Опустился на кровать, взъерошил волосы рукой, нельзя оставлять её в таком состоянии, но и слушать она сейчас не будет.

Адель

От того что я висела вниз головой, перед глазами пляшут разноцветные звездочки, голова кружится, иду в свою комнату прислуги, держась за стену. Возбуждение спало, и теперь я ощущаю боль на попе и внутри, ноги трясутся. Вошла в свою старую комнату прислуги, дверь заперла на замок. Не хочу сейчас видеть Доминика.

Сегодня, под утро, мне приснился сон очень реалистичный. Меня нашёл отец, увидел вместе с Домиником и отходил плёткой. Поэтому я весь день была сама не своя. Вернулись мои старые страхи, тут ещё Доминик решил показать, на что он способен.

Я в раздрае, с одной стороны мне вроде как понравилось, с другой опять эта плётка, которая вселяет в меня животный страх.

Еще недавно думала, что он любит меня, возможно, я не ошиблась в своих суждениях, но ему нужно то, что я не смогу ему дать. Всё это слишком. В его глазах видела беспокойство, понимаю, что по-другому он не может, и не знаю, что мне делать дальше. Уйти я тоже не смогу. Я много раз представляла, что сделала это, и от этих пустых фантазий становилось невыносимо тоскливо и больно в груди.

Зарывшись в подушку, обливалась слезами, дверь дернули, потом постучали.

— Не сейчас, оставь меня.

Послышались удаляющиеся шаги. Я вымоталась, и тут же уснула.

Утром, нашла Доминика в его кабинете, нам нужно поговорить. За ночь я все решила, попрошу его быть помягче со мной. Он работал с документами, увидев меня, нахмурился.

— Я опять довел тебя до слёз, извини, я вчера увлекся.

— Тебе не за что извиняться, — переминаясь с ноги на ногу, с тоской посмотрела на кресло, сидеть ещё больно. — Люблю тебя таким, какой ты есть.

— Иди сюда, — подошла, встала напротив него.

— Давай начистоту. Тебе вчера понравилось? — вчера было столько разных чувств, целая гамма, слёзы блаженства и ненависть, и моя боязнь плетки, которую Доминик называет «кошкой».

— С каждым ударом во мне что-то менялось, и я не уверена, что смогу это выдержать ещё раз.

— Не сможешь выдержать «кошку» или анал?

— «Кошку». Ещё пугало, что мои глаза завязаны, и я не видела тебя, казалось, что это отец.

— Значит, анал понравился? — кончики губ Доминика поползли вверх.

— Да, хотя всё там болит.

— Значит вернемся к чему-то попроще? Флоггер понравился?

— Да, — покраснела, как коммунистический флаг, опустила глаза.

— В следующий раз я не буду завязывать тебе глаза.

— Хорошо. — радовалась своей маленькой победе. — Я хотела спросить, мы пойдём на праздник четвертого июля? Я ни разу не была на параде.

— И я ни разу туда не ходил.

— А я всегда смотрела его по телевизору, отец бы не разрешил, он никогда мне ничего не разрешал, — хотелось наверстать упущенное. В то время, как вся страна ликовала, я сидела дома, «это же блуд, гулять в это время», так отец любил повторять.

— Адель, в Нью-Йорке нет парада.

— Хорошо, тогда пойдём посмотрим салют? — Доминик улыбнулся.

— Хорошо, пойдём, если тебе так хочется, — он притянул к себе, задев попу, ойкнула.

— Подожди, — Доминик подошёл к шкафу и достал оттуда знакомую мне мазь. — Ложись на стол животом вниз, — помявшись, выполнила. Доминик задрал юбку, опустил трусики до колена. Это так волнующе. Холодная мазь приятно холодит горящую кожу, вздрогнула, но не от боли.

— Больно? — охрипшим голосом спрашивает он, рука перемещается чуть ниже, желание сковывает все тело.

— Ты промахнулся, ягодицы выше, — закусила губу, пытаясь сдержать стон. Обернулась. Дыхание Доминика участилось, его горящие зелёные глаза ласкают кожу.

— Я думал, ты сбежишь от меня после вчерашнего.

— Я бы не смогла, — когда он проводит головкой члена между ног, импульсы удовольствия затуманивают мозг, подаюсь назад. Он входит, растягивает меня, двигается, выбивая хриплые звуки, Доминик хватает за талию и остервенело насаживает меня.

— Чёрт, Адель, как же хорошо, — он поднимает меня, дергает края рубашки, пуговицы разлетаются в разные стороны. Руками ныряет в бюстгальтер и ловким движением освобождает грудь.

— Обопрись коленом на стол, — рычит, продолжая таранить меня, одной рукой сжимается сосок, другой делает круговые движения вокруг клитора.

— Моя Адель, — кусает за шею, пошлый звук шлепков бёдер разносятся по комнате, наши стоны эхом отскакивают от стен. Доминик меняет угол, входит, задевая особые точки. Тело деревенеет, меня захлестывает оргазм, откинувшись ему на плечо, пребываю в нирване.

После душа переодеваюсь. Однажды купила в одном магазинчике ковбойские сапоги и шляпу. Пусть они в десятки раз дешевле того, что покупал мне Доминик, но это приобретено на мои средства.

Смотрюсь в зеркало, белый топик на узеньких лямочках, джинсовая синяя юбка, по-моему, очень ничего. Доминик подкрался сзади, обнял за талию.

— Какая у меня ковбойша, — тычется в меня эрекцией. Смеюсь, мне нравится, что он постоянно меня хочет.

— Попридержите ваш ствол сорок второго калибра, мистер Иствуд, — он хохочет и тянет меня за руку, разворачивает к себе лицом.

— Может пойдем в здание Эмпайр Стейт Билдинг? Представь, бар премиум-класса, закуски, а в девять часов переместимся на смотровую площадку, посмотрим фейерверк с высоты восемьдесят шестого этажа? — представила себе эту картину, опять эти снобы, а вдруг там Мэтью будет?

— Нет, давай без этих дорогих закидонов, — мне вполне хватило ресторана.

— Ладно, как скажешь.

В магазине купила покрывало, плетеную корзинку, так для меня выглядит идеальный пикник. Кристоф привозит нас в Бруклинский парк, исключительно мое пожелание.

Устраиваемся на лужайке, напротив нас Бруклинский мост. Расстилаю покрывало, Доминик, морщится, тяну за руку, и ему ничего не остается, как подчиниться и сесть рядом. Народу так много, что яблоку некуда упасть, все пришли посмотреть на легендарный салют. Непривычно видеть Доминика в обычной одежде: белая футболка оттеняет смуглую кожу, прорисовывает развитую мускулатуру, фирменные джинсы обтягивает крепкие бедра. Достаю гамбургер и откусываю.

— М-м-м, — закрываю глаза от удовольствия, соус бежит по пальцам, облизываю, в зелёных глазах вспышка, озорные огоньки танцуют джигу.

— Хочешь? — протягиваю ему гамбургер.

— Да, — он впивается в мои губы. Похоже, я ужин для него.

Отношения с Домиником наладились, он больше не звал меня в свою комнату. Я думала, он смирился, но сегодня нашла его в игровой. Он снял с крючка «кошку» и гладил её, словно она живая.

Надо как-то пересилить себя и найти компромисс, пойти на то, что он хочет.

Маргарита так и не вернулась, не смогла до конца вылечиться, поэтому всеми домашними делами занимаюсь я. Это мой способ успокоиться, когда я нервничаю, уборка отлично помогает, вот и сейчас драила стол на кухне, потом плитку.

Если любишь, то нужно уступать, перебарывать свои страхи. Я уверена, Доминик не причинит мне вред, не оставит такие же шрамы, какие оставлял отец, но несмотря на мою уверенность в моём мужчине, боюсь этой «кошки». От этого девайса кончики пальцев холодеют, липкий страх ползёт между лопатками, тело деревенеет. Не знаю, почему он так меня пугает. Может, всему виной этот дурацкий сон про отца, вернувшаяся фобия, что так мирно спала всё это время.

— Адель, ты сейчас дыру в плите потрешь. Может, уборщицу наймем?

— Не хочу, — чтобы посторонний человек слонялся по нашему дому, вторгалась в наш уединенный мир, такой хрупкий и ненадежный.

Меня продолжает преследовать страх, что скоро Доминик поймёт, что я ему неровня, что не нужна ему. Как он, такой идеальный, мог вообще посмотреть на меня? Уже это чудо, в которое я до сих пор не верю.

— Завтра идём на банкет, — говорит Доминик.

— Идём?

— Да ты тоже идёшь, — волнение нарастает, перед глазами мелькают кадры из кинофильмов, где идеально одетые люди в дорогих фраках и дамы в вечерних шикарных нарядах, и среди всей этой роскоши я. Абсурд?