На вопрос Ольги, когда ей этим заняться, если замечания еще не написаны, я ответил, что часа через два-три кончу, а печатать она сможет утром. Мне все равно с утра надо ехать в горком, пояснил я, где придется минут на сорок, на час задержаться, вот это время и будет в ее распоряжении. Так мы и договорились.
Хочешь — не хочешь, а пришлось полночи просидеть над этими бессмысленными замечаниями. Однако они были необходимы для осуществления моего плана. Утром я повторил Ольге, что еду в горком, попросил ее отпечатать написанные за ночь замечания и обещал вернуться через час-полтора. Папку с чертежом и объяснительной запиской я оставил на столе.
Ни в какой горком я, конечно, не поехал. Едва машина свернула за угол, как я велел шоферу остановиться и ждать меня, а сам вышел и, побродив по улице минут десять-пятнадцать, вернулся к себе в квартиру. Бесшумно отперев дверь, я на цыпочках пересек прихожую и внезапно рывком распахнул дверь своей комнаты. Ольга стояла спиной ко мне, наклонившись над столом, на котором кнопками был укреплен оставленный мною чертеж. Обернувшись на стук распахнутой двери, она увидела меня, и лицо ее исказилось ужасом и ненавистью. В тот же момент она отпрянула от стола, пряча что-то за спиной. Но я действовал еще быстрее: кинувшись к Ольге, я выхватил у нее аппарат, вот этот самый фотоаппарат, что лежит сейчас перед вами.
Как я ни был подготовлен к чему-либо подобному, происшедшее меня ошеломило. Одно дело подозревать, предполагать, даже быть уверенным, что близкий, любимый тобой человек оказался предателем, преступником, и совсем другое — схватить его собственными руками на месте преступления.
Крепко сжимая аппарат, я был не в состоянии произнести хотя бы слово. Ольга первая пришла в себя. «Ну, — сказала она с вызовом, — чего же ты стоишь как истукан? Беги, спеши куда следует! В КГБ. Доложи: так, мол, и так, поймал, разоблачил. Беги, говорят тебе…»
Я ждал слез, оправданий — чего угодно, только не этого. «Ольга, Оленька, что ты говоришь, что все это значит?» Ольга зло усмехнулась и спокойно села к столу. Надо отдать ей должное: она умела владеть собой.
«Знаешь, дорогой мой, я не такая уж дура, — процедила она, — чтобы поверить, будто ты ничего не понимаешь. Уж слишком ловко все разыграно. Право, не ждала от тебя такой прыти. А теперь иди сообщай… Только, голубчик, помни, что сядем мы с тобой вместе — шпионы-то мы оба».
«Какой я шпион?»
«А кто же? — Она прищурилась. — Самый первостатейный шпион!»
Она меня не щадила. Я и понятия не имел, кем была Ольга на самом деле. Нет, это была не простая шпионка, а матерый, опытный хищник, изощренный в тонкостях своего гнусного ремесла.
Ольга напомнила мне, что вот уже год с лишним я снабжаю одну иностранную разведку секретнейшими документами. Точно, без ошибки, она перечислила те чертежи и документы, которые благодаря моей слепоте прошли через ее руки. И все эти чертежи, все документы стали достоянием иностранной разведки. Вспомнила Ольга, конечно, и тот документ, пропажа которого неделю назад открыла мне глаза. И он тоже был сфотографирован Ольгой, а фотокопия вручена ее «шефу».
«Моя роль маленькая, — говорила она. — Я просто связник, через которого передавалась секретная информация. Сведения добывал ты, ты и вручал их иностранной разведке. Через кого — это вопрос второстепенный. Попробуй доказать, что это не так. Думаешь, в КГБ поверят твоему наивному лепету? Как бы не так! Ты основной шпион, с тебя и первый спрос!»
Кто, в самом деле, поверил бы мне, что я и понятия не имел, чем занимается моя жена? Да один факт самовольного выноса, хоть и на время, секретных материалов с территории строительства выдавал меня с головой.
«А деньги, деньги, на которые приобретено все это? — Ольга указала на обстановку столовой. — А наряды, драгоценности? На какие средства это приобреталось? На твое жалованье? Так называемую зарплату? Смешно!»
«Никаких денег мне никто не давал, — попытался я возразить, — ты это превосходно знаешь». — «Не говори глупостей, не все ли равно, вручались эти деньги тебе-из рук в руки или передавались через меня! Какая разница? И запомни: там, — она подняла вверх указательный палец, — там все учтено. До копейки. Так что в случае нужды эти данные окажутся, где им следует быть. В КГБ. Вот так-то, мой милый. А теперь подумай, надо ли тебе торопиться совать собственную шею в петлю».
Я был разбит, уничтожен. Прошло несколько минут. Молчанье прервала Ольга. «Ну, что ж ты не идешь заявлять, каяться в грехах?»
«Оленька, — сказал я, чувствуя, как мерзко дрожит мой голос, — о чем ты? Куда идти? Зачем? Я… я не знаю, что делать. Это ужасно…»
Да, мне стыдно признаться, но это была капитуляция, полная капитуляция. Ольга подошла ко мне, ласково обняла и как ни в чем не бывало заговорила: «А что, собственно, случилось? Что ты впадаешь в панику? Выяснили отношения — это к лучшему. Теперь ты будешь работать осмысленнее и приносить домой то, что действительно заслуживает внимания. Дальнейшее — моя забота».
Вот тут я и понял, что убью Ольгу, что иного выхода у меня нет.
— Когда все это произошло? — задал вопрос Миронов.
— В январе, — твердо сказал Черняев. — В конце января этого года.
— Вы начали выполнять задания вашей жены?
Черняев отрицательно покачал головой.
— Нет, никаких заданий я не выполнял. То есть я приносил по ее требованию кое-какие материалы, но подбирал такие, в которых не содержалось никаких тайн. Больше Ольга от меня ничего существенного не узнала.
— И она не поняла этого, мирилась с таким положением?
— Да как вам сказать? Думаю, что поняла. Но не в этом дело. Жизнь у нас стала невыносимой. Ольга откровенно третировала меня, помыкала мной. Она стала пропадать целыми днями, бывало, что не являлась домой и ночью. Вскоре мне стало ясно, что у Ольги есть кто-то другой: теперь она этого и не скрывала. Да и вообще с каждым днем мне становилось очевидней, что меня-то Ольга никогда не любила. Ей был нужен мой пост, мое положение, мой доступ к секретным данным, чтобы использовать все в собственных целях. Чем больше я в этом убеждался, тем сильнее крепло решение убить, уничтожить это чудовище.
Вчера о последних месяцах нашей совместной жизни я рассказал вам правду: это был ад, настоящий ад…
Ну, вот теперь я сказал все. Можете меня судить…
Миронов посмотрел на него с усмешкой.
— Что вы все торопитесь, Черняев? До суда еще далеко. Скажите, после исчезновения вашей бывшей жены с вами никто не пытался установить связь? Я имею в виду сообщников Ольги Николаевны.
— Нет, никто. Ни разу.
— Допустим. Ну, а сами вы кого-нибудь из ее окружения, друзей, близких знали? Еще при ее жизни?
— Никого не знал. Не пришлось.
Миронов взял пачку заранее приготовленных фотографий. Среди них были снимки Левкович, самой Корнильевой и Войцеховской. Подошел к столику, за которым сидел Черняев, и разложил на нем фотографии.
— Есть тут кто-нибудь, кого бы вы лично знали или, возможно, встречали в обществе вашей жены?
Пока Черняев перебирал фотографии, Миронов встал несколько в стороне, но сам пристально наблюдал за ним.
— Вот это, — сказал Черняев, откладывая на край стола снимок Корнильевой, — моя бывшая жена, Ольга. Это Левкович. Наша домашняя работница. А остальные… — Он еще раз посмотрел фотографии. — Нет, остальных я не знаю.
Миронов, однако, заметил, что в тот момент, когда в руках Черняева оказалась фотография Войцеховской, тот бросил в его сторону настороженный взгляд.
— Хорошо, — сказал Миронов, забирая фотографии. — Не знаете, так не знаете. Вам виднее. Еще вопрос: о тайнике вы ничего не знали?
— Нет, не знал. Фотоаппарат Ольге я вернул, но где она его хранила, понятия не имел. Пытался искать, не нашел. Остальные предметы вижу в первый раз. Извините, — приложил ладони к вискам Черняев, — но я очень устал, очень… Голова раскалывается. Я бы хотел отдохнуть.
— Ну что ж, — согласился Миронов, — тогда допрос прервем.
