Круглое утверждал, что в глубокой древности существовал незнакомый современной науке общедоступный для простых людей труда научный метод, базирующийся на физической деятельности Солнца. Метод этот впоследствии был скрыт от трудящихся эксплуататорскими классами и сохранился только у редких хранителей традиций (изучая этот текст, его лексику, аргументацию, надо учитывать, в какой обстановке все это «показывает» Александр Васильевич, стремясь тем не менее донести до потомков нравственно-научную суть открываемого: тридцать седьмой год, пыточная камера Лубянки, вопросы задает следователь Али — кто скрывается под этим псевдонимом, выяснить не удалось, — и допрос ведется с пристрастием…— И. М.). В тех надписях, которые он передал Главнауке, заключается изложение синтетических основ этого метода. Передал он стелы в Главнауку потому, что теперь, после революции, наступил момент, когда пора вернуть этот метод народу.
…Александр Васильевич погружается в расшифровку таинственных надписей на деревянных стелах. Но как они попали к нищим-юродивым, скрывающимся в лесных чашах? Ученый-мистик замысливает совершить паломничество в Костромскую губернию с целью отыскать старца Никитина. Интуиция, предчувствие, от которого в восторге сжимается сердце, подсказывает ему: он найдет лесного затворника!…
А пока — кропотливая, захватывающая, творческая работа над расшифровкой загадочных надписей. Ключ к раскрытию тайны где-то рядом. Но не хватает неких знаний, может быть, толчка — нужна помощь. И ее здесь, в центре России, можно получить только в одном месте: в северной столице, у монахов буддийского храма на Черной речке.
И опять судьба идет навстречу Александру Васильевичу: конфликт с академиком Ольденбургом завершается полным разрывом отношений, в создавшейся враждебной обстановке продолжать работу в Главнауке невозможно. Профессор увольняется, собирает нехитрый скарб, в котором самое ценное — рукописи, редкие книги, подборки архивных материалов, садится в поезд Москва — Петроград и…
…И в северной Пальмире поселяется вместе с женой Ольгой Павловной в буддийском дацане. Кстати! Опять совпадение? На Черной речке (какое горькое название для сердца россиянина! Так и видишь: по чистому снегу идет навстречу подлой пуле Дантеса Александр Сергеевич Пушкин…) этот буддийский храм расписывал и создавал в нем барельефы Николай Константинович Рерих. В работе над тибетскими надписями у Барченко появляется не только помощник, но и наставник — Агван Дорджиев, который тоже живет в дацане, находясь под покровительством Наркомата иностранных дел. Дорджиев помог Александру Васильевичу расшифровать на стелах два ключевых слова. Первое из них — название изначальной «традиции», основы оккультных универсальных знаний, и оно звучит так: «дюнхор». Второе слово — название священного центра этой «традиции», Шамбала.
Они, занимаясь расшифровкой надписей, подолгу беседовали под сводами дацана о Шамбале, «универсальном знании», сокрытом от современного человечества, о махатмах. Однажды Агван Дорджиев сказал:
— Я укажу вам местонахождение Шамбалы: эта духовная страна находится на стыке границ Индии, китайской провинции Синцзян и северо-западного Непала. — (Барченко оказался вторым человеком, которому в России он открыл эту великую тайну; первым был Рерих). — И знайте: это священное место находится в горном районе Тибета, который называется Нгари, и правит им мой друг и ученик, наместник Нага Навен, у которого есть великая идея, связанная с вашей страной…
И как по волшебству, через несколько дней буддийский храм на Черной речке посетила приехавшая из Москвы группа участников монгольской военно-экономической делегации, которую возглавлял министр внутренних дел Народной Монголии Хаян Хирва (в скобках можно заметить: друг Владимирова-Блюмкина). Среди гостей оказался внешне невзрачный, невысокий человек, но исполненный такой воли и бурлящей черной энергии, что волны ее разрушительной эманации ощущались даже на расстоянии. Это был Нага Навен, числившийся в делегации под другим именем. С ним Александра Васильевича приватно познакомил Агван Дорджиев, они оказались в жилище профессора при дацане. Напоив гостя чаем, Ольга Павловна уехала в Петроград на свою городскую квартиру. Нага Навен и Барченко проговорили всю ночь.
Из протокола допроса Барченко А.В. от 10 июня 1937 г. (архив ФСБ):
Нага Навен осведомил меня, что он прибыл для личного свидания с представителем советского руководства, чтобы добиться сближения правительства Западного Тибета с Россией. Он сказал, что Далай-лама все больше сближается с Восточным Тибетом, с англичанами, а население и ламы Западного Тибета против союза с англичанами, что вследствие этого ламы массами эмигрируют во Внутреннюю Монголию, что духовный глава Тибета Панчен-Богдо также обнаруживает оппозицию Далай-ламе и что в связи с этим создаются исключительные возможности для установления самых тесных отношений, как политических, так и культурных, между Советской Россией и Западным Тибетом через Южную Монголию.
Нага Навен указал, что политическую сторону этого вопроса он надеется осветить советскому правительству и Коминтерну через Чичерина. Далее Нага Навен сообщил мне ряд сведений о Шамбале как о хранилище опыта доисторической культуры и центре «великого братства Азии», объединившем теснейшим образом связанные между собой мистические учения евроазиатского континента. Лага Навен обнаруживал широкую осведомленность во всех вопросах мистических учений, меня интересующих. Он вырос в моих глазах в совершенно исключительный авторитет «великого братства Азии»… Из совещаний (значит, у них было несколько встреч — И. М.) с Нага Навеном я получил от последнего санкцию на сообщение большевикам моих мистических изысканий в области «древней науки» через специально созданную группу коммунистов, и через них на установление контактов советского правительства, с Шамбалой. От Нага Навена я получил также указания на желательность созыва в Москве съезда мистических объединений Востока и на возможность этим путем координировать шаги Коминтерна с тактикой выступлений всех мистических явлений Востока… Изучение вопроса о Шамбале большевиками, по словам Навена, будет способствовать самому глубокому изменению отношений между Россией и Востоком. Именно на такое изменение отношений со всем Востоком в результате сближения с Западным Тибетом он, Нага Навен, готовился обратить внимание Чичерина, и если удастся, то Коминтерна. Таким образом может быть создан надежный путь пропаганды и руководства национально-освободительными движениями в этой части Азии, изменение политического курса в Тибете и прорыва революционной борьбы на Восток.»
Во всем этом трагическом и одновременно идеалистическом документе следует выделить один убийственный пассаж: «…я получил от последнего (Нага Навена"— И. М.) санкцию… на создание специальной группы коммунистов и через них на установление контактов советского правительства с Шамбалой». Любым путем попасть в Шамбалу, добиться снаряжения на ее поиски экспедиции, которую профинансируют большевики. Попасть! Открыть заветную дверь, увидеть, убедиться — хотя Александр Васильевич несокрушимо верил в реальность существования Шамбалы и ее учителей и уж наверняка эта страна жила в его гениальном сердце. Но — дойти! Самому. Именно убедиться. И в этом смысле профессор Барченко очень похож на Николая Константиновича Рериха. Но только в этом смысле…
Ну, а пустить в Шамбалу тогдашних кремлевских правителей во главе с такими монстрами, как Ленин, Сталин или Дзержинский, значило бы то же самое, как если бы тогда в их руки попали первые атомные бомбы пятидесятых годов или современное психотропное оружие. И они не преминули бы не моргнув глазом тут же употребить все силы ада на дело «мировой пролетарской революции».
Осенью 1924 года Александр Васильевич выполнил задуманное: отправился в Костромскую губернию на поиски таинственного старца Никитина, о котором ему поведал юродивый Круглое, или хотя бы его последователей-единомышленников.
