– Так где же наши доблестные ВВС?
Чья-то вскинутая лапа, целиком обхватив некрупное лицо, отпасовала несчастного в противоположную часть круга, очки у него слетели, цокнув об пол, и этот звук, словно щелчок бича, послужил сигналом к началу нового акта представления. Сощурив подслеповатые глаза так, что они превратились в трепещущие щелочки, мужчина опустился на колени и стал шарить по полу. Этого делать не следовало. Пинок кованого армейского башмака в бок приподнял его над землей дюйма на два. Вокруг послышались довольные смешки. Предвкушение веселой забавы волной пробежало по бару и привлекло новых наблюдателей. Когда вокруг кольца экзекуторов вспухла большая толпа, остатки здравого смысла исчезли, людьми овладело безрассудство. Кому-то в голову пришла «оригинальная» мысль – погасить окурок о голову бедолаги; послышались одобрительные восклицания, а вырвавшийся у страдальца комичный визг вызвал гомерический хохот. Они его ненавидели, и он заслуживал всего того, что с ним теперь делали. Именно он был ответствен за свободу, которой Люфтваффе пользовались в небе над их головами, за каждый налет «юнкерсов», за каждого убитого их товарища. Его хрупкая фигура воплощала сейчас все причины поражения английской армии. Тернер понимал, что ничем не в состоянии помочь этому человеку, не подвергнув себя угрозе линчевания. Но ничего не предпринимать тоже было невозможно. Лучше присоединиться к остальным, чем не делать ничего. Испытывая гнусное возбуждение, он стал протискиваться вперед. Теперь сакраментальный вопрос повторил голос с певучим валлийским акцентом:
– Ну, и где же твои окаянные ВВС?
Странно, но мужчина не звал на помощь, не молил о пощаде, не убеждал в своей невиновности. Он словно вступил в тайный сговор с судьбой. Неужели он настолько глуп, что не понимает, как близко подкралась к нему смерть? Подобрав очки, коротышка аккуратно сложил их и засунул в карман. Без них его лицо казалось голым. Он щурился, как крот на свету, обводя глазами своих мучителей и приоткрыв рот, скорее от удивления, чем от желания что-то сказать. Почти слепой без очков, он вовремя не заметил удара, направленного ему прямо в лицо. Теперь в ход пошли кулаки. Когда голова у него откинулась назад, кто-то ботинком снизу саданул ему в челюсть. Из толпы болельщиков послышались отдельные подбадривающие возгласы, раздалось несколько неуверенных хлопков, как на деревенской лужайке во время игры в пятнашки. Прийти на помощь человеку, оказавшемуся в подобном положении, было безумием, не прийти – подлостью. В то же время Тернер понимал, что коллективная эйфория, которая охватывает толпу в такие моменты, весьма заразительна. Он опасался, что ему самому может захотеться выкинуть что-нибудь эдакое с помощью складного ножа, чтобы заслужить восхищение зевак. Желая отогнать подобную мысль, он заставил себя сосредоточиться на двух-трех солдатах, которые были явно крупнее и сильнее, чем он. Но истинная угроза исходила от толпы в целом, охваченной «праведным гневом». Уж она-то удовольствия не упустит.
К этому моменту создалась ситуация, когда всякий, кто – хоть простодушно, хоть с вывертом – нанесет следующий удар, заслужит всеобщее одобрение. Воздух был наэлектризован пылким желанием каждого выделиться какой-нибудь особой вы-1 ходкой. Никто не хотел сфальшивить. В течение нескольких секунд опасение взять неверную ноту всех сдерживало, но по своему тюремному опыту Тернер знал, что, стоит кому-то начать, как на несчастного обрушится лавина. И тогда пути назад уже не будет: горемыку ждала неотвратимая гибель. Под его правым глазом расплылось красное пятно. Ссутулившись, он прикрывал подбородок, по-прежнему крепко сжимая берет руками. Его поза была оборонительной, но одновременно выдавала слабость и обреченность, провоцируя дальнейшее насилие. Если бы он хоть что-нибудь сказал – все равно что, – окружавшие его солдаты, вероятно, вспомнили бы, что он тоже человек, а не кролик, с которого они готовы содрать шкуру. Тот самый валлиец, кряжистый сапер, снял брезентовый ремень и поднял над головой.
– Ну, как думаете, парни?
Его внятный, произнесенный вкрадчивым голосом вопрос таил в себе чудовищное предложение, смысла коего Тернер сразу даже не осознал. Зато он понял: это последний шанс что-то предпринять. Оглянувшись в поисках капралов, он услышал, как по толпе, словно круги по воде, покатился рокот, напоминавший рев быка, в которого вонзили бандерилью. Толпа всколыхнулась и начала плотнее смыкаться, сквозь нее, орудуя локтями, в центр круга пробирался Мейс. Издав дикий вопль наподобие вайсмюллеровского Тарзана, он, как медведь, сгреб несчастного летчика сзади, высоко поднял над землей и сильно встряхнул. Толпа огласилась торжествующими воплями, свистом, топаньем и ковбойским гиканьем.
– Я знаю, что с ним сделаю, – прогудел Мейс. – Утоплю в этом поганом море!
Ответом ему была новая буря радостного гиканья и оглушительного топота. Внезапно рядом с Тернером вырос Неттл. Они обменялись понимающими взглядами, догадавшись, что собирается сделать Мейс, и стали пробираться к выходу – нужно было спешить. Идея утопить ненавистного представителя ВВС понравилась не всем. Несмотря на охватившее солдат безумие, кое-кто вспомнил, что сейчас отлив и от воды их отделяет чуть ли не миля песка. Особенно недоволен был валлиец, он чувствовал себя обманутым и, потрясая ремнем, что-то кричал. Наряду с восторженными возгласами слышались неодобрительный свист и шиканье. Не выпуская жертву из рук, Мейс рванул к выходу. Тернер и Неттл были уже впереди и расталкивали толпу. Добравшись до двери – слава Богу, одинарной, не двойной, – они пропустили Мейса и, сомкнув плечи, заблокировали проем, хотя внешне казалось, что они безумствуют, как и все остальные, грозя кулаками и выкрикивая проклятия. Спинами они ощущали колоссальный напор возбужденной людской массы, сдерживать который могли не более нескольких секунд. Но этого оказалось достаточно, чтобы позволить Мейсу убежать – не к морю, разумеется. Резко свернув налево и еще раз налево, он скрылся на узкой кривой улочке позади шеренги баров и магазинчиков.
Неистовая толпа, отшвырнув наконец Тернера с Неттлом, вырвалась из бара, как шампанское из откупоренной бутылки. Кому-то показалось, что Мейс мелькнул среди дюн, и с полминуты человеческое стадо неслось в том направлении. Когда же преследователи осознали ошибку и повернули обратно, след Мейса и маленького летчика уже простыл. Тернер с Неттлом тоже благоразумно исчезли.
Вид необозримого берега с тысячами людей, скопившихся на нем в ожидании, и моря без единого признака плавучих средств вернули томми к мыслям о собственном незавидном положении и заставили очнуться. Вдали на востоке, откуда надвигалась ночь, оборонительные рубежи обстреливала артиллерия врага. Немцы приближались, а Англия была все так же далеко. Оставалось совсем немного времени, чтобы до наступления темноты найти ночлег. С канала подул холодный ветер, а шинели остались лежать вдоль дороги далеко позади. Толпа начала рассыпаться. О человеке из ВВС уже никто не вспоминал.
Тернер с Неттлом отправились было на поиски Мейса, чтобы похвалить его за сообразительность, поздравить с удачным побегом и задним числом посмеяться над опасным происшествием, но вскоре забыли о нем. Побродив по деревне, они очутились на какой-то узенькой улочке. Тернер не думал ни о вражеском наступлении, ни о стертой ступне – он просто стоял на этой маленькой улочке и самым изысканным образом обращался к пожилой даме, вышедшей на порог дома, окруженного террасой. Когда он произнес слово «вода», она с подозрением посмотрела на него, догадываясь, что на самом деле он желает получить не только воду. Дама была весьма привлекательна – смуглая кожа, надменный взгляд, прямой длинный нос, серебристые волосы, покрытые цветастым шарфом. Тернер сразу угадал в ней цыганку, которую не мог обмануть его французский язык. Она смотрела на него в упор и видела все его прегрешения, даже знала, что он сидел в тюрьме. Потом дама перевела неприязненный взгляд на Неттла и наконец указала рукой вдоль улицы, туда, где возле сточной канавы рыла носом землю свинья.
