— Так чай мы здесь пить будем, — проворчала девушка, снимая с вешалки тёплую накидку и выходя на веранду.

Не объяснять же Угаре, что ей крайне необходимо посекретничать со своей единственной подругой, а в павильоне с его бумажными стенами сохранить их разговор в тайне вряд ли получится. Уж лучше обсудить всё самое важное в саду, где по крайней мере незаметно никто не подойдёт, а уж поболтать о пустяках можно и в тепле за чашечкой чая.

Видимо, хозяйка дома так же имела что сказать новой гостье и о чём её расспросить, потому что Платина, шатаясь по каменной дорожке, успела замёрзнуть, несмотря на меховой плащ.

Наконец на открытую веранду дома вышли госпожа Андо и сестра начальника уезда в сером стёганном жилете поверх знакомого коричневого балахона.

Та отвесила старушке поклон и поспешила в садик.

Не выдержав, девушка почти бегом бросилась ей навстречу.

Уже зная, как ревностно в этом мире относятся к соблюдению правил этикета, и желая сделать женщине приятное, она поприветствовала её низким поклоном, церемонно прижимая ладони к животу.

— Рада видеть вас, Ио-ли, — поклонившись в ответ, улыбнулась монашка. — Я только что говорила с госпожой Андо. Она хвалит вас за усердие. И старшая госпожа Сабуро вами тоже очень довольна. Я рада, что у вас всё хорошо.

— На самом деле не очень, — вполголоса возразила Платина, опасливо косясь в сторону кухонного навеса, где у бронзового чайника, стоявшего на камнях очага, на корточках сидела Угара, раздувая пламя бумажным веером.

Поймав взгляд подопечной, та с видимым усилием поднялась на ноги и шагнула к столу, где уже стоял поднос с двумя чашечками.

Но девушка досадливо махнула рукой, ясно давая понять, что с чаем можно и подождать. Недовольно пожав плечами, служанка вновь присела возле очага.

— Это из-за чиновника по особым поручениям? — также тихо спросила собеседница.

— Не только, — покачав головой, Ия принялась объяснять: — С ним-то я вроде бы неплохо поговорила. Он, правда, заставил меня читать стихи и проверил, как я умею писать. Вопросы всякие задавал. Но так…

Она замялась, пытаясь подобрать в местном лексиконе аналог одного из любимых выражений своего родного отца: "без энтузиазма".

— … как-то лениво, словно бы между делом, — наконец выпалила путешественница между мирами.

Высокий лоб монашки собрался складками от взметнувшихся вверх бровей.

— Вот как? — озабоченно пробормотала она, замедляя и без того неторопливый шаг. — А меня долго расспрашивал. С большим интересом. И вопросы непростые задавал.

— Какие? — моментально насторожилась Платина.

— О том, как мы с вами впервые встретились, — взялась перечислять женщина. — Как вы выглядели. О лавочнике Шуфре, как он выглядел. О вашей матери Голубом Колокольчике и её судьбе. У меня, в отличие от вас, создалось впечатление, что он мне не верит и хочет докопаться до истины.

— Странно, — буркнула не на шутку встревоженная девушка, вспоминая свою беседу с младшим братом губернатора. — А мне показалось, что он просто лениво выполняет приказ, и моё происхождение его совершенно не интересует.

Она слишком хорошо знала собеседницу, чтобы проигнорировать её слова. Монашка не врала и вряд ли даже сильно преувеличивала.

Но тогда получается, что они разговаривали с разными людьми. Или за последние пару дней произошли какие-то события, заставившие чиновника по особым поручениям поменять своё мнение о приёмной дочери начальника уезда Букасо?

— Вы уничтожили свои вещи, Ио-ли? — понизив голос почти до шёпота, поинтересовалась женщина.

— Нет, — после недолгого колебания честно призналась Платина. — Я сожгла только свои фотографии. Ну, те портреты на документах. А остальные предметы не такие уж и необычные.

— И всё равно, — наставительно посоветовала собеседница. — Лучше вам от них избавиться.

— Это единственное, что у меня осталось! — буквально взмолилась девушка. — Я хочу сохранить их как память о своём мире, о родителях. Всё равно там никто ничего не поймёт.

Внезапно её осенило.

— И никто не скажет, что их сделали дикари! У варваров нет ни стекла, ни бумаги!

— Это правда, — после некоторого размышления неохотно согласилась монашка. — Но если возникнут какие-то подозрения в вашем происхождении…

Она многозначительно поджала губы.

— И что? — криво усмехнулась Ия. — Да разве кто-то поверит, что я из другого мира?

— В это, конечно, нет, — тут же кивнула сестра начальника уезда.

— Никто не сможет доказать, что я дикарка из какого-то варварского племени, — продолжила убеждать Платина. — А без этого подозрения так подозрениями и останутся. Вы же сами не раз говорили, что ваш брат на хорошем счету у начальства. Неужели же такое глупое и абсурдное обвинение способно поколебать его положение?

— Будем надеяться, что нет, — секунду подумав, кивнула подруга и удивилась. — Тогда что же вас беспокоит, Ио-ли?

Та рассказала о недавнем обыске.

— Считаете, это сделал господин Андо?

— Больше некому, — убеждённо заявила девушка. — Иначе, зачем было отправлять Угару на другой конец города? И он как-то слишком быстро поправился. Передал начальству, что тяжко болен, а сам уже в третьем часу дневной стражи на службу ушёл. И без всякого лечебного чая!

— Об этом непременно должен узнать господин, — озабоченно проговорила монашка. — Если господин Андо действительно тайком рылся в ваших вещах, то это страшная неблагодарность и предательство своего благодетеля.

— Это так необходимо? — засомневалась Платина. — Вдруг я ошиблась, и в павильон забрался кто-то другой? Например, чиновник по особым поручениям или его люди?

Однако женщина осталась непреклонна.

— Я передам господину всё, что вы мне рассказали, а уж он пусть решает, как поступить.

"Вот же-ж! — мысленно выругалась бывшая учащаяся циркового колледжа. — Какие они здесь все зашуганные. Всё на мужиков валят. Как будто у самих голов на плечах нет. Мало того, что средневековье дремучее, так ещё и патриархат махровый. А я ещё хотела ей про Хваро рассказать. Да она с ума сойдёт от такого непотребства и побежит брату стучать! Только вот, кроме неё, поговорить об этом совершенно не с кем. Хваро мне, конечно, безумно нравится. Но всё-таки я местную жизнь почти не знаю. Вдруг с этими наложницами здесь какие-то свои заморочки, о которых мне никто не сказал, а для местных они вроде как само собой разумеется? Кроме неё и подсказать некому. Вот же-ж засада!"

— …если этот пьяный сморчок посмел сотворить такое, — зло бормотала монахиня. — То на службе он долго не задержится. Господин подобного обращения со своими родственниками не потерпит.

Сообразив, что она пропустила мимо ушей значительную часть её гневной речи, девушка ещё раз мысленно выругалась.

Её буквально разрывало от жгучего желания поделиться с единственной подругой своей главной тайной. Кроме того, всё же хотелось и получить совет, и узнать её мнение о Хваро. Если они не поговорят сейчас, то ещё неизвестно, когда получится побеседовать без лишних ушей.

С трудом отбросив колебания, она всё-таки решила посвятить её в свои отношения с бароном, скромно умолчав о ночной прогулке. Ибо с точки зрения здешней морали — это было уже нечто ну совершенно запредельное.

— Мне надо сказать вам ещё что-то очень важное, Амадо-ли! — шёпотом выпалила Платина, смущённо потупив вздор под пристальным взглядом мгновенно насторожившейся собеседницы.

Тревожно оглядевшись по сторонам, та выдохнула:

— Говорите, Ио-ли.

— В тот вечер, когда мы с Угарой вышли из дома, чтобы идти сюда, у ворот нам встретился барон Тоишо Хваро. Господин пригласил его на ужин. Честное слово, Амадо-ли, я с ним почти не разговаривала. Даже не сказала, куда иду. Наоборот, сказала, чтобы не мешал нам идти куда надо. Но недавно. То есть уже давно, почти месяц назад, господин Андо устроил здесь праздник в его честь…

— Здесь? — переспросила слушательница, недоуменно оглядываясь вокруг.