…Горизонтальная линия: ряд «настоящих моментов». Наклонные линии: Abschattungen[66] тех же самых «настоящих моментов», которые видны из последующего «настоящего момента». Вертикальные линии: следующие один за другим Abschattungen одного и того же «настоящего момента»[67].
В процессе восприятия длящегося объекта ретенция, согласно Гуссерлю, не может быть единичной. Она сразу же тянет за собой целый «ретенциальный шлейф». Отсюда следует, что ретенция удерживает не только отдельные точки длящегося объекта (отдельные тоны мелодии), но и образует единство ретенциального сознания. «Теперь-точку» с цепочкой ретенций можно изобразить так:
и т. д.
Таким образом, ретенция обладает двойной интенциональностью. «Поперечная» интенциональность, т. е. собственно «первичное запоминание», служит для конституирования имманентного временного объекта; «продольная» интенциональность «конституирует единство этого запоминания в потоке»[68]. Поскольку ретенция удерживает и объект, и поток, в котором он длится, она создает возможность рефлексии, т. е. возможность направить внимание на удержанную фазу и даже на целый ряд таких фаз. Гуссерль указывает, что «благодаря ретенции сознание может стать объектом»[69].
Это утверждение сразу же, конечно, наталкивает на сравнение с точкой зрения Канта. Несомненно, мы имеем здесь определенное сходство позиций. Согласно Канту время тоже дает возможность сделать объектом познавательную способность. Подтверждением этого являются темпоральные описания категориальных синтезов. Однако при рассмотрении свойств времени Кант отвлекается от анализа определенных форм осознания временных объектов и, следовательно, не выделяет различные уровни понимания первичных временных различий. Кант показывает, каким образом можно описать синтезы через последовательность и одновременность, но он не рассматривает вопрос об описании последовательности и одновременности при восприятии временных объектов. Поэтому Кант не различает последовательность сформированных «готовых» представлений и последовательность фаз переживания в синтезе схватывания.
В отличие от Канта Гуссерль стремится иметь дело с данностями длящихся объектов и выделить различные уровни абстракции, в соответствии с которыми возможно более детальное изучение времени.
Утверждение о том, что ретенция создает возможность рефлексии, не противоречит тому, что Гуссерль открыл существование ретенции в рефлексии. Между рефлексией и ретенцией нет отношения предшествования. То, что рефлексия существует, доказывается не логически при помощи понятия ретенции, а просто фактом ее осуществления. В самом деле, убедить кого-либо в существовании способности к рефлексии можно только в том случае, если этот «кто-то» способен направить свое внимание не только на предмет, но и на свое восприятие предмета[70].
Рефлексию как поворот интенциональности на саму себя можно описать, согласно логике рассуждений Гуссерля, в новой рефлексии. И тогда в самой рефлексии выяснится то, благодаря чему она может существовать. Иначе говоря, то, что ретенция есть основание рефлексии, можно узнать только в рефлексии. В этом смысле рефлексия сама себя обосновывает и, согласно Гуссерлю, является ядром феноменологического метода. Обращение интенциональности к себе требует новой интенциональности – интенциональности рефлексии. Связь между этими интенциональностями возможна благодаря ретенции (ретенция удерживает ретенцию), причем ретенция является не чем-то внешним по отношению к интенциональности, но структурой интенциональности. Эта функция ретенции, пожалуй, самая фундаментальная, ибо остальные, нами выделенные, основываются именно на ней.
Интенциональные акты конституируются только полностью, т. е. всегда во взаимосвязи «теперь-точек», ретенций и протенций. Сами же эти фазы не конституируются. Действительно, можно ли осознать «теперь-точку», если за ней не последует ретенция? «Теперь-точка» и ретенция не существуют друг без друга, их единство неразложимо в рефлексии, и когда Гуссерль говорит о ретенции и ее функциях, он тем самым все время имеет в виду соотнесенную с ней «теперь-точку». Если же «теперь-точку», или «первичное схватывание», считать схватывающим актом, то это приводит к так называемому регрессу сознания, ибо этот акт потребует «следующего за ним» акта, в котором мы осознаем первый, и т. д.
Таким образом, полный интенциональный акт конституируется временными фазами, которые отождествляются Гуссерлем с частичными интенциями, несущими в себе отдельные свойства воспринимаемого предмета; причем именно те свойства, благодаря которым предмет предстает в единстве и целостности, нами не осознаются. Мы осознаем сам предмет, а также сам акт схватывания предмета; единство же акта схватывания существует благодаря тому, что ретенция удерживает и связывает частичные интенции.
Поскольку частичные интенции как раз и есть Abschattungen различных временных фаз, темпоральная структура интенциональности характеризует восприятие как своего рода «прикидки», «наброски», «эскизы», которые совершает сознание, конституируя данность предмета. Феноменологическое данное – это «континуум перспектив», благодаря которому мы имеем возможность, по Гуссерлю, «достраивать образ», воспроизводить предмет по его видимой части и т. п. Интересно отметить, что эта характеристика восприятия соответствует современным представлениям о зрении – глаз не фотографирует предмет, а как бы ощупывает его контуры. Однако Гуссерль не приводит примеры, связанные с формированием зрительного образа, поскольку «набор перспектив» предмета сразу же укладывается в привычные пространственные формы и в рефлексии трудно схватить сам процесс возникновения целостности образа. По этой причине и выбирается тон, который предстает скорее как нечто внутреннее, что и позволяет удерживать в сознании его оттенки.
В методологическом аспекте понятие ретенции и в целом структура «ретенция-теперь-протенция» показывает, что проблема взаимосвязи рефлексии и сознания решается Гуссерлем только на основе темпоральных описаний, без введения вневременного посредника. Иной подход развивает Герд Бранд в книге. «Мир, Я и Время», название которой свидетельствует о том, что основным концептуальным средством интерпретации Гуссерля у Бранда является «Я» как посредник между рефлексией и временем, между сознанием и миром.
Бранд, как известно, рассматривал гуссерлевское учение о времени, используя в основном не опубликованные к 1955 г. рукописи философа. Этот подход, который дал много интересных результатов, оставляет все же в стороне общий контекст первоначальных лекций Гуссерля о времени-сознании.
В самом общем виде отличие нашего понимания гуссерлевской методологии в учении о времени состоит в том, что Гуссерль попытался «увидеть» сознание сквозь призму времени, но не наоборот. Для Гуссерля время – это первичная интуиция относительно сознания, причем время и сознание не опосредуются структурой «чистого Я». Гуссерль не ставит вопрос о времени, опираясь на «готовую» теорию сознания. Наоборот, время есть «средство» для поисков абсолютных основ сознания. Время есть исходный и конечный пункт анализа первичных модусов сознания. Речь, конечно, не идет о том, что понимание времени предшествует (в объективном времени!) пониманию сознания. Однако, раскрывая взаимосвязь времени и сознания, времени и рефлексии, Гуссерль не нуждался в структуре «чистого Я».
По нашему мнению, «Я» в приводимых Брандом записях Гуссерля есть не что иное, как сокращенное обозначение способности схватывания целостности потока переживаний или его «частей». Недаром Бранд не уточняет, о каком «Я» идет речь – о чистом или эмпирическом. Бранд пишет: «Рефлексия есть… наипервичное открытие «теперь» и «только что», рефлексия при этом есть наипервичное открытие времени или временности»[71].
