– Черт бы побрал эти окаянные королевские ВВС! Да где же они наконец?

Другой человек со знанием дела успокоил:

– Эти погонятся за лягушатниками.

И тут же, словно опровергая последнее утверждение, одна из точек вильнула в сторону и начала почти вертикально пикировать прямо на них. В течение нескольких секунд звук не доносился до земли. Тишина со страшной силой давила на уши, этого давления не облегчили даже отчаянные крики, послышавшиеся тут и там:

– В укрытие! Рассредоточиться! Рассредоточиться! Бегом!

Было трудно сдвинуться с места. Робби мог размеренным шагом тащиться по шоссе, мог стоять, но чтобы среагировать на уже забытую команду, свернуть с дороги и побежатъ, требовалось неимоверное усилие, усилие памяти. Они стояли у последнего деревенского дома, позади которого находился амбар, а по обе стороны от строений расстилалось поле – его пахал крестьянин. Теперь он вместе с собакой спрятался под деревом, словно для того, чтобы переждать дождь. Запряженная в плуг лошадь щипала траву на еще не вспаханной полосе. Солдаты и мирные жители разбегались в разные стороны от шоссе. Мимо Тернера промчалась женщина с ребенком на руках, но вдруг передумала, вернулась и встала, нерешительно озираясь, на краю дороги. Куда кинуться? Во двор или в поле? Ее растерянность помогла Тернеру освободиться от своей. Вой начался в тот момент, когда он подтолкнул женщину в плечо. Ночной кошмар превращался в реальность. Люди, простые смертные, уже не раз представляли себе этот сатанинский вой. И вот он уже рвет барабанные перепонки! То был голос самой паники, нараставший и начинавший душить до смерти, которая, как пони – мал каждый, ждет его впереди. Сей глас каждому следовало принимать персонально на свой счет. Тернер потащил женщину через ворота: хотел, чтобы она выбежала вместе с ним в поле. Он сдвинул ее с места, принял решение за нее и теперь чувствовал свою ответственность. Но мальчику, которого женщина держала на руках, было не меньше шести лет, он был тяжелым, и она почти не продвигалась вперед.

Тернер выхватил ребенка у нее из рук и закричал:

– Быстрее!

На борту «юнкерса» есть одна, но тысячетонная бомба. Все, кто был на земле, старались держаться подальше от зданий, машин и других людей. Пилот вряд ли станет тратить свой драгоценный груз на одинокую фигуру в поле. Вот когда он вернется, чтобы атаковать с бреющего полета, тогда другое дело. Тернеру доводилось видеть, как летчики просто ради спортивного интереса гонялись за одиноким спринтером. Свободной рукой Робби тащил женщину, ухватив за запястье. Мальчик обмочил штанишки и визжал ему в ухо. Мать, казалось, больше не могла бежать. Она протягивала к Тернеру руку и что-то кричала – наверное, хотела забрать сына. Ребенок рвался ей навстречу поверх его плеча. И тут раздался свист летящей бомбы. Их учили, что, услышав его, нужно остановиться и ждать взрыва, потому что время все равно истекло. Падая в траву, Тернер увлек за собой женщину и пригнул ей голову. Своим телом он наполовину прикрывал ребенка, когда земля содрогнулась от немыслимого рева. Взрывная волна подняла их над землей. Они закрыли лица руками от жалящих брызг грязи и услышали, как «юнкере» взмывает вверх, выходя из пике, и вновь накатывает леденящий душу рев атаки. Бомба упала на шоссе менее чем в восьми ярдах от них. Схватив мальчика под мышку, Тернер попытался поднять женщину.

– Надо бежать. Мы слишком близко от дороги.

Женщина что-то ответила, но он не разобрал – что. Они снова, спотыкаясь, помчались по полю. Боль в боку жгла огнем. Мальчик извивался у него под мышкой, женщина по-прежнему тянула назад, пытаясь отнять сына. Теперь сотни людей бежали по полю к его дальней оконечности, чтобы спрятаться в лесу. Каждый раз, когда раздавался жуткий свист бомбы, все бросались на землю от страха. Но у женщины, видимо, отключился инстинкт самосохранения, и Тернеру каждый раз приходилось дергать ее за руку, чтобы заставить лечь. На сей раз они уткнулись лицами в свежевывороченную пахоту. Когда человеческая речь стала различима, оказалось, что женщина выкрикивает что-то, напоминающее молитву, и Робби понял, что она говорит не по-французски. Следующий взрыв прозвучал по другую сторону шоссе, ярдах в ста пятидесяти от них. Но теперь первый «юнкерс», возвращаясь, заходил над деревней и готовился атаковать. От потрясения мальчик онемел. Его мать продолжала сидеть на земле. Тернер показал на появившийся над крышами самолет. Они находились прямо у него по курсу, для пререканий времени не оставалось. Женщина не двигалась. Тернер рухнул в борозду. Рваная пулеметная очередь вспорола пахоту, рев мотора пронесся мимо. Закричал раненый солдат. Тернер вскочил. Но женщина не протянула ему руки. Сидя на земле и крепко прижимая к себе мальчика, она обращалась к нему по-фламандски, утешала, наверняка говорила, что все будет хорошо, что мама не даст его в обиду. Тернер не понимал ни слова, но это не имело значения. Женщина все равно не обращала на него никакого внимания. Мальчик невидящими глазами уставился на него поверх материнского плеча.

Тернер отступил на шаг. Потом побежал. Перескакивая с борозды на борозду, он слышал, как его преследует пулеметный огонь. Жирная земля липла к ботинкам. Только в кошмарном сне ноги бывают такими тяжелыми. Очередная бомба упала далеко, в центре деревни, где стояли грузовики, но грохот взрыва перекрыл другой, разразившийся над полем прежде, чем Тернер успел упасть. Взрывная волна отнесла его на несколько футов вперед и воткнула головой в землю. Когда он вынырнул наружу, его глаза, уши и рот были забиты грязью. Он попытался сплюнуть, но слюны не было. Выковыривать землю пальцем оказалось еще хуже: то он давился только ею, а теперь еще и своим грязным пальцем. Он высморкался – смешанная с землей влага залепила рот. Но лес был близок, там наверняка есть ручьи, водопады и озера. Ему представился рай. Когда снова послышался рев приближавшегося штурмовика, Робби попытался определить его местонахождение. Или это сирена отбоя? Его мозг, казалось, тоже был забит грязью. Он не мог ни сплюнуть, ни сглотнуть, ни свободно дышать, ни думать. Лишь когда увидел крестьянина с собакой, все так же терпеливо пережидавшего налет под деревом, память стала возвращаться к нему, и он оглянулся. На месте, где оставались женщина с мальчиком, зияла воронка. Он подумал, что знал это заранее, поэтому и бросил их. Его задача – выжить, хотя он забыл – зачем. Он пошел дальше, к лесу.

Углубившись на несколько шагов под деревья, Тернер сел, прислонившись спиной к стволу молодой березки. Единственной его мыслью была мысль о воде. В лесу пряталось более двух сотен людей, включая раненых, которым удалось сюда доползти. Неподалеку кричал и корчился от боли мужчина, гражданский. Тернер встал и побрел дальше. Молодая зелень тоже шелестела о воде. Над шоссе и деревней продолжали летать штурмовики. Расчистив землю от прошлогодней листвы, Тернер стал копать ее каской. Земля была сырой, но вода не скапливалась в ямке, даже когда ее глубина достигла дюймов восемнадцати. Отчаявшись, он сел и, продолжая думать о воде, попытался рукавом очистить язык. При каждом налете «юнкерсов» приходилось напрягаться и съеживаться, хотя казалось, что сил на это уже нет. Напоследок самолеты сделали заход над лесом, полив его огнем, но без всякого успеха – лишь листья да тонкие веточки посыпались с крон. Потом самолеты улетели, и над полем, лесом и деревней повисла необъятная тишина, не прерываемая даже птичьим пением. Спустя некоторое время с дороги послышались свистки, означавшие отбой воздушной тревоги. Но никто не двинулся с места. Тернер помнил, что так было и в прошлый раз: все оцепенели от шока, от многократно повторившегося кошмара. С каждым новым заходом самолета люди, жавшиеся к стенам или зарывавшиеся в землю, оказывались перед лицом смерти. Если казнь не свершалась, суд продолжался, и страх не отступал. Для оставшихся в живых окончание воздушной атаки означало паралич от потрясений, от множества последовательно перенесенных потрясений. Сержанты и младшие офицеры могли сколько угодно бродить по округе, кричать, пинать солдат мысами ботинок, чтобы заставить их встать, – те оставались безучастны.