Я также научил Трента безопасному способу ночлега в объятиях лже-путаны. Ни одно существо не приблизится к этому щупикововму растению, которое так легко спутать с настоящей развесистой путаной. Я советовал мальчику неусыпно заботиться о собственной безопасности, если он и впрямь намерен стать Королем. И даже не так: зная упрямый характер Трента, я ему этого категорически не советовал, но он всегда поступал наоборот. Что мне было и нужно.

В перерывах между занятиями мы обсуждали с ним более общие вопросы.

— Думается мне, что все-таки Щит — сомнительное благо для Ксанта, — заметил я.

— Почему? Разве он не защищает нас от вторжений из Мандении? Не сдерживает Волны?

— Он сдерживает Волны, — согласился я. Мы имели в виду Волны разорительных нашествий манденийцев на территорию Ксанта, остановленных смертоносным Щитом, созданием покойного Короля Эбнеза. — Но он также сдерживает и приток населения. В Мандении людей во много раз больше, чем в Ксанте, и Волны, какой бы ущерб они ни приносили, в итоге увеличивали нашу численность. А сейчас, смотри, деревни становятся все меньше, все удаленнее друг от друга, магические дороги между ними исчезают одна за другой, торговля ведется от случая к случаю. Нам нужен приток свежей крови, но этого не будет, пока существует Щит.

— Но манденийцы — ужасный народ! — сказал он, повторяя избитую истину. Манденией пугают детей, чтобы они хорошо вели себя.

— И София — тоже ужасна? — спросил я.

София всегда была к нему внимательна и заботлива. Она понимала, что имеет дело с будущим кандидатом на престол, и оказывала ему почести, близкие к королевским.

— Нет. Но...

— Она из Мандении.

Он уставился на меня. Этой темы мы просто раньше не касались. Теперь у него открылись глаза. Больше он никогда о Мандении плохо не отзывался. А впоследствии даже женился на манденийке. Как я.

Но я совершил ошибку. Я слишком мало говорил с ним о честности. Я полагал, что он и сам понимает, насколько она необходима, и больше занимался с ним чисто практическими вопросами. И ошибка эта, как и ошибка с Кромби, стоила очень дорого. Увы, мудрость приходит к нам слишком поздно!

Помню еще случай, когда к замку пришла изможденная женщина, и Книга Ответов вновь не назначила испытаний, хотя пришедшая не была Колдуньей. Почему? Это я должен был выяснить у самой женщины.

— С дочкой — прямо беда, — сказала она. — Шесть лет от роду, а послушания — никакого. Ничего не могу с ней поделать! Ум за разум заходит.

Я взглянул на просительницу. Похоже, что ум ее, в самом деле, едва выглядывал из-за разума.

— Что же она, огрызается? — спросил я.

— Да если бы! Она питает иллюзии!

— Многие девочки питают иллюзии. И чем же она их питает?

— Да уж не знаю, чем, но такие вырастают, что хоть из дому беги!

В мозгу моем забрезжила догадка. Книга Ответов не зря предупреждала меня, что в этой истории замешано лицо с талантом, достойным Волшебника.

— А вы не пробовали развеять эти иллюзии?

— Так ведь не поймешь, где иллюзия, где что! Попробуешь развеять — глядь, а оно настоящее! Все время нас дурачит...

Вытягивая из нее слово за словом, я наконец добился ясной картины. Ее дочь Ирис была Колдуньей Иллюзий. Колдунья, кроме пола, ничем не отличается от Волшебника. Дурацкое правило, что только Волшебник (читай, только мужчина) может стать Королем Ксанта, всегда казалось мне несправедливым. Один из законов, явно подлежащих отмене, но упрямо сохраняемых нынешнем Королем.

Я уже знал, что делать.

— Пришли ее сюда, и пусть она сама отслужит службу. За год мы научим ее хорошим манерам.

— О, спасибо тебе, Добрый Волшебник! — воскликнула она в слезах.

Итак, год спустя после того, как нас покинул Трент, в замке появилась шестилетняя Ирис. Кромби тогда исполнилось пять, но мальчиком он был необщительным, поскольку общаться предпочитал с одной лишь Метрией. Поэтому отношений между детьми, можно сказать, не было вообще. Ирис очень быстро обнаружила, что Кромби каким-то образом безошибочно угадывает, где иллюзия, а где нет, и перестала его задирать. Я подозреваю, что она изобразила ему проголодавшегося дракона, а вечером, когда легла в постель, обнаружила там растекшийся меренговый торт. И это была не иллюзия. Ей пришлось долго отмываться и стирать простыни, о чем она, конечно, никому не сказала, храня Тайны Детской Жизни. Оглядываясь назад, я понимаю, что пирог наверняка подложила Метрия. Вот и говори после этого, что от демонесс не бывает пользы! После того случая поведение Ирис резко улучшилось.

Девочка была удивительно талантлива. Ее иллюзии поражали достоверностью, сопровождались звуком и обладали запахом. Лишь притронувшись к видению, можно было убедиться, что это обман. Но кто бы решился подойти и притронуться, скажем, к тому же огнедышащему дракону, даже если возникло подозрение, что дракон не настоящий? Даже если бы и нашелся такой смельчак, то, подойдя к дракону он бы угодил в замаскированную огнедышащей иллюзией яму. С тем же успехом девочка могла изобразить на месте ямы ровную землю. Или яму на месте огнедышащего дракона. С таким талантом следует обращаться осторожно.

Но с Ирис особых сложностей не возникло. По двум причинам. Во-первых, мы были в восторге от ее таланта. Открыть Волшебника и Колдунью за каких-нибудь два года — согласитесь, начало неплохое. Даже если Ирис не станет править Ксантом, все равно Королю с ней придется считаться. Самой Ирис весьма льстило, что мы так серьезно к ней относимся, а если ребенок польщен, то проблем с его воспитанием не будет. Во-вторых, я ведь и сам как-никак был дипломированный Волшебник, всю жизнь собиравший сведения, снадобья и заклинания. Одурачить меня иллюзией дело непростое. Помнится, поначалу Ирис натворила ораву своих двойников, и они бегали с визгом по замку. На нее произвело сильное впечатление, когда я обратился именно к ней, не обращая внимание на остальных. Девочке было и невдомек, что существуют эликсиры, позволяющие отличать иллюзию от реальности. Но дети весьма уважительно относятся к тем взрослым, одурачить которых не удается.