На третий день после моего переезда случилось нечто особенное. Как и принято в жаркой местности, входная дверь была сделана из противоударного стекла и скорее походила на широкие жалюзи. Когда я проснулась около шести утра, то за стеклянной дверью увидела тень кошки. Через щель удалось разглядеть, что она в одиночестве сидела на площадке перед дверью. Чья она могла быть? Стоит пустить кошку в дом, затем от нее не отделаешься. Поэтому я наказала Тэцуко, жившей у меня, чтобы та ни под каким предлогом не пускала ее в дом.

Но кошка не уходила. Откуда она только взялась? Во всяком случае, это создание не походило на бездомную кошку, поскольку была достаточно ухожена. У нее была шерсть белого, серого и черного цветов и светлые глаза. Наши остатки со стола вроде тэмпура, отварного шпината, козельца с соевым соусом и прочего она с жадностью проглотила. Хотя мы ее не пускали внутрь, она денно и нощно не покидала своего места у двери. Очевидно, она и спала там.

Мы жили на семьдесят шестой улице. На семьдесят седьмой проживала датская супружеская пара с двумя детьми, ходившими в среднюю школу. С ними жила еще бабушка. Эта семья обожала кошек, которых у них было пять. Кошка, что не отходила от порога нашего дома, принадлежала им. Я каждый день пыталась отправить ее домой, ставя там, чтобы она видела, тарелку с ее любимым кошачьим кормом.

— Если ты останешься здесь, ты не получишь ничего, кроме остатков тэмпура и козельца. Беги-ка домой!

Однако кошка равнодушно смотрела на меня и не двигалась с места. На четвертый день она была все там же.

— Какая ты неразумная кошка! Если ты не послушаешься, я сделаю из тебя сялшсэн, — ругалась я. (сямисэн обтягивают кошачьей шкурой).

С той поры жившие у меня студенты, а также мои соседи стали звать кошку Сямико, так как из нее чуть было не сделали сямисэн.

Сямико действительно была необычной кошкой, поскольку, похоже, сама не знала, что является кошкой. Однажды утром я пошла в супермаркет, находившийся в трехстах метрах от дома. Всякий раз, когда я уходила, Сямико сидела на своем привычном месте и при виде меня мяукала. Когда же я пошла к магазину, она побежала вслед за мной. Тэ-цуко, сопровождавшая меня, удивилась, что Сямико увязалась за нами.

— Она сейчас вернется, — сказала я, и мы поспешили в супермаркет за покупками.

— Смотри, Сямико все еще здесь, — неожиданно сказала Тэцуко.

Сямико сидела перед входом и ждала нас. Хотя я не терпела кошек, но эта мне понравилась.

На обратном пути мы встретили датчанку, которая, улыбаясь и размахая руками, подбежала к нам.

— Ее звать Пинки, она больше не отзывается на это имя и не ест из миски кошачий корм. Должно быть, стала японской кошкой, — шутила она.

Кошачий корм, что она получала в датской семье, был очень дорогим. Хоть он и был значительно аппетитней — с мясными, рыбными добавками или со спагетти с рисом, — она тем не менее предпочитала наши объедки…

Японские студенты, пять юношей и пять девушек, постоянно жившие у нас, учились в Майам-ском университете и в одном из местных колледжей. Поскольку окрестности Майами усеяны чудесными пляжами, в свободное время все на автобусе или на своей машине отправлялись за город. Если они оставались там на ночь, то посылали открытки, где всегда просили передать привет Сямико.

Так наша Сямико стала широко известна не только среди американцев, но и у японцев.

Когда я продавала дом, то попросила своих преемников заботиться о Сямико, но возможно, что после моего отъезда она вернулась к прежним хозяевам.

Студенческие праздники в университете доставляли огромное удовольствие.

Мы организовывали лоток, где торговали жаренной на вертеле курятиной — якитори, а Тэцуко и еще три девушки в кимоно, с повязанными высоко красными бантами рукавами и в красных фартуках продавали еще тэмпура и скияки на бумажных тарелках по двадцать пять центов.

Все студенты покупали лакомства своей страны: иранские студенты — истекающие жиром шашлыки, таиландские учащиеся — тайские блюда, кубинцы — паеллу, когда подается горячий рис с моллюсками, мясом и овощами, а китайцы — лапшу.

К японскому лотку многих привлекал аромат куриных окорочков. На студентах верхнее кимоно, и все стараются, как могут. Выручка идет университету. Японский лоток пользуется наибольшим спросом. Я готовлю еду и созываю покупателей.

— Japanese food, very delicious^. — звенит голос юного Кирахары, чье крепкое тело облегает кимоно.

— Twenty five cents, twenty five cents2] — надрывается Ёсии, продающий жаренную на вертеле курятину.

Три ночи напролет я была занята тем, что шила верхнее кимоно для ребят и красные фартуки для девушек. Все девушки носили мои кимоно. Мы славно отдохнули.

Я вошла во вкус и приняла участие в торжестве, что было устроено в колледже. Спешно с Тэцуко и Мицуэ я разучила танец под песню «Гион Коута», где я сама танцевала Окити. Два студента из Осаки показывали различные приемы дзюдо.

После такого вступления наши блюда шли нарасхват.

Тогда же случилась одна забавная история.

Нобуко была очень красивой студенткой. Рукава ее тоже были высоко завязаны, и она непрерывно жарила тэмпура. Естественно, накапливалась усталость, так что мы подменяли друг друга каждые полчаса.

Молодежь отправилась к лоткам с таиландской едой и шашлыками. Я осталась сторожить наш лоток, тогда как Тэцуко с Мицуэ пошли кататься на русских горках. Вернулись они страшно довольные. Нобуко тоже захотелось прокатиться, но одни уже уехали, а другие как раз были заняты едой. И для нее не нашлось спутника.

— Поезжай одна, — посоветовала Тэцуко, но Нобуко не захотела.

— Кто пойдет вместе с Нобуко? Аттракцион стоит всего двадцать пять центов! — крикнула я.

— У меня тоже есть желание прокатиться, — сказал один молодой человек и подошел поближе.

Оказывается, он уже закончил университет и теперь работал в одной фирме в Майами. Хоть он и был уже служащим, но с виду еще походил на студента.

— Так случилось, что Нобуко не с кем ехать на русских горках. Будете ее спутником? Вот вам по двадцать пять центов, — сказала я.

— Разумеется, охотно. Деньги у меня есть, и я присмотрю за ней.

У меня отлегло от сердца.

Позже они обвенчались в одной из майамских церквей. Я сшила ей белое свадебное кимоно, в котором она выглядела обворожительно. Как видите, и в Майами я оказалась удачливой свахой.

Однако вернемся к Сямико.

Ее хозяйка объяснила мне, что кошке по человеческим меркам примерно двадцать пять лет и она находится в расцвете сил. К тому же она была красавица. Напротив меня жила пожилая супружеская пара с огромным котом по имени Кейси, ослепительно белоснежным и из-за чрезмерной кормежки страшно толстым. Этому Кейси, похоже, приглянулась наша Сямико.

Моими соседями справа были восьмидесятипятилетняя старая женщина и ее сын с женой. Старая мать всегда говорила о своем «ребенке», и я спрашивала себя, кто это мог быть ребенком. Им оказался ее шестидесятилетний сын, у которого уже виднелась лысина. Ничего себе «ребенок», но она говорила это вполне серьезно. Когда она хвалилась женой «моего ребенка», то имела в виду свою пятидесятилетнюю сноху. Лысый «ребенок» был агентом фармацевтической фирмы, а жена «ребенка» работала медсестрой. У них тоже был большой светло-коричневый кот по имени Том. Том, похоже, тоже был влюблен в нашу Сямико.

Случилось это одной весенней ночью. В саду мяукали несколько кошек. Внезапно раздался крик, будто кого-то резали, ибо стоило Тому или Кейси приблизиться к Сямико, та, чтобы отбиться, их кусала. Затеялась жуткая возня, во время которой Кейси и Том издавали такой истошный вой, от которого пробирала дрожь.

Когда рассвело, я вышла наружу и увидела, что повсюду в саду валялась белая и коричневая кошачья шерсть. Сямико, увидев меня, с невинным видом принялась нежно мурлыкать. Она оказалась сущей недотрогой. Бедного Кейси она так цапнула за ухо, что одна половина свисала вниз, у Тома на морде был вырван целый клок шерсти, так что виднелось мясо.