на носу после того, как мы таранили тролледингца, а несколько дней в бушующем море лишь добавили ей повреждений. Такелаж выглядел так, словно на нем устроили безумную войну армии пьяных пауков. Повсюду болтались оборванные канаты, разорванные паруса, сломанный рангоут. Нужно было снять бизань-мачту и поставить запасную. Запасных частей у нас на борту хватало, но новые уже пришлось бы захватывать с очередной жертвы.

И припасы. С фрейландской каравеллы мы взяли не так уж много. «Интересно, что стало с бочонком, который добыл Вельбот?» — подумал я. Вряд ли он забрал его с собой за борт.

Хороший знак. Когда у меня морская болезнь, я не беспокоюсь по поводу спиртного.

Мы сняли бизань-мачту и половину такелажа, повсюду были разбросаны паруса — работа для Мики.

Самый подходящий момент.