— Все, что я слышу, это бессмысленные оправдания, — обрывает он меня. — Не повторяйте такого, иначе ваш испытательный срок закончится еще до того, как начнется. Все ясно?

— Да, — говорю я, хотя мне хочется кричать, и не об этой ситуации, а обо всех хаотичных мыслях и линиях, разбитых внутри меня, как искаженная музыка, играющая под водой.

Мне хочется закричать и спросить его, действительно ли он будет притворяться, что не знает меня. Должно быть, он видел мое резюме. Он знает, что это я. Сомневаюсь, что он знал много Николь Адлер в своей жизни.

Но почему это имеет значение?

На самом деле, я должна быть рада, что это безлично. Таким образом, я могу притвориться, что это всего лишь работа, которую я использую, дабы сохранить крышу над головой у нас с Джеем.

— Хорошо.

Он встает, и я резко втягиваю воздух, чертовски надеясь, что он этого не слышит.

Он был притягателен, когда сидел, но, когда он выпрямляется во весь рост, на него почти слишком ослепительно и невыносимо смотреть.

Он не только высок, но и обладает мистической, привлекательной манерой держаться. Его плечи прямые, широкая грудь идеально сочетается с пиджаком, а брюки подчеркивают его длинные ноги и бедра.

Интересно, сохранились ли они мускулистыми с тех пор, как он играл в футбол в младших и средних классах?

Эта мысль вылетает у меня из головы, когда он обходит стол, затем прислоняется к нему, скрестив ноги в лодыжках, и поворачивается ко мне лицом.

Кажется, он чего-то ждет, но не уверена, чего именно, поэтому я спрашиваю:

— Вы что-то хотите?

— Ваш мозг, мисс Адлер, или вы оставили его дома этим утром?

Я стискиваю зубы, затем делаю обильные вдохи воздуха.

— Если вы скажете мне, что вам нужно, я сразу перейду к делу.

— Что еще мне от вас нужно, кроме того, чтобы записывать то, что я хочу, что должно быть сделано?

— Ох, конечно.

Я достаю из сумки планшет, который мне дали, и едва открываю приложение «Заметки», как он начинает быстро говорить.

— Мне нужно, чтобы мой кофе из Dolcezza стоял на моем столе ровно в восемь утра. Черный с ровно одним граммом сахара. Затем вы ознакомитесь с моим расписанием и перепроверите с клиентами их доступность. Вы напомните мне о датах моих внутренних судебных заседаний и закажете телефонные звонки для международных клиентов. Если есть рейс, вы забронируете его заранее и будете постоянно присылать мне напоминания об этом. Мой обед должен быть забран у Katerina’s в двенадцать тридцать. Моя химчистка должна быть доставлена в мою квартиру в три часа дня. Потом вы будете управлять расписанием, пока я играю в гольф с мэром и другими влиятельными фигурами. Всегда держите свой телефон при себе на случай, если я напишу вам что-нибудь срочное, включая ночное время.

Я тяжело дышу от обилия информации. Мои пальцы болят от того, что я печатаю все его инструкции, и я чертовски надеюсь, что ничего не пропустила.

Последние слова выбивают меня из колеи, и я поднимаю глаза. Лучше бы я этого не делала, потому что он смотрит на меня, как ястреб, нацелившийся на добычу. Как будто ему нравилось видеть, как я потею и пытаюсь все это записать.

Прочистив горло, я спрашиваю:

— В ночное время?

— Мы работаем по расписанию международных клиентов, которые, если вы включите свой мозг, поймете, что находятся в других часовых поясах, чем мы. Если это создаст проблему, вы знаете, где дверь.

Черт бы побрал этого мудака. Он пытается уволить меня с того момента, как я вошла в его кабинет. Но он не знает, в каком я отчаянии и как сильно мне это нужно.

Он может показать мне свое худшее, и я все равно не отступлю.

— Я всего лишь попросила разъяснений. Меня это вполне устраивает.

Мне просто нужно убедиться, что я держу свой телефон в режиме вибрации, чтобы не беспокоить Джея.

— Не то, чтобы это имело значение. — он задирает свой надменный прямой нос вверх, словно я недостойна взгляда. — Излишне говорить, что я не терплю ошибок. Не явитесь работу, вы уволены. Допустите ошибки, также уволены. Все ясно?

— Да.

— Да, сэр.

Я так сильно прикусываю внутреннюю сторону щеки, что удивляюсь, как во рту не идёт кровь.

— Вы глупы или плохо следуете инструкциям, мисс Адлер?

— Нет.

— Нет, сэр. А теперь скажите это.

В его тоне слышится вызов в сочетании со странным блеском в глазах. В нем нет ничего яркого или блестящего, как в том Дэниеле, которого я знаю.

Этот — садист, сверкающий только с одним намерением.

Унижать меня.

Но к черту его.

Если он думает, что моя гордость помешает мне опуститься низко, то он не знает, насколько толстокожей я стала за эти годы.

— Нет, сэр, — говорю я с холодностью, которой не чувствую.

— Вот как вы будете обращаться ко мне с этого момента. Все ясно?

Я киваю.

— У вас есть голос, используйте его.

— Да, сэр.

Последнее слово застревает у меня в горле, как бы я ни старалась проглотить его.

Этот придурок, должно быть, находит удовольствие в том, что заставляет меня чувствовать себя такой же маленькой, как дохлая муха, прилипшая к подошве его ботинка.

Но это не имеет значения. Я прошла через худшее ради Джея, и я тоже могу это сделать, если постараюсь.

Дэниел может быть худшим боссом, который когда-либо существовал, но я не сломаюсь.

Не после того, как я зашла так далеко.

— А теперь проваливайте и выполняйте свою работу.

Он даже не удостоил меня взглядом, когда развернулся и подошел к окну своего кабинета, из которого открывался вид на Нью-Йорк.

Секунду, всего секунду, я стою и смотрю на твердые выступы его спины. Смотрю, как складки его пиджака обрисовывают контуры широких плеч, когда он засовывает руку в карман.

Я даже не смотрю на его лицо, но один только образ того, как он отвернулся от меня, наполняет меня чувством трепета.

Это снова невидимая линия. Осознание того, что он никогда меня не увидит.

— Ваши ноги тоже не функционируют? Или ваши уши? — говорит он, не поворачиваясь ко мне лицом.

— Нет, — говорю я, затем быстро выпаливаю: — Сэр.

— Тогда почему, черт возьми, вы не уходите? Вы должны были убраться отсюда тридцать секунд назад.

Я неловко киваю, чтобы он не заметил, затем иду к двери. Каждый шаг подобен перетаскиванию горы каждой ногой.

Мои пальцы на планшете вспотели, и легкая дрожь пробегает по конечностям.

Как будто требуется сверхчеловеческая сила, чтобы выйти из его кабинета, не растаяв при этом.

Когда я добираюсь до своего стола в пространстве перед его дверью, я наваливаюсь всем весом на кресло и обхватываю голову руками.

Черт.

Я потеряла там несколько лет своей жизни, и хуже всего то, что это только начало.

Хуже всего то, что грядущее, вероятно, будет хуже того, что уже прошло.

Телефон на столе звонит, и я дергаюсь, моя нога ударяется о дерево.

— Ой, — бормочу я, массируя больное место, прежде чем поднять его спокойным тоном. — Алло.

— Не алло, а Уивер&Шоу, офис Дэниела Стерлинга, чем я могу вам помочь? — его сильный голос проникает в телефон, как обреченность. — Если вам не хватает компетентности, как, черт возьми, вы вообще получили эту работу, мисс Адлер?

— Мне жаль.

— Вы сожалеете о чем?

— Сэр, — выдавливаю я, пальцы на

телефоне становятся потными.

— Повторите это, но на этот раз без этого поведения.

Ногти впиваются в юбку, и я жалею, что не могу разорвать ее и добраться до плоти. Вместо этого я делаю глубокий вдох и говорю как можно спокойнее:

— Сэр.

— Вы все еще не принесли мне мой кофе на случай, если вы не заметили. Уже примерно на час опоздали.

Я хватаю телефон обеими руками, сохраняя терпение.

— Я только сегодня узнала о ваших требованиях.

— Значит, это я виноват, что кофе задерживается?

Да. Почему, черт возьми, он просто не может сам взять свой долбаный кофе?

Потому что он придурок, вот почему. Но я не могу этого сказать, иначе меня точно уволят.