- Вы читали личную переписку Нингена? - поинтересовалась я.

   - Да, ведь его дочь Эстер Бонне - моя троюродная сестра из Марсовии... - начала было мисс Дюмон и осеклась. Я опустила взгляд, скрывая удивление. Вот так поворот! Однако мне следовало догадаться раньше о марсовийском происхождении мисс Дюмон. Хотя бы по фамилии. - Впрочем, неважно. Этих писем сейчас у меня уже нет, а мы с Эстер теперь находимся в слишком скверных отношениях, чтобы просить ее вновь переслать письма в Аксонию.

   - Жаль, - светски откликнулась я и улыбнулась: - Было бы весьма познавательно прочитать, что же именно писал великий художник о той картине, что висит у меня в особняке. К слову, мисс Дюмон, - произнесла я в порыве вдохновения. - А что писал Нинген об "Островитянке у каноэ"? О картине, которая была украдена?

   - Что писал? - мисс Дюмон растерялась. - Право же, это было давно, сейчас уже и не вспомню. Кажется, эта картину он написал последней. Кажется, она символизировала завершение. Завершение всего, возврат к началу. Да, да, не кажется - точно!

   - Очень интересно, - чуть-чуть надавила я. - Знаете, вы разбудили во мне любопытство. Мисс Дюмон, а есть ли какие-нибудь труды по искусству, посвященные "Островитянкам" Нингена? Или хотя бы газетные публикации?

   - Конечно, есть, но сразу так я вам не назову. Возможно, позже. Если вы все еще будете заинтересованы, - тут же пообещала она.

   - Может, вы дадите мне адрес этой Эстер Бонне? - предложила я с улыбкой. - Не откажется же она ответить на маленькую просьбу скромной аксонской леди?

   - Эстер Бонне не знает никаких языков, кроме марсо, - с сожалением покачала головою мисс Дюмон. - И крайне, крайне подозрительно относится к незнакомым людям. Она живет затворницей и во всем ищет подвох. Собственно, поэтому мы с ней сейчас и прекратили всякую переписку. Я устала слушать упреки в том, как плох мой марсо, и в том, что я использую ее, бедняжку Эстер, в своих целях... Леди Виржиния, мне тяжело говорить об Эстер. Можем мы оставить эту тему? - попросила вдруг Дюмон дрогнувшим голосом.

   - Конечно. Простите меня, - я искренне принесла извинения и заверила мисс Дюмон в том, что больше не вернусь к неудобной теме.

   Вместо этого мы все же обсудили реставрацию моей "Островитянки" и условились о встрече на следующей неделе для определения условий договора - если я пожелаю его все-таки заключить с мисс Дюмон.

   После ее отъезда день пошел своим чередом. Нужно было сперва встретиться с мистером Спенсером и обговорить некоторые текущие вопросы, затем отправиться в кофейню, а вечером непременно заняться деловой перепиской. В "Старое гнездо" меня отвез Лайзо - какие пешие прогулки по такой-то погоде! По скверной привычке, появившейся у него в последние дни, нахальный гипси прямо спросил меня, о чем я задумалась.

   - О мисс Дюмон, - ответила я совершенно честно. Рыжая леди из головы у меня не выходила, хотя минуло уже часа три с момента нашего расставания. Три очень, очень насыщенных делами часа. - Она так увлечена искусством...

   - Лгунья она, эта мисс Дюмон, - спокойно ответил Лайзо. - Вы уж простите, леди, но я подсмотрел немного за вами...

   - Неужели? - вздернула я бровь. Но Лайзо продолжил без малейших признаков раскаяния - как человек, уверенный в том, что поступил правильно:

   - Присмотрел, верней сказать - чтоб перед Эллисом не краснеть, если вдруг эта мисс Дюмон что-нибудь этакое выкинет. Ну, и послушал, о чем вы говорили. Так вот, зуб даю - лгала она, и много. А в конце самом, как о мисс Бонне речь зашла, сказала правду - и сама испугалась. И стала городить такую ложь, в которую и сама не верила.

   - Да? - сдержанно удивилась я. - И почему вы так решили, мистер Маноле?

   Нахальный тон Лайзо, судившего с такой уверенностью, с такой небрежностью о прекрасной рыжей леди, ведущей дела не хуже мужчин, меня порядком разозлил - уж его-то нельзя было оправдать необходимостью для расследования.

   - Чутье, леди Виржиния, - сказал Лайзо просто.

   - Видимо, лжец лжеца видит издалека, - не удержалась я от укола. Но Лайзо ответил без улыбки - и без малейших признаков обиды:

   - Именно так леди. Именно так.

   Эллис заявился в кофейню назавтра, уже ближе к ночи, без предупреждения, и скорей напоминал восставшего мертвеца, чем живого человека. Памятуя о неурочном визите маркиза Рокпорта в прошлый раз, я наскоро проверила, заперта ли дверь, и задернула занавески на всех окнах, кроме тех, что уже были закрыты снаружи ставнями. Если пришел бы кто-то "свой", например, миссис Хат вернулась за чем-нибудь или Лайзо приехал раньше условленного срока, то Мэдди с Георгом и так пустили бы их с черного хода без лишних вопросов. А вот посторонним пришлось бы подождать моего решения. Зачем нам лишние свидетели? Тем более речь наверняка пойдет о расследовании, а "следственную информацию", как говорил сам детектив, нужно держать подальше от любопытных ушей.

   Впрочем, Эллису сейчас явно было не до того.

   - Скажите мне что-нибудь хорошее, Виржиния, - жалобным голосом попросил он, спрятав лицо в сложенных на столе руках. Поношенный серый пиджак встопорщился на спине горбом. - Вот просто похвалите меня. Я себя никогда не чувствовал дураком так долго и так полно, как в последние дни.

   - Судя по вашему виду, вы еще мало спали, ничего не ели и ни разу не мылись, - вздохнула я, присаживаясь напротив. - Не знаю, сумею ли я польстить вашему эго, но желудку, надеюсь, угожу... А вот и ужин.

   - Мой? - недоверчиво спросил Эллис, отлипая от стола, в который, кажется, уже врос.

   - Ваш, ваш. Чей же еще, - я с трудом сдержала улыбку. - Памятуя о том, что у меня взял привычку гостить вечно голодный детектив, я теперь отсылаю в кофейню из своего дома одну порцию ужина каждый вечер.

   Глаза у Эллиса были такие несчастные, что даже суровая обычно Мэдди пожалела его. Переставив с подноса на стол тарелки полноценным обедом - копченая баранина в чесночном соусе, печеный картофель, салат из маринованных овощей и горячий паштет - она наклонилась к детективу и робко погладила его ладошкой по голове - как ребенка.

   - Мадлен, это вы? - вяло откликнулся Эллис, скосив глаза на смущенно замершую девушку. - Вот ведь докатился, меня уже жалеют женщины и дети. Причем одновременно и в едином лице.

   Мэдди залилась румянцем до самых ушей и быстро отступила на шаг назад. Потом насупилась, перехватила поднос в одну руку, шлепнула Эллиса полотенцем по затылку и, гордо развернувшись, зацокала каблуками на кухню.

   - Нет, - грустно констатировал детектив. - Женщины и дети меня не жалеют. Это, наверное, мне сначала показалось.

   - Вы упорно напрашиваетесь на комплименты, - тут я уже не сумела удержаться и все-таки улыбнулась.

   - Просто шучу. Видимо, неудачно, - вздохнул Эллис и, скептически оглядев тарелку с бараниной и картофелем, подвинул ее к себе поближе. - Вы лучше расскажите мне, как идет опрос свидетелей. Лайзо, паршивец, всячески намекает, что вы узнали нечто потрясающее... Намеки-намеки, а о деталях - ни слова. Чем вы его так подкупили, что он теперь даже со мной многозначительно отмалчивается? - судя по интонации, это был вопрос риторический. - Так что вы докладывайте о ходе следствия, пожалуй, а я пока исследую содержимое своей тарелки. Тоже, знаете ли, замечательное дело.

   То ли пустой желудок был тому виной, то ли мрачно-сосредоточенное настроение, но Эллис не задал мне ни одного вопроса по ходу рассказа. Даже не перебил ни разу, вопреки обыкновению. Но слушал внимательно. На середине рассказа он и вовсе потерял интерес к баранине и, подперев рукою подбородок, уставился на меня в упор.

   Я сбилась и не сразу сумела собраться с мыслями.

   - ...А потом мы распрощались, условившись о встрече. Остаток дня я была занята, а сегодня пришли вы. Вот, собственно, и все, - подвела я итог через добрых два часа и потянулась к чашке с остывшим чаем - немного промочить горло. К концу рассказа у меня даже голос немного охрип.